Интересуюсь:
— И сильный у меня акцент?
Катя заливисто рассмеялась над весьма смешной моей шуткой.
— О, да! Слышал бы ты себя со стороны! Прости, но смех один. По-русски так не говорят, уж поверь. Но, тебе можно. Хоть на чухонском говори. А, уж, к немцам и к вашему произношению тут, в Петербурге, давно привыкли. Полно тут немцев. Не то что в Москве.
Смеюсь в ответ.
— Ну, допустим! А ты, кстати, тоже на немецком говоришь с диким акцентом! Впрочем, в Германии тоже куча наречий и баварцы не понимают пруссаков, а южане плохо понимают северян. Это везде в Европе так. Так что Россия не исключение. Но, согласен. Иногда забавно слышать чужой говор на твоём языке!
Катя улыбнулась и мягко перевела разговор.
— Что Матушка? Ждать? Готовиться как?
— В этот раз не приедет, так сказала, — отвечаю, запивая политый мёдом пончик чаем. — Но, ты знаешь Матушку. Возьмет и приедет.
Кивок.
— Знаю. В общем, я готовлю дворец, прислугу и имение к Высочайшему визиту.
— Да.
— Не беспокойся, всё будет идеально.
— Не сомневаюсь в тебе ни мгновения. Что у нас нового в лабораториях?
— Ломоносов с морской капустой вроде закончил, — сообщает мне Катя, безмятежно промакивая вкусные губы салфеткой.
Жую. Вяло интересуюсь:
— И что получил?
— Так как ты и говорил — «пары фиалкового цвета». Михайло Васильевич его потом через спирт продул, бурый раствор получился, но говорит, что для опытов полученного мало.
— Для начала хватит, — говорю, обмакивая очередной пончик в мёд, — но, ламинарию ещё везти надо. Этого количества недостаточно для наших задач.
Катя задумывается, вспоминая что значит оброненное мной слово «ламинария».
— Так сколько же той водоросли надо?
— Много, Катенька, много, — отвечаю.
— А большой ли с неё толк? — интересуется сотрапезница, — стоит ли Михайло от опытов с шаром отвлекать?
— Полезен тот раствор чтоб раны лечить, — «раскрываю» я карты, — да и для того же шара это «фиолетовый пар», называемый по латыни Iodum, нужен. Ты ж помнишь, что я в Киле в университете учился?
Кивок.
— Помню.
С энтузиазмом:
— Вот! Пригождаются знания-то! Значит, не зря время тратил на всяких профессоров!
Я вел опасную игру. Всегда та же Катя может задаться вопросом, а откуда ты такой умный и всё это знаешь? Но, как иначе продвигать моё, прости Господи, прогрессорство?
— Ну, если так, — соглашается Катя, — то конечно пусть ещё везут, только, я тебя умоляю, ближе к Лиговскому каналу пусть склад ставят, а то больно это твоя л-а-м-и-н-ария рыбой пахнет. В округе уже воняет, как в рыбном порту. Мне кажется весь твой дворец уже провонял. А гости ведь приедут. Как им в глаза смотреть? Носики будут морщить, платочками, надушенными, их прикрывать. Петя, с этим нужно что-то делать, если хочешь услышать моё мнение на сей счёт.
Киваю. Тут и дальше бы уже мои лаборатории относить надо. Как и производства. Особенно «вонючие». Мыловарню ту же. Но, с имеющимся дорогами не наездишься. Логистика тут очень так себе. Но, да, нужно решать проблему. Столица всё же. Хоть за моим садом и край города.
Уверен, что Матушке однажды надоест и она повелит выставить всё моё научно-производственное добро из Петербурга. Так что не стоит нарываться на разговор лишний раз.
Будем подумать.
А пока чай, плюшки, мёд, покой, сладкие губы моей женщины, глаза, полные нежности. Что ещё нужно мужчине после трудового дня или вот так, с раннего утра?
Если не это счастье, то что тогда?
Катя — умница. Хорошо мне с ней. Душевно. Бог свидетель. Умеет и приголубить, и взбодрить, и расслабить, и на стол накрыть, и слово молвить, и вопрос правильно задать…
Да и просто положить свою ладошку мне на напряженную руку. Успокаивая или поддерживая.
Катя — просто потрясающая, восхитительная женщина. Как говорится — мечта поэта. Графиня Ягужинская ей и в подмётки не годилась.
Катерина даже из статуса крепостной придумала фишку — «Я вся твоя. Я твоя собственность. Владей мной. Мне не нужно ничего боле».
Да и живём мы с ней уже практически семейно. Катя почти всегда со мной. Ночью, утром, вечером, да и днём почти всегда рядом. И как помощница, как секретарь-референт, и как подающий надежды молодой учёный и организатор.
Вот не вспомнил бы я без неё, что йод нужен для получения стабилизирующего водород газа. Тонкостей не помню, но мне же только направить моих шарашников и добровольцев куда надо. Надо кстати записать.
— Катюша, бумагу и перо с чернилами принеси, будь добра.
— Сейчас, Петя, — поставив чашку на стол, упархивает она.
Так, там же вроде пропилен — флегматизатор? Его из синтез-газа через тот же йод вроде получить можно. А синтез-газ у меня будет когда коксование отрабатывать будет надо…
Я уже весь «в материале».
И тут.
Нежно и горячо на ушко:
— Петя-я-я, ты где?
— Тут.
— Проверим…
Вновь её медовые губы.
