Она охнула, отёрла лоб и кинулась в новую атаку, лепя снежки прямо на ходу.
— Кронпринц, тебе конец!
Она оступилась, споткнулась или произвела другое действие, но, по факту, сбила меня с ног, и мы, хохоча, рухнули в сугроб. Точнее, она просто рухнула в мои объятия.
— Петер, это нечестно. Ты пользуешься тем, что я в платье. В нём тяжело, я не могу даже нагнуться толком.
Протираю ладонью её лицо от снега.
— Не преувеличивай. Ты не в бальном платье. Ты бы в лаборатории не смогла бы работать.
Театрально надутые губки.
— Всё равно это не честно! Отпусти меня!
Улыбаюсь.
— Ты и правда этого хочешь?
Она вздохнула.
— Нет. Но, я приличная принцесса.
Киваю.
— Конечно. Я понял и принял. Но, Ваше Высочество, я же только спасаю вас из снежного плена, как настоящий рыцарь. Кстати, дракона тут нигде нет? Я бы тебя и от него спас.
Улыбка.
— Тебе виднее, мой рыцарь. Это твой замок и твои земли.
Внезапно Лина прильнула своими устами к моим.
— Петер…
— Любовь моя…
— Петер, правда, я замёрзла уже.
— Тебя согреть?
— Да, ну тебя. Где термос с чаем? Выпусти меня.
— Да. Но — нет. Ещё мгновение счастья, прошу тебя.
Моя щека прижимается к её мокрой и снежной щеке.
— Счастье моё. Снежная Королева.
— Петер, нас увидят.
— И что? Сад под охраной. Тут нет чужих.
— Я пока не твоя невеста. Это неприлично. Отпусти. Помоги мне подняться.
… Через пять минут мы сидим на волчьих шкурах в плетённых креслах и пьем горячий чай.
— Петер, как хорошо, что ты придумал термос. Это так хорошо, на морозе, в снег и горячий вкусный чай!
— Я его придумал для тебя!
Смех.
— Врешь!
— Вру. Пусть это будет самое большое вранье тебе в моей жизни.
Кивок.
— Ловлю на слове. Что с Москвой?
Пожимаю плечами.
— Сложно, как всегда. Почти экспедиция на Луну. Каждый год ездим и каждый год проблемы с организацией.
— Кстати, Петер, хотела спросить, а почему вы каждый год именно зимой ездите в Москву?
Делаю глоток живительного горяченького.
— Откровенно говоря — не знаю. Не спрашивал у Матушки. Так повелось. Наверное, зимой дороги лучше, на санях быстрее, чем на карете с колёсами. Но, не знаю. Просто традиция. Тут бы угадать с твоим покаянием. Месяц на то-сё. Успеть с помолвкой и успеть вернуться в Петербург до весенней распутицы, а то застрянем в Первопрестольной.
Лина кивнула и отставила чашку.
— Прогуляемся по саду? Люблю свежий снег и воздух. В лабораториях не всегда пахнет свежестью.
Киваю.
— Конечно. — Поднимаюсь. — Ваше Высочество, разрешите вас пригласить на променад?
Принцесса опирается на мою руку и встаёт из кресла.
— Сударь.
— Сударыня.
Мы гуляем. Уже не дурачимся. Вдруг Лина спрашивает:
— Ты хотел со мной поговорить. О чём?
— Тебе не понравится. Тяжёлая тема. Не хотел именно сегодня.
— Петер, я произнесу клятву в церкви. «И в горе, и в радости». Считай, что это уже случилось. Бог тому свидетель.
Она очень серьезна. Восемнадцатый век. Даже просвещённые люди не бросаются такими словами.
Смотрю ей в глаза.
— И в горе, и в радости. Бог тому свидетель.
— Я твоя, Петер. Навсегда.
— Я твой, Каролина Луиза. Навсегда.
И почти одновременно:
— Бог тому свидетель.
Долгий поцелуй.
Долго молчим, держась за руки.
— Так что, Петер?
Выдыхаю.
— Ты знаешь историю, как я стал Цесаревичем-Наследником.
Кивок.
— Конечно. Ты — внук Петра Великого и Матушке нужен был Наследник. Ты сын её сестры.
— Да. Ты — принцесса старого Дома и знаешь, как ветвятся родовые ветви. Нас никто не слышит, но даже будь тут Матушка, я бы повторил то, что хочу сказать. Впрочем, я это ей говорил… В общем, мы обсуждали, и она велела мне поговорить с тобой. Это Тайна, Лина. Пойми.
Кивок.
— Лина, как ты знаешь, есть Старшая Ветвь Романовых.
— Знаю.
— Мы — Младшая Ветвь. И есть те, кто хочет это переиграть. Наши права спорны.
— Я понимаю. Это естественно. Везде так.
— Да. Прости.
— За что?
— Если ты станешь моей женой, то велика вероятность, что тебя убьют вместе со мной в случае переворота. А он вполне может случиться.
Её ладонь коснулась моей щеки.
— Глупый. Неужели ты думаешь, что я не понимаю этого? Я это понимала с первого дня нашей переписки два года назад. Разве бы я приехала, если бы не была готова к этому?
Киваю.
— Спасибо. Но, есть ещё одно. Есть Иван. И есть Катенька. Маленькая, несчастная Катенька, которую уронил гвардеец головой об пол в ночь переворота. Меня не было тогда в Петербурге. И, вообще, в России. Что с ней случилось — не моя вина. Но, она моя племянница. Так или иначе. Детей с Леопольдовной Матушка не оставит. Если не я, то кто позаботится о малышке? Что её ждёт я даже не представляю. Боюсь представить. Она практически оглохла и плохо говорит. Я тебе скажу сейчас страшную вещь, ибо это государственная измена. Если что с Иваном — с точки зрения заговора она Императрица. Хоть глухая, хоть нет. Для заговорщиков даже лучше, что глухая. Они и без неё разберутся с властью.
