– Значит, Вы таким как есть хотите поехать в Россию? Вы не знаете, что Вы делаете! Вы даже не знаете, что это такое. Вы тут уже не в Европе, Вы в Китае. Границы Китая находятся в Радзивилове. Польский язык знаете?
– Нет.
– Ну а русский язык Вы знаете?
– Нет.
– И Вы один?
– Один.
‹…› Меня начал переполнять страх перед неизвестным, я утратил свое непоколебимое нетерпение…[284]
К счастью, эти страхи не оправдались. После того как Бальзак прошел таможенный контроль, он был любезно принят начальником таможенного округа Радзивиловa Месье де Xаккелем (Monsieur de Hackel)[285]. Ужин в доме чиновника поразил гастрономическим великолепием:
Было исключительное вино, гигантская рыба, отличное мясо кабана. Это был мой лучший ужин, с тех пор как я уехал из Парижа, и я нашел его в маленьком городке Радзивилов[286].
Бальзак был очарован Хаккелем, который, будучи немцем, свободно говорил по-французски. Оказанный прием писатель сравнивает с роскошью Петербурга, в котором побывал несколько лет назад: «Я был удивлен, увидев, что учтивость в Радзивилове превосходила столичную»[287]. «Со скоростью голубя» извозчик домчал его в соседнее с Радзивиловом Дубно: «Удовольствие видеть себя уносимым русскими лошадями быстрее, чем немецкой железной дорогой, меня укрепило»[288].
Итак, страхи Бальзака рассеялись, как только он пересек границу. Чужое предстало вполне безобидной реальностью.
Образ России в путевых записках пяти авторов интересен не только с исторической точки зрения. Некоторые элементы этого образа закрепились как стереотипы, продолжая влиять на восприятие и оценку по сей день. Стремление предложить России западную модель общественного устройства не ослабевает. И тот, кто сегодня впервые отправляется в Россию, повторяет путь Бальзака, испытывая иррациональный страх. Однако в действительности все оказывается иным.
«Свои» и «местные»: четверть века российских немцев в Германии
В настоящей статье мы рассмотрим вопрос о самоощущении российских немцев в Германии по данным групповых и индивидуальных интервью. Обследование нескольких семей переселенцев началось в 1990‐х годах[289] и продолжается по сей день. Вместе со ставшими близкими нам людьми мы переживали различные события в их жизни: устройство на работу и ее потерю, рождение детей и смерть старших родственников, посещение суда, церкви, детского сада, школы, дни рождения, строительство дома и покупку машины. Все записи велись с разрешения семей.
С момента переезда прошло примерно двадцать пять лет (у кого-то больше, у кого-то меньше). Члены семьи переселялись не сразу: одни хотели окончить школу, другие – создать семью, третьи медлили из‐за болезни родственников. Четверть века спустя мы опросили около сорока человек, интересуясь изменениями в их жизни, самочувствием, планами на будущее, соотношением немецкого и русского языков. Вопросы полуструктурированного интервью касались интеграции в новую жизнь и связей внутри группы российских немцев в Германии. Здесь мы представляем некоторые итоги двух групповых интервью, продолжавшихся в сумме около двадцати часов. Все информанты приехали из Казахстана. По словам одного из них: «Казахстан – это уже другая нация. Там больше получилось, что это наша страна, вы уезжайте. Я больше тендирую на то, что другой националитет [от нем. Nationalität – национальность] там, и поэтому люди оттуда, из Казахстана, вынуждены были уехать. Это шло больше на выселение, я бы так сказала». Другая респондентка замечает: «Мы ведь в России никогда не жили».
Семья Зеннвальд состоит из четырех поколений: прабабушка, бабушка, две дочери (мамы), их мужья и пятеро детей. Мамы – музыканты, у их мужей – технические профессии. Самая старшая дочь окончила университет, двое детей учатся (один на бакалавра, другая на магистра), остальные – школьники.
Семья Штайнер-Ольбрих также представлена четырьмя поколениями: бабушка и дедушка, их дети (две дочери и сын), внуки и правнуки. Мы остановимся на беседе с некоторыми представителями второго и третьего поколений (дочь, ее муж, их дочь и ее муж). Помимо материалов интервью, будут привлекаться и другие источники.