Её объятия полны чувственной неги и волшебства.
Эх, Катюша. Что ж мы не встретились с тобой лет этак через двести с гаком? Как я вообще жил без тебя?
САНКТ-ПЕТЕРБУРГ. ЗИМНИЙ ДВОРЕЦ. 10 ноября 1743 года.
— А вы сносно говорите по-русски.
— Благо-да-рр’ьу я Ваше Имперрраторрское Величество! Но, я пока плоха гаварр’ьу русский. Петер… Пйотрр улыбатся, когда я гаворр’ьу и всьо меня поправлятт.
Усмешка.
— Простим ему эту некуртуазную оплошность. Вы говорите сносно. Я вас понимаю. Разве этого мало?
Кивок.
— Ньет. Это многа. Я старайус.
Императрица улыбнулась:
— Что ж, Лина, думаю, что здесь, при вашем желании, у вас будет время для более глубокого изучения русского языка.
— Я тоже на это над’эйатца, Ваше Имперрраторрское Величество!
Как выглядела бы Каролина Луиза Гессен-Дармштадтская по мнению ИИ на основании портрета в старости в режиме «омолодить и осовременить».
— А мне понравилось, как вы с Петром музицировали вместе у Строганова. Где вы успели порепетировать? Я не узнала мелодию, хотя она весьма хороша и трогательна.
Несколько секунд паузы. Каролина явно мысленно переводит сказанное Елизаветой Петровной на родной принцессе немецкий язык. Императрица принципиально не переходила на немецкий, хотя владела им в совершенстве. Тоже проверка на вшивость. Государыня знала, что только Каролина усиленно учила русский. Остальные принцессы даже не пытались освоить варварский язык. Что ж, тоже показатель.
— Ньет, Ваше Имперрраторрское Величество! Мы нет ре… репетирова-ли! Мы зна-ли мельодия!
— Откуда?
— Петер… Пйотрр год назад присла-ль мне стих и ноты. Стих на немецкий. Я многа музицирова-ла её дома! Пйотрр спроси-л меня у Строганафф помню ли я музыка. Он сест за… инструмент, мне принести льойте… эм…льутня! Мы стали musizieren!.. Уу, му-зи-ци-рро-ватт.
Одобрительный кивок.
Заинтересованное:
— Так это песня?
Кивок.
— Точна таак, Ваше Имперрраторрское Величество, это пестнйа.
— Любопытно. Споёте для меня?
Несколько растерянное:
— Но, тут нет льутньа…
Улыбка.
— Это решаемо. Сейчас принесут. Пейте чай, уж остыл, наверное. Пётр умеет приготавливать просто волшебный чай. Надеюсь в Итальянском дворце вы сможете оценить букет этого напитка. Поверьте, принцесса, он превосходен!
— Я ждать этого!
Процесса явно волнуется.
— Вот и чудесно. Пейте чай, пока нам несут лютню.
Императрица позвонила в колокольчик и отдала распоряжение. Впрочем, лютня была уже в приёмной, так что питье чая заняло буквально несколько мгновений.
Любит Государыня такие моменты.
Инструмент в руках принцессы.
Она перебирает струны, вслушиваясь в звучание. Инструмент всегда требует уважения и настройки под себя.
— Да проститт меня, Ваше Имперрраторрское Величество, минута… минутка…
Несколько минут она возится с настройкой. Елизавета с внимательным любопытством смотрит за процессом.
Лина выдохнула и пальцы коснулись струн.
Полилась волшебная мелодия.
Её губы зашевелились, и она запела:
— Und wenn die Trübsal voraus ist
sowohl harte Arbeit als auch harte Arbeit,
du wirst es auf finden meiner Brust
zu sich selbst Asyl, zu sich selbst Schutzhütte.
Императрица заинтересованно слушала.
— Wenn du mit mir in einem tauben Land bist,
wo gibt keine Sonne, wo völlig Nacht,
ich wäre glücklich wie im Paradies,
mit dir, mein Licht, mit dir, mein Licht…
Елизавета Петровна кивнула.
— Прекрасная романтическая песня. Жалко, что на немецком.
Каролина оживилась:
— О, ньет! Ньет! Я переводитт для Петера на русский язык! Я ему послатт!
— Вот как? Любопытно послушать. Я смела полагать, что вы не только о науке переписывались.
— Йа-йя, эмм, да, точно так. Не толька про науку. Про искуства и всё другой!
— Прекрасно. Прошу вас, принцесса.
Вновь струны. Вновь лютня. Вновь мелодия.
Лина понимала, что возможно сейчас один из решающих моментов — сумеет ли она расположить к себе русскую Императрицу.
Конечно, Лисавет прекрасно поняла и немецкий вариант, но было важно услышать перевод. Ведь если эта принцесса, как говорит, переводила сама, то это не бездумно выучить несколько слов на тарабарском языке. Это нужно чувствовать сердцем. Душой.
Хотеть это сделать.
Искренне.
Лина, не прекращая играть, выдохнула по-немецки:
— Государыня… Я старалась переводить и соблюдать размер. Петер писал, что у меня даже рифма есть. Петер прислал свои слова. Но, там много сложных для произношения русских слов. Я не успела разучить, как правильно говорить их. Прошу простить…
Императрица заметила, что Лина обратилась к ней Herrscherin — «Государыня», хотя для принцессы Гессен-Дармштадской она никакая не Государыня. Неясно, сказано это невольно или наоборот, но, факт имеет место быть.