2. Слово «das Heim» является однокоренным со словом «die Heimat» («родина»), что вносит дополнительные коннотации в понятие «das Heim» («родной дом») и усиливает лексические оттенки, содержащиеся в нем.
3. Существует наречие «daheim», означающее и «дома», и «на родине» (русское слово «дома» тоже может использоваться в этом значении).
4. В немецких пословицах о доме как о прибежище, родном, уютном гнезде, родине в основном используется наречие «daheim»: «Daheim ist man König» (Дома каждый король), «Wer unter den seinen ist, der ist daheim» (Кто среди своих, тот дома), «Daheim ist Mann zwei» (Дома человек за двоих) и др. Между тем слово «das Haus» чаще используется в пословицах о доме как строении: «Ohne Maus kein Haus» (Нет дома без мышей) и реже в значении «дом, родина»: «Jeder ist Herr in seinem Hause» (Каждый в своем домý господин)[311].
5. Лексема «Heimweh» восходит к словам «das Heim» и «die Heimat» и переводится как «тоска по родине, по дому».
6. Немецкое слово «heimisch» переводится как «домашний, родной».
7. Глаголы «heimkehren», «heimkommen» означают «вернуться на родину, домой» (производные от них «die Heimkehr», «die Heimkunft» – «возвращение, прибытие на родину, домой»; «der Heimkehrer» – «вернувшийся на родину»).
Русское слово «дом» (1. Здание; 2. Свое жилье; 3. Место, где живут люди, объединенные общими интересами, условиями существования; 4. Учреждение, заведение, обслуживающее какие-нибудь общественные нужды; 5. Династия, род[312]) лингвоспецифично для российских немцев во втором и третьем значениях и поэтому требует дополнения – «родной (дом)».
Существующее в немецком языке слово «das Zuhause» («свой угол, дом, прибежище») имеет, как видим, более узкое значение, чем слово «das Heim». Употребление «das Zuhause» вполне возможно вне контекста родины: «Dort ist die Heimat geblieben, hier haben wir keine Heimat, aber ein richtiges Zuhause» (Там осталась родина, но здесь у нас нет родины, однако есть настоящее уютное жилье). В художественных текстах преобладает использование слова «das Heim» в значении «(родной) дом, родина» (Ich will Heim/Я хочу домой), в то время как слово «das Haus» чаще используется в значении «(чужой) дом»:
Mit dir jedoch beginnt mein Heimatland.
Kein andres Haus ist mir lieb und teuer[313].
(С тебя начинается моя родная страна.
Никакой другой дом мне не люб и не дорог…)
С помощью универсальных элементов определим понимание российскими немцами родины/родного дома: «Die Heimat/das Heim» – «Родина/(родной) дом» («В этом пространстве хорошо», «Оно есть у других, но его нет у нас», «Мы хотим быть внутри этого пространства»).
Остановимся на других ключевых понятиях российских немцев. Среди них – «die Angst»/«страх (из‐за уязвимости)». Несмотря на то что в немецком языке существуют два понятия, обозначающие «страх» («die Angst» и «die Furcht»), типично немецкое, по мнению А. Вежбицкой, – «Angst»:
Основное семантическое различие между Angst и Furcht, несомненно, связано с начальной «неопределенностью» страха (Angst), отраженной в том, что можно сказать Ich habe Angst – Мне страшно (букв. «У меня Angst»), не уточняя причин этого Angst, тогда как нельзя просто сказать Ich fürchte mich (приблизительно «Я боюсь»), не уточняя, чего ты боишься. ‹…›
‹…›
Ключевые элементы, на мысль о которых наводит… анализ понятия Angst, связаны с неизвестностью (das Unbekannte) и с повсеместно присутствующей и неотвратимой опасностью (неопределимой и неясной)[314].
Вежбицкая особо подчеркивает использование слова «Angst» в тех случаях, когда страх конкретен, а человек находится в очень уязвимой ситуации[315].
Страх большинства российских немцев оправдан (исторически обусловленная боязнь выселения, перемещения) и ощущается, по-видимому, на генетическом уровне. Это результат существования российских немцев в условиях титульного этноса.
Относительная природа абстрактности понятия «die Angst» доказывается наличием формы множественного числа («die Ängste» – страхи) и управляемого предлога «vor (D)» – «перед чем-либо, перед кем-либо».
В русском языке «страх» – «очень сильный испуг, сильная боязнь»[316]. Как российско-немецкий концепт, это слово в русском варианте требует дополнения «из‐за уязвимости».
Определение российско-немецких ключевых понятий «die Angst»/«страх из‐за уязвимости» с помощью универсальных элементов следующее: «Мы испытываем то плохое, что испытывали раньше и/или испытывали наши предки до нас», «Мы не знаем, что будет с нами».
