[121]. Удивительным в этой книге было прежде всего то, что ее автором выступил не советский писатель или журналист, а иностранец – Другой по отношению к русскоязычной читательской аудитории.
Барбюс не был единственным кандидатом на роль биографа Сталина. Среди претендентов значились также Э. Людвиг, взявший у вождя интервью, и М. Горький. В итоге договоренность была достигнута с французским коммунистическим писателем[122]. В пользу Барбюса говорила его литературная и общественная репутация антифашиста и антиимпериалиста. Автор был хорошо известен в Советском Союзе. Многократно переиздавались его роман «Огонь» (Le Feu (journal d’une escouade), 1916) и рассказы. В 1929 году А. М. Роом снял фильм «Привидение, которое не возвращается» по новелле «Свидание, которое не состоялось». Существовал также личный контакт Барбюса со Сталиным: первая встреча произошла в 1927 году, когда праздновалась десятая годовщина Октябрьской революции. Кроме того, Барбюс опубликовал два сборника публицистических работ о СССР: «Вот что сделано в Грузии» (Voici ce qu’on a fait de la Géorgie, 1929) и «Россия» (Russie, 1930). В них создавался положительный образ страны и совершавшихся в ней преобразований. Французский писатель, как видим, оказался подготовлен к роли биографа главы Советского государства.
Ретроспективно обнаруживается другая причина, объясняющая, почему выбор мог пасть на французского автора. В 1935 году в Париже вышли две книги с названием «Сталин». Первая – апологетическая – написана Барбюсом, вторая – резко негативная – принадлежала одному из основателей Французской коммунистической партии Борису Суварину[123]. Работа над ними велась, по-видимому, в одно время, и оба произведения составляли своеобразный диалог-полемику[124].
Издание в Европе книги «Человек, через которого раскрывается новый мир» предшествовало смерти Барбюса. Уход из жизни известного леворадикального интеллектуала закономерно вызвал интерес к одному из его последних трудов. Публицист Д. Осипов в 1936 году отмечал, что западная читательская аудитория книги делится на ее «восторженных друзей и ярых врагов»[125]. Вскоре советская печать сообщила о фактах запрещения книги Барбюса в Венгрии и Югославии[126]. В Италии в период власти Муссолини писатель был признан персоной нон грата[127].
Книга Барбюса вызвала резонанс, но была воспринята неоднозначно (на суд публики выносились две версии биографии советского вождя, но об этой диалогичности советский читатель не знал). Произведение «Сталин. Человек, через которого раскрывается новый мир» было написано автором, оппозиционным для европейцев, и Другим для граждан СССР. Впрочем, скоро и в Советском Союзе этот труд Барбюса обрел статус «другой» биографии: в 1939 году институт Маркса – Энгельса – Ленина при ЦК ВКП(б) выпустил «свой» очерк жизни Сталина. А после смерти «вождя народов» книга Барбюса стала ненужной и практически не заслуживающей упоминания[128].
Объект повествования у Барбюса тоже оказывался Другим. Для автора большое значение приобретает маргинальность Сталина. Она проявляется в революционной деятельности героя, противостоящего машине Империи, а также в том, что он был представителем Востока с точки зрения писателя-европейца. Возвышаясь над Европой и Азией, Сталин в своей инаковости воплощал для французского интеллектуала ответ на «величайший вопрос не только нашего времени, но и всех вообще времен: каково же будущее рода человеческого, так измученного историей, какова та мера благополучия и земной справедливости, на которую он может рассчитывать?» (с. 4).
Итак, вышедшая в Москве книга «Человек, через которого раскрывается новый мир» довольно необычна. В ней нарушены негласные конвенции и границы: разделение пространства на «свое» и «чужое», монополия на изображение советской истории и Сталина советскими авторами, презентация вождя как Другого. Произведение позиционируется как биография, но при этом преследует более широкие цели, чем традиционное жизнеописание. Это заставляет внимательнее взглянуть на данный текст.
Первая трудность, которая возникает при анализе книги Барбюса, – проблема жанра. Р. Такер в предисловии к своему исследованию «Сталин-революционер» (1973) отметил:
У биографической литературы о Сталине есть свои традиции. Авторы обычно начинают с описания Закавказья – региона, расположенного южнее Кавказского горного хребта, между Черным и Каспийским морями, как исторического места смешения народов Европы и Азии. Затем они вкратце рассказывают о Грузии и грузинском городке Гори, где в 1879 г. появился на свет мальчик Иосиф Джугашвили, позднее известный всему миру под фамилией Сталин. После этого повествование следует в хронологическом порядке[129].
