«Если взять Билефельд, туда, в ту сторону, где нашего брата еще больше, у них там уже все упаковано, там больше русских, чем немцев, так говорим, да, вот как раз к этому, что дети общаются, что я сказал, с кем поведешься, от того и наберешься, вот в ихней стороне, допустим, есть у нас сестры-братья, которые ээ ну чуть младше, на два-три кузены альзо [нем. так что] двоюродные, они младше на два – на три года, но они, ихний круг общения был с русским. Они выросли в большом русском лагере, они остались все в этой школе, где они всей компанией дружили, если ты к ним счас приедешь домой, они будут с тобой разговаривать только чисто на русском, на немецком, немецкий они тоже знают, они все выучились, прекрасно работают, везде, лучше нас знают, чем мы, у них русский там больше развит, чем здесь, потому что их больше, у них общины больше, они общиной больше жили, понимаете? Если мы старались в свое время быстрее из этого лагеря уехать, побыстрее в квартиру, значит, чем предписанные нам эти три года в лагере жить, мы их сократили на полтора года, и уже с этой общиной мы потерялись. А они там – как они жили, так и дети росли, так они и до сих пор общаются все вместе, и вот у них так как-то у них даже там вот эти русские магазины большие образовались быстрее, быстрее, чем вот здесь вот. Вот эти же „Микс-Макс“, которые вот здесь же в Билефельде, говорю, поставили, здесь было может быть, ну 200–300 человек того времени в Бёблингене здесь жило 300–200 человек, то ему, может, это мало было, он клюнул и сразу там все открыл. А потом оттуда сюда опять перебрался».
Сохранять русский язык, говорить по-русски кажется абсолютно естественным:
«Нет, мы не можем сказать, что мы на 100 % немцы, да, мы, может быть, в крови немцы, но мы все равно рождены в той стране и мы знаем русский язык, и мы его любим, русский язык.
Все равно же мы не можем забыть совсем русский, ну как.
Мы с друзьями – мы же не можем разговаривать понемецки, мы говорим по-русски. Это было бы нам легче, какую-то шутку сказать на русском или какую-то пословицу на русском.
Мы же там прожили дольше, чем здесь, это все равно проще.
Как мы можем совсем отказаться от этого».
Почти все считают, что знать много языков – полезно («пусть он казацкий, узбецкий, грузинский, китайский – не важно, чем больше человек знает, тем лучше»), но как этого добиться, знают не все. С одной стороны, малыши проявляют интерес к русской музыке, традициям, встречам, праздникам; с другой – они слышат все, что происходит вокруг на русском, и впитывают это; с третьей – в семьях уже больше говорят по-немецки, чем по-русски; с четвертой – дети нередко стесняются того, что они не такие, как все, и нужно через многое пройти, чтобы осознать, кто ты такой и какая от этого польза.
«И дети, я думаю, это знают, они просто когда в школу ходят, они не хочат этого показывать, ну вот, ты русский, ты русский. А потом, когда они повзрослеют, они немножко умней будут и будут думать: ой, вообще-то хорошо, что я могу по-русски. Когда они дети, они это больше прячут. Вот от тети Марины, возьми, от твоей сестры, Дéвид, он ни одно слово, они еще больше, чем мы по-русски говорим, они с ним только по-русски, он никогда, ему сейчас 15 лет, 14, он русский язык в школе даже взял. Он никогда слово русский не говорил. А сейчас интересует, а сейчас по-русски болтает – ого! Он так хорошо разговаривает, об нем это никто не думал, что он когда-нибудь так хорошо будет разговаривать, русское слово в рот возьмет».
В целом нет ностальгии по русской культуре: «Я думаю, люди не скучают, потому что они свою культуру делают, это уже не русская, не немецкая, а своя».
Из окружающей культуры усвоено новое отношение к религии: соблюдение обрядов, посещение церкви. Другая важная черта – планирование жизни (на день, неделю, год вперед). Существование без долгосрочного плана кажется невозможным. Хаотичность жизни, неумение распоряжаться своим временем и нежелание считаться с чужим неприемлемы в бывших друзьях, оставшихся на родине.
Русские магазины существуют не только потому, что продукты в них дешевле, а из‐за разницы вкусов: «Если местным немцам рыбу предложишь русскую, не каждый ее будет кушать, потому что она пахнет». То же со сметаной (русская слишком жирная) и подсолнечным маслом (с запахом, а здесь обычно рапсовое и дезодорированное). Нет тоски по оставшимся в прошлом продуктам, потому что все они, причем каждый сорт в нескольких вариантах, производятся в Германии.
Некоторые прежние привычки со временем изменились: раньше выезжали большой группой за город на скотобойню и покупали свежее мясо в больших количествах, затем его замораживали. Сейчас покупают мясо за углом у мясника, выбирая те куски, которые нравятся. Запасаются только на праздники, потому что магазины в эти дни закрыты, а гостей ожидается много. Кроме того, употребление мяса сократилось, некоторые дети стали вегетарианцами.