Российским немцам присущ страх перемещений, страх выделиться из толпы, быть лучше, заметнее других.
Российские немцы осознают генетическую, не вполне определенную природу своего страха (Арнгольд Г. Angst vor Nichts/Страх перед ничем).
Ключевые понятия «Der Weg»/«путь», «die Verbannung»/«изгнание». По Г. Гачеву, «нация – это обязательно территория… Народ – это прежде всего тела людей… Народ может перемещаться (как кочевые), изгоняться, рассеиваться…»[317] Российско-немецкий народ – один из народов-изгнанников.
В российско-немецких текстах широко представлены темы и мотивы пути: стихотворение «Жизнь – нескончаемый поход…» из цикла «Дух скитаний» Р. Кесслера; «Der Heimat Wege» («Пути Родины») Ал. Миллера; «Weg der Rußlanddeutschen» («Путь российских немцев») Б. Гординой-Лит. Российские немцы образно определяются как «Volk auf dem Weg» («народ в пути») (см., например, названия журналов «Volk auf dem Weg» и «Пилигрим»). Желаемый итог пути для российского немца – обретение родины, дома:
Определение ключевого понятия «die Verbannung»/«изгнание» раздваивается: 1. «Die Verbannung»/«изгнание» как депортация («Нас перемещают куда-то, вопреки нашему желанию», «Это плохо для нас», «Мы хотим остаться здесь, потому что здесь хорошо»). 2. «Die Verbannung»/«изгнание» как эмиграция («Нам здесь плохо, мы движемся туда, где хорошо», «Но и там нам плохо», «Мы хотим, чтобы „там“ стало для нас „здесь“ и здесь было хорошо»).
Ключевые понятия «das Recht», «die Gerechtigkeit»/«право», «справедливость». Все перемещения российских немцев опирались на документы (манифесты, указы, законы[319]), но если приезд немцев в Россию, особенно активный в конце XVIII века, и эмиграция российских немцев в Германию в конце XX – начале XXI века были добровольными, то депортация советских немцев в годы войны была принудительной и беззаконной. Отсюда обостренное желание законности, выразившееся в важности понятий «das Recht», «die Gerechtigkeit»/«право», «справедливость» («С нами поступают плохо, не так, как следует», «Мы хотим хорошего к себе отношения»).
Российские немцы хотят свободы, а не воли, вожделенной для русских. Свобода не эквивалентна воле. Исследователь русского концепта «воля» А. Шмелёв приводит высказывание Тэффи относительно свободы и воли: «Свобода законна. Воля ни с чем не считается. Свобода есть гражданское состояние человека. Воля – чувство»[320]. У российских немцев нет стремления к воле, что выражается в желании иметь крепкие корни, быть привязанными к земле, однако наблюдается острое желание свободы от зависимости, нагнетаемой «другими», или желание стать «своими». Немецкое слово «die Freiheit» (свобода, воля) включает значения и «свобода», и «воля», однако в полной мере не соответствует русскому концепту «воля». Об этом говорят и признания самих российско-немецких авторов, например российско-немецкого шансонье В. Гагина: «Мне кажется, в Германии воля невозможна. В России – да. В России для воли-волюшки еще много мест»[321].
В свете концепта «das Recht» становится сверхзначимым раскрытие исторической правды («die Wahrheit»): российским немцам присуще обостренное чувство справедливости. Просьба о законности действий нередко проявляется в жанре молитвы: человек не верит в справедливость земных законов и просит помощи у высшей силы.
Ключевые понятия «die Hoffnung»/«надежда» («Мы хотим, чтобы было хорошо», «Это то, что дает хорошее в будущем»).
В творческом сознании российских немцев наблюдаются колебания от полной потери надежды (Лотц И. Die Hoffnung habe ich verloren/Я потерял надежду) до веры в нее (Арнгольд Г. Hoffnungsstrahl/Лучи надежды). Но положительное окружение слова «надежда» преобладает. Мотивы надежды у И. Бера переходят через порог этнической скорби (Бер И. «Hoffnungvoll…»).
Российско-немецкие ключевые понятия нередко заявлены в поэзии через предлоги и аффиксы со значением лишения, отсутствия: «heimatlos» (бесприютный), «hoffnungslos» (безнадежный), «ohne Heim» (без дома). Нередко используются контекстуальные антонимы – «die Obdachlosigkeit» (бездомность).
Обратим внимание на то, что во многих контекстах наблюдается концентрация, сочетание различных ключевых понятий:
Wärmt mit Hoffnung den trostlosen Blick,
zeigt den Weg uns ins Wolgaland[322].
(Греет надеждой безутешный взгляд,