Женский день празднуют среди русскоязычных, дарят цветы (местные немцы про этот день почти не знают). «Девушки стараются нам опять напомнить, что сегодня ты варишь, ты убираешь и все это, как это у нас в Казахстане было или в России, как еще при СССР было». Отмечают также День матери, в меньшей степени – День отца. Некоторые продолжают отмечать День военно-морского флота.
Интересно отношение к 9 Мая. По телевизору видят парад, но не знают, как к этому относиться, ведь они в Германии, которая войну проиграла. «Это праздником и нельзя назвать, если Германия потеряла войну». В Европе отмечается 8 Мая – День Европы, но в целом это чуждое явление. Для немцев, по мнению респондентов, война давно закончилась: «Ты уже отвыкаешь от этого, ты с этим не живешь. Не думаешь. Тебя это меньше интересует, меньше касается. Ты живешь сейчас в другой стране, здесь свои правила, свои законы, и свои порядки, и свои проблемы, их уже больше надо соблюдать, но не надо, конечно, забывать старую жизнь, ту жизнь».
Интервью показали, что современные российские праздники информантам незнакомы, но и традиции немецких праздников не всегда известны (в обоих случаях нужны были наши комментарии). Вот почему публикации, посвященные традициям[299], пожалуй, выдают желаемое за действительное, но, возможно, где-то праздники имели большее значение или отмечались серьезнее.
Из того, что предлагает современная российская культура, востребованы сериалы и популярная музыка. Иногда по рекомендации смотрят фильмы, некоторые читают русские книги. Тех, кто интересуется историей и расширяет свой кругозор, немного. В основном смотрят старые советские фильмы, которые ближе и понятнее новых, любят КВН. К новостям относятся очень болезненно, переживают, тем более что немецкие, украинские, казахстанские и российские журналисты трактуют одни и те же события по-разному. Молодым людям трудно воспринимать серьезные передачи на русском языке, читают они по-русски с трудом, поэтому удовольствия от чтения не получают.
Старшее поколение интересуется историей, например Наполеоновскими войнами, российскими немцами, а также домом Романовых: «Или вот мы ходили на выставку Das Reich des Zaren [Царская империя], у нас была такая выставка, о судьбе Романовых, о семье Романовых, и вот эта книга мне очень интересна, она есть у меня, и потом вот столетие, связь Баден-Вюртемберг с Россией. Она написана половина на русском, половина на немецком. Очень интересная историческая книга. Потому что мы живем на земле Баден-Вюртемберг».
Вместе с тем чтение на немецком тоже может вызвать проблемы: «Я все равно вот так не могу досконально художественную немецкую литературу, я не совсем понимаю, я не могу совсем правильно понять, поэтому мне неинтересно все становится. В газете более понятно, потому что ты знаешь, какие сейчас темы, какие новости, вот про что сейчас говорится. А в романах встречается очень много слов, которые незнакомы, не встречаются в обыденной нашей жизни. Муж читает и говорит: оказывается, столько много слов красивых, aber [но] они встречаются только в романах. Да, к сожалению, мы не всё используем в нашей обиходной речи».
В начале 1990‐х немецкое общество рассчитывало увидеть в переселенцах людей, говорящих по-немецки или, по крайней мере, способных быстро выучить язык. Однако людям, прошедшим через суровые испытания, трудно было в немолодом возрасте адаптироваться к новой жизни. Возможно, поиск идентичности характерен в первую очередь либо для кризисных жизненных периодов (например, подросткового возраста), либо для первого этапа переезда, когда устойчивых контактов со средой еще нет. Быть Другим не всегда означает страдать: многое зависит от того, с кем себя сравнивать. Даже если в глазах коренного населения эти люди сохраняют свою странную русскость, они в целом ее не афишируют. Некоторые поддерживают ее больше, чем другие, в зависимости от обстоятельств.
Итак, реальность, представленная на форумах и в исследованиях, не во всем совпадает с той, которую мы увидели в работе с информантами. В целом поколение инициаторов переезда далеко от научной и общественно-политической проблематики, но активно участвует в немецкой жизни. Нам кажется, что эти люди вполне интегрировались (учатся, работают, платят налоги, принимают решения). Их дети – иное поколение, и порой вспыхивающий интерес к русскости не дает оснований полагать, что со временем он перерастет в глубокое знание российской истории и культуры. Этому препятствует казахстанское происхождение, а русская культура давно стала мировым явлением, и доступ к ней возможен не только через язык. Вместе с тем практическое владение русским языком и ориентированность в повседневной культуре открывают определенные перспективы. Некоторых информантов уже приглашали к сотрудничеству с Россией, в которой они раньше никогда не бывали, и им это было очень интересно. Знание русского языка в такой ситуации, по их мнению, быстро улучшается.