Лина помолчала, осмысливая сказанное.
— Петер, что ты хочешь?
Останавливаюсь и смотрю ей в глаза:
— Ты готова её убить?
Она не отшатнулась от меня. Она не благовоспитанная юная баронесса. Отнюдь. Уверен, что она не дрогнувшей рукой, если потребуется, отправит сотни и тысячи на плаху. Но, она сказала:
— Нет.
Помолчав, она спросила:
— Что ты хочешь от меня?
— Я хочу её удочерить, мм, — спешу уточниться, — взять под опеку.
— Подожди, а наш с тобой будущий ребёнок?
— Наш ребёнок — Наследник или Наследница Престола Всероссийского. Катенька — тоже Наследница, но по Старшей Линии. После Ивана. Держи друзей близко, а врагов ещё ближе. А смерть свою держи возле сердца своего. Её нельзя прятать. Её должны видеть рядом с нами. Иначе появится ещё сто «Императриц Катерин». Лжедмитриями Русь уже сыта по горло. Уверен, что, вдруг с Иваном что, появятся и Лжеиваны.
Лина потёрла переносицу.
— Почему мы?
Криво усмехаюсь.
— Матушка однажды сказала мне по этому поводу: «Если не будет Ивана, то всё заговоры будут вокруг тебя. Ты готов?» Катя — Старшая Ветвь. Пока есть её брат или она мы с тобой и наши дети не очень интересны заговорщикам.
— Но нас же тогда скорее могут убить?
— У нас будет живой щит что бы закрыться, — привожу аргументы сам в них не полностью веря, — но главное, НАМ нужно показать пример, показать, что с невиновными детьми императоров ничего не случится.
Это не простое решение. Каролина медлит. Но, потом, кивает.
— Я согласна, Петер.
Обнимаю её. Теперь я уверен, что не ошибся в женщине.
САНКТ-ПЕТЕРБУРГ. ЗИМНИЙ ДВОРЕЦ. 18 декабря 1743 года.
Мы гуляли с тётушкой по залам Зимнего. В прошлой жизни я этого дворца не знал. До знакомого мне облика Эрмитажа не одна перестройка и пожар. Но и в этом Дворце богатая отделка и роспись по стенам, картины, статуи, резная мебель… Даже мой крутящийся стул. Два. Один у Государыни в будуаре, второй в кабинете. Но мы туда не идём, а шествуем по открытым дверям их танцевального зала в музыкальный, потом в галерею, потом обратно.
Снова убедил тётушку что надо больше ходить. А то она опять нервничает. Толи на козни де ла Шетарди, толи на то, что туфельки жмут, а может и на новый заговор. Мне не говорит, но если я здесь, то в её печалях моей вины нет. Хотя те же заговорщики могут, выступив «за меня» мне о том и не сообщить. А ещё ведь племянники ещё мои в Дюнамюнде с их родителями есть. Иван Антонович так вообще настоящий император…
— Так, когда ты ко мне Катю пришлёшь? — переходя от искусств и сплетен к делу спрашивает Елисавета Петровна.
— Ты же знаешь Матушка, что вольная теперь она, — делано удивляюсь вопросу, — пригласи, чин дай, я препятствовать не буду.
— Не крути, Петруша, ты ей Государь!
Что есть то есть. О вольной Кате я с согласия Матушки четыре дня как объявил. И не просто о вольной. Я даровал Кате голштинское дворянство и титул. Маленький, но… В общем теперь моим закупками заведует целая Катарина эдлер фон Прозор. Владетельный я Герцог или где?
— Матушка, да её не держу, — искренне отвечаю, — у неё в Итальянском другой сердечный интерес есть…
— Знаю, я этот интерес, — отмахивается Императрица, — так и быть откомандируют твоего Нартова, в твоё заведение, но шары флагистоновые он пускать у себя на мызе будет! Опасно это.
— Ну тогда, уж ко Двору его и Катарину прими, — продолжаю сватать свою бывшую пассию.
Четыре дня как бывшую. Будет ли что в будущем с Екатериной Платоновной, не знаю! Но сейчас нужно рвать связь эту. У меня есть Лина, а у Кати Степан. И вообще! Остерегаться мне здесь нужно «Кать»! Кроме крестницы. Так что, хочет Матушка — пусть забирает эту.
— Если ты настаиваешь… — задумчиво тянет тётка Елисавета, — приму, дворянство я её уже признала, и должность определила камер-чи-шенкини.
Щедрая Матушка. Новая должность придворная записана сразу в шестой чин Табели. Так что Катерина как примет будет вровень коллежскому советнику или полковнику. Степан у неё, а адъютантах ходить будет. Он вроде и сам не против.
— Спасибо, Матушка, — благодарю искренне, — а Степан?
— Ну если поженятся, то дам я ему камер-юнкер, раз уж ты так просишь, — резюмирует Императрица, — ты уж Петенька тоже о моих милостях не забудь.
— Разве ж я могу, Матушка, — развожу руками благодарно и удивлённо.
Вот же ж! За один променад я уже этой лисе два раза должен.
— Вильгельм Гессен-Кассельский, готов свою племянницу Вильгельмину к нам в январе послать, — резко меняет тему Елисавета Петровна.
Твою же мать! Дожал Париж кассельцев! Надо было маркиза Шеттарди сразу как приплыл удавить.
— Матушка, — взволновано говорю я, — мы же уже договорились!