Спор вызвал следующий пример: «Да еще вот разница, я считаю, мышление, немецкое и русское. Мы познакомились как-то на Мальорке с одной парой, которая были с Москвы, и она тоже говорит, и она мне говорит: да, у вас в Германии можно прийти в гости, только если ты запланировал, ты не можешь просто так спонтанно прийти, ты не можешь после восьми, уже звонить некрасиво, а если у меня соль кончилась в 10 часов и мне посолить нечем, я пойду к соседке на площадке и позвоню и скажу: соль, дай мне соль. А я говорю: а если ко мне эта соседка позвонит, я ее убью, я потому что уже отдыхаю, и я не хочу, чтобы ко мне пришли, и мне стыдно будет к тебе пойти и спросить, потому что я тебе мешаю, потому что вдруг ты отдыхаешь. Ну и что? А мне нужна соль. А я говорю: как ну и что? Она говорит: вот я уже вижу, что вы по-другому мыслите».
Далее говорилось об игре на аккордеоне по ночам и пении от души в праздники. Высказывались сомнения в том, что это – невоспитанность, эгоизм, бескультурье и неуважение к соседям. Возможно, таковы признаки менталитета. Пришли к выводу, что бестактность может проявиться повсюду, как и уважение к людям. Заметим, что эти примеры кочуют из истории в историю в качестве стереотипов.
Интересна вариативность названий еды. Рождественское печенье Plätzchen не имело специального названия, хотя было усвоено в Германии. Споры возникли, когда обсуждалось: чак-чак – казахское или татарское блюдо? Разногласия вызвали «щи» и «борщ», поскольку могут относиться к одним и тем же блюдам. Путаются «паски» и «куличи», «штруделем» называют блюдо, вывезенное в Казахстан из Крыма, похожее при этом на бешбармак: «Вот что еще сохранилось, называется немецким словом, но откуда взялось – никто не знает. Наши омы [от нем. Oma – бабушка] делают штрудли. Здесь у них есть штрудель, aber das ist Apfelstrudel [но это яблочный штрудель]. Это вот в Bäckerei [булочная-пекарня], там вот штрудель, он может разрезанный быть, там тесто слоеное тоже… а наши делают в казане, мясо, картошка, тушится, потом туда закладываются такие маленькие закатанные колбаски, это называется штрудли. Это тесто слоеное, с маслом, закатывают в такую большую ролик, потом его режешь, масло почему – потому что если его не будет, будут клецки. Оно должно вариться, лежать на картошке, на мясе, чуть-чуть воды чтобы было снизу, ни в коем случае чтобы водой не залило, оно должно быть пропаренное. Это вот привезли оттуда, с Крыма, они привезли в Казахстан, делали в Казахстане, а с Казахстана это приехало сюда. Вот если ты сейчас спросишь Russlandsdeutsche, Strudle, fast jeder weisst das. Wenn du fragsht, mm also [российских немцев, штрудле, почти каждый это знает. Когда мы спросишь мм таким образом] если ты спросишь местных, да, они знают само слово, но что такое – понятия не имеют. Показал на работе, вот, пожалуйста, des ist unsere deutsche russische deutsche Gericht [это наше немецкое русское немецкое блюдо]. Каждому дал попробовать, jeder war begeistert, aber [каждый был в восторге, но] они этого не знают».
Мы подробно обсуждали, какие праздники отмечаются в семьях («с фамилией», то есть с семьей, от нем. Familie – семья). У всех Рождество стало семейным и более значимым праздником, а Новый год (Сильвестр) – встречей с друзьями в большой компании (снимается зал, где звучит живая музыка). «Ну, если совместные браки, немцы там тоже есть, ну нормальные, Deutsche, ну, не русские (еще один вариант обозначения местных немцев). Без салата оливье даже Нового года не бывает». Вспоминая, как этот праздник отмечался в Советском Союзе, респонденты говорили: «Я помню, мы приходили к бабушке на Рождество, и она нам давала подарки. Она нам готовила пакеты»; «А раньше не отмечали. В России когда жили, в Русланд». Другая информантка рассказывает, что на Урале после войны еще боялись отмечать Рождественский вечер, всё делали за закрытыми окнами, обязательно ставили елочку, приглашали друзей (русские приходили на немецкое Рождество к немцам, а немцы на русское Рождество к русским). Подарки дарили на Новый год. Мама всегда делала дрожжевое тесто и пекла ватрушки, пирог с зáтирками или с маком, обязательно были куриный суп, курица, крупно нарезанная, жаренная в масле картошка, «кораблики», варился Nudel [лапша]-суп. «С нами долго жила мама мужа, и она к этому придерживалась. Мои родители всегда приходили к нам на Рождество». Было известно, что нужно зажигать четыре свечи, но не знали, как их украшать, как делать адвентский венок, когда именно зажигать свечи (каждое из воскресений Адвента прибавляется по одной свече).
«Птицу всегда делали, чем-нибудь ее наполняешь, так интересно, потом открываешь.
Каша гречневая, в этом году была наполнена, и сливами. Да, с черносливом.
Иногда мы делали с рисом, иногда с картошкой, и яблоко там было.
Местные немцы делают дичь, так сказать. Гречневую кашу они, правда, не знают. Они набивают ее там картошкой, яблоками, кто чем…»
В католических областях предпочитают рыбу, 24 декабря – еще пост, католики могут есть мясо только в первый день Рождества. 25 декабря в протестантских семьях готовят картофельный салат и колбаски, но российские немцы обычно едят утку или гуся 24 декабря.