Для переселенцев важно, чтобы все постсоветское пространство процветало. Но это их уже не очень волнует. Привязанность к прошлому связана с романтизацией прежней жизни, в которой многое преодолевалось с трудом. Эти люди уязвимы и осторожны, их дети свободнее, но им тоже есть что терять. Главные установки информантов – гордость за свои достижения и стремление поддержать семью. Прочные и разветвленные семейные узы, как многократно подчеркивалось, отличают их от местных немцев, придают им силу и уверенность, служат защитой. Приходящие в семью зятья и невестки из коренного населения («бионемцы» – как принято их сейчас называть) обычно не возражают против таких контактов и сами с удовольствием погружаются в семейную атмосферу с ее радушием и гостеприимством. По словам информантов, они не возражают против двуязычного воспитания будущих детей.
Подводя итоги, можно сказать, что эта группа – Другие и в местах, откуда они прибыли, и там, куда они приехали. Эту непохожесть можно игнорировать, а можно пытаться сохранять.
Национальная идентичность в художественном переводе: диалектика «Своего» и «Другого»
…Понять национальное как особый талант зрения, в силу которого человек (ученый, художник) из данного народа склонен открывать одни аспекты в бытии и духе, а выходец из другой традиции – иные.
Проблема другого, которое одновременно должно стать «своим» и остаться «другим», неизменно возникает при переводе, в том числе художественном. Перевод произведения на другой язык актуализирует его инаковость и в то же время допускает присвоение культурой этого языка.
В постсоветское время вопрос о художественном переводе приобрел особую остроту. Перевод поэзии и художественной прозы, будучи высокопрофессиональной филологической деятельностью, сегодня почти не оплачивается, превращаясь в занятие для энтузиастов. А между тем именно перевод является одним из инструментов решения проблемы интеграции все более отдаляющихся друг от друга народов СНГ и Балтии.
Художественные переводы на любой язык, безусловно, остаются в рамках национальных литератур и отличаются национальным колоритом, остаются «другими», но понятными для читателей на языке перевода. Уровень перевода зависит в первую очередь от степени понимания переводчиком культуры народа, к которому принадлежит автор.
А. Курелла характеризует процесс перевода как «одновременно аналитический и синтетический, научный и художественный»[300]: переводчик применяет не только разум и логику, но и – при необходимости – творческую фантазию. По мнению Д. Селескович, «каждый перевод – это всегда интерпретация, извлечение смысла»[301].
Идентичность – это «соотнесенность чего-либо («имеющего бытие») с самим собой в связности и непрерывности собственной изменчивости и мыслимая в этом качестве…»[302]; «свойство индивида оставаться самим собой в изменяющихся социальных ситуациях», «результат осознания индивидом самого себя в качестве человеческой личности, отличающейся от других»[303].
Идентичность национальная (этническая) – результат эмоционального и мыслительного процесса «осознания этнической принадлежности, отождествление индивидом себя с представителями своего этноса и обособления от других этносов, а также глубоко личностно значимое переживание своей этнической принадлежности. Понятие национальной идентичности не эквивалентно понятиям „этничность“, „этническая принадлежность“, „этническое самосознание“, „этническая идентификация“. Если этничность (или этническая принадлежность) – это приписываемая обществом категория на основе объективных критериев», то национальная идентичность – это результат самоопределения, «достигаемого индивидом в итоге конструирования образа окружаемого мира и своего места в нем (Т. Г. Стефаненко)»[304].
Идентичность в контексте перевода, в первую очередь художественного, – проблема первостепенная. В произведении воссоздается картина мира, в том числе национальная. Ее искажение при переводе может повлечь за собой существенное изменение художественного смысла.
При переводе неизменно встает проблема его точности/эквивалентности. Буквальный перевод может разрушить национальную идентичность оригинала. Важно направить творческую энергию перевода на сохранение «другого» в переводе и приобщение к «своему». Для обозначения высокопрофессионального художественного перевода предложим термин «зеркальный» перевод. Такой перевод должен быть адекватным на самых разных уровнях произведения – лексики (и особенно фразеологии), тональности, тематики, образного и мотивного поля, сюжета, субъектно-объектной организации, эвфонии, ритма, рифмы и др.