Барбюс нарушает эту последовательность. В интродукции возникает Красная площадь, где проходит парад, на котором присутствует Сталин. Причем изначально вождь неотличим от своего окружения. Затем показана квартира Сталина, его обед в кругу семьи. И только после этого начинается основной рассказ.
Строго говоря, произведение Барбюса нельзя назвать в чистом виде биографией, предметом которой, по Г. О. Винокуру, является «личная жизнь в истории»[130]. Понятие «личная жизнь» объясняется исследователем через процессы проживания и переживания. В качестве одной из важнейших составляющих биографии Винокур выделяет социальную действительность, относя к ней фактический материал жизни героя (начиная с рождения и т. д.), а также исторические события. Последние трансформируются в факт биографии, только если они пережиты личностью: «Становясь предметом переживания, исторический факт получает биографический смысл»[131].
Описание жизни и личности вождя в книге Барбюса отходит на второй план, а главную роль в повествовании начинает играть исторический фон. Подобная странность в русскоязычном издании ничем не мотивирована. Однако в оригинале такая подмена объясняется подзаголовком, который переводится как «Новый мир, увиденный через одного человека» (Un monde nouveau vu à travers un homme). Это означает, что акцент в произведении сделан не столько на конкретном субъекте, сколько на социальной действительности[132].
Часто из повествования исключаются упоминания о процессе переживания, что нарушает связь между биографическим фактом и историческим событием. Возникают логические и смысловые несоответствия:
В 1889 году он [Сталин] вступил в тифлисскую организацию Российской социал-демократической рабочей партии. Как видим, это случилось в самый год основания российской секции Второго интернационала (с. 8).
Из сопоставления двух дат нарратор не делает вывода. Аналогичным образом вначале сообщается о ссылке Сталина в Сибирь с 1913 по 1917 год, а затем следует длинный пассаж о Первой мировой войне, в которой герой участия не принимал и о реакции на которую тоже ничего не говорится. Однако когда переживанию события уделяется достаточно внимания, произведение Барбюса становится больше похоже на традиционную биографию.
Что же перед нами за жанр? И почему вопрос о жанровой дефиниции книги так важен?
Без сомнения, «Сталин» относится к документальной прозе и базируется на различных «свидетельствах». При создании книги Барбюс наряду с широким корпусом воспоминаний и псевдомемуарных текстов использовал материалы своих бесед с современниками Сталина. Причем устные и письменные источники в большинстве случаев не разграничиваются. Отсюда возникает эффект многосоставности, словно все произведение сконструировано из многочисленных интервью и микрорассказов. Не случайно в советской прессе текст разошелся на фрагменты, образовавшие самостоятельные очерки[133].
Помимо вставных микроновелл, особенностью книги являются отступления от хронологии и общей сюжетной канвы – черта, свойственная художественной литературе. Показателен рассказ о старом Хашиме и подпольной типографии. Крестьянин и его сын помогали Сталину в распространении прокламаций, заворачивая в них продаваемые фрукты. Затем из начала 1900‐х годов – периода нелегального существования революционеров – следует скачок в 1917 год:
…Нарушим хронологический порядок и заглянем в другую эпоху. Место действия прежнее – тот же сад Хашима, время – 1917 год. После революции старый крестьянин вернулся в родную деревню и осматривает свой сад. Много месяцев назад, когда ему пришлось спешно покинуть дом, он зарыл здесь в саду подпольную типографию. Но дом был тогда занят солдатами, а те, порывшись кругом, раскопали типографию и разбросали части машины по всему саду. Хашим тщательно подобрал все куски и, сложив вместе, сказал сыну: «Смотри, это то, что помогало делать революцию» (с. 13).
Сразу после данного фрагмента нарратор возвращается в 1902 год.
Обратим внимание на последнюю реплику в цитате. Вновь собранная подпольная типография становится артефактом революции. О ней говорится как об экспонате, занявшем свое место в будущем виртуальном историческом музее (хотя впереди еще главы о трудностях, с которыми столкнулось молодое Советское государство). Рассказ о Хашиме получает статус полноценного факта биографии. Тем самым заполняются лакуны личной жизни Сталина. Даже если нарратор не обладает точными сведениями о деятельности Сталина на Кавказе, то яркий эпизод с Хашимом компенсирует его незнание.