Все информанты отмечают, что за четверть века жизнь в Германии очень изменилась: появилось много новой техники (телевизоры, компьютеры и т. д.), усовершенствовались методы лечения. Увеличилось число пожилых людей. «Все дороже стало, марки были, потом марки перевели в ойро [от нем. Euro – евро], сделали наполовину, а теперь уже дороже, чем было (в марках), больше чем в половину выросло». Теперь другая политика приема иммигрантов: «Уже долго новые русские нету, как будто уже все приехали, уже не встретишь на улице свежих, которые только что приехали». Зато появилось много беженцев. Информанты подчеркивают, что сами они и все члены их семьи работают: «Кто хочет – все работу нашли, а кто не хочет – они ее не могли найти; лежат на диване ждут, что им пойдут с протянутой рукой»; «Зато они знают все законы, откуда выкачать деньги, а мы их не знаем, нам они не нужны».
Мы спрашивали, что было бы, если бы они не приехали в Германию. Почти все отвечали: было бы то же самое с поправкой на изменение жизни вокруг. Стремились бы встать на ноги, рожали бы детей, старались бы дать им образование и обеспечить будущее. Никто не жалеет о годах, проведенных в СССР, и о переезде в Германию. Политика и жизнь в России интересуют больше, чем то, что происходит в Казахстане. Исключение составляют те, кто знает казахский язык (они смотрят и казахское телевидение).
Основная масса живущих в Германии и говорящих порусски – российские немцы (репатрианты, переселенцы, аусзидлеры), другая группа – евреи (так называемые контингентные беженцы), еще меньше русских и представителей других национальностей, говорящих по-русски. Многие утверждают, что русского всегда можно узнать: «Я как посмотрю, сразу могу сказать, кто русак или немец»; «Здесь мы можем сразу узнать, идет русский или немец. Если она расфуфыренная или губки так накрашены, я сразу скажу, ой, это русская девушка сидит там в машине». Потом оказывается, что узнают не русского, а человека из постсоветского пространства. Российские немцы принадлежат к категории постсоветских людей, поэтому проблемы национальной и культурной идентичности для них крайне важны[290].
Там, откуда они переехали, приходилось страдать из‐за своего немецкого происхождения, потому что не все понимали, что немцы, живущие в России, не те, что живут в Германии (во время войны их считали потенциальными врагами). Российские немцы не имели тесных контактов со страной исхода, жили обособленно и не прошли этапов общественного развития, как немцы в Германии, не участвовали в оценке и пересмотре исторических событий. В России они долгое время сохраняли родной язык и культуру[291]. Но с конца 1930‐х годов попали под каток сталинской машины: депортация, трудармия, переселение. По их признанию, национальность не давали забыть. При этом знать немецкий язык не требовалось, наоборот, владение им могло навлечь беду. Вокруг были представители других национальностей, отказавшиеся от своего языка, и общение с ними шло на русском. Переезд перевернул жизнь переселенцев: Германия была не похожа на сказочную страну, встретившее их общество обращало внимание прежде всего на язык, а само оказалось мультикультурным едва ли не в большей степени, чем многонациональное население СССР[292].
Динамика отношения к миру и к самим себе исследуется во множестве работ[293]. Показано, с какими проблемами сталкиваются российские немцы, как происходит их интеграция, почему, например, они находят работу быстрее, чем другие группы иммигрантов[294]. Лингвистическое поведение представлено речевыми практиками обоих языков[295]. Показано, как прежние диалекты адаптируются к местным и немецкому литературному языку, как под его влиянием трансформируется русский язык, в каких ситуациях и в каком объеме происходит переход с одного языка на другой.
Российские немцы нередко используют в качестве обозначения представителей своей группы слово «русаки». Мы неоднократно обращались к этой теме[296]. В 1990‐е годы слово было новым и забавным, в 2000‐е получило широкое распространение, а в 2010‐е утратило коннотации. На вопрос, употребляется ли это слово сегодня, информанты говорили, что, пожалуй, нет. Между тем в их речи то и дело проскакивало слово «русак» как обозначение носителя русского языка. Пишут «русаки» или, реже, «руссаки» (наличие второй буквы «с» связано, по-видимому, с влиянием немецкой орфографии, поскольку одна «с» может озвончаться). Как было показано в наших работах, данный этноним (омонимичный обозначению одного из видов зайца) вызывает неоднозначную реакцию. Одни считают название обидным и даже унизительным, другие относятся к нему с юмором: им нравится, что это не совсем «русский», но как бы обладающий чертами русскости[297]. Есть те, кто полагает, что «русак» – это звучит гордо, и те, кто категорически против смены национальности, даже если это всего лишь необязательное разговорное слово.