Вообще бедой советской пропаганды было то, что она предпочитала многие острые проблемы обходить молчанием. Этим, собственно, и пользовалась оппозиция, которая в этом отношении была куда более изощренной. Но если бы, к примеру, в СМИ развернулась дискуссия на тему аллюзий в песнях того же Высоцкого, то это могло бы расколоть армию поклонников барда и разоблачить его как искусного манипулятора. Но этого сделано не было, что сыграло только на руку барду. Поэтому даже в своем письме руководителю отдела агитации и пропаганды ЦК В. Степакову (23 июня) певец, что называется, «ломал дурочку»: напирал на то, что он благонамеренный исполнитель, исполняющий песни не только «о штрафниках, как о единственных защитниках Родины, но и о подлинных героях войны — о павших бойцах, о подводниках и летчиках». Ни словом не обмолвившись о том, что многие из этих песен аллюзивные и имеют двойной смысл: та же «подводная» песня «Спасите наши души!», например, являлась манифестом «задыхающейся» либеральной интеллигенции.
Власть не стала разоблачать эту позицию, поскольку такова была ее стратегия: уходить от острых проблем в сторону, дабы, не дай бог, не взорвать общество острой дискуссией на политическую тему. Вот почему все официальные нападки на того же Высоцкого (как и на большинство других оппозиционеров) будут похожи на комариные укусы: вроде чешется, но не больно. Более того: эти комариные укусы позднее позволят оппозиции выдавать их за фронтовые раны, что будет им служить неплохим средством обольщения западного истеблишмента. Например, про Высоцкого на Западе будет до конца его жизни (и даже после смерти) ходить «утка», что он был… узником ГУЛАГа. Это была чисто манипулятивная ложь, которая ставила целью «набить цену» барду. Разоблачить эту «утку» можно было легко, но этого никто делать не собирался: ни сами оппозиционеры, ни советские компетентные органы, которые имели все возможности через подконтрольные им СМИ (в том числе и на Западе) рассказать о подлинной биографии барда.
Да что там говорить, если ни в СССР, ни на Западе тот же КГБ ни словом не обмолвился о «художествах» Высоцкого: ни о его хроническом алкоголизме, ни о наркомании. По меркам того времени подобные пороки (особенно последний) считались позорными и могли бы отвратить от певца миллионы его поклонников. А если бы к этому еще добавились рассказы о том, как певец, будучи женатым человеком и являясь отцом двух детей, вел беспорядочную половую жизнь (например, одномоментно жил сразу стремя женщинами: со своей женой, а также с артисткой своего театра Татьяной Иваненко, да еще соблазнил и звезду французского экрана Марину Влади), то у Высоцкого могли возникнуть серьезные проблемы с его популярностью среди определенной части населения. Но советская пропаганда, не жалевшая других известных артистов и публикуя о них весьма нелицеприятные статьи в центральной прессе, в случае с Высоцким как в рот воды набрала: ни одного из его многочисленных «грехов» перед широкой публикой разоблачено не было. Что только утвердило его во мнении, что с этой властью можно вести себя весьма дерзко. Как пел он сам:
Да это ж такое везение, братцы, —
Теперь я спокоен — чего мне бояться!..
На мой взгляд, советский режим подвела его чрезмерная благонамеренность. Даже вступив на путь мелкобуржуазной конвергенции, он не спешил перенимать у Запада его методы пропаганды, хотя в отдельных случаях это было просто необходимо. Например, никто не мешал создать в СССР первое «желтое» печатное издание — массовый журнал или газету, где можно было не только рассказывать о личной жизни «звезд» (а спрос на подобного рода информацию в СССР стремительно рос), но и публиковать разного рода журналистские расследования, а также разоблачительные статьи о противниках режима. Такое издание помогло бы режиму, во-первых, хоть в какой-то мере удовлетворить голод советских людей на образы, во-вторых — стало бы весьма эффективным средством держать в узде отдельных распоясавшихся кумиров. Попасть на страницы подобного издания в качестве жертвы мало бы кто из последних захотел.
Однако ничего подобного режимом сделано не было ни в 60-е, ни в 70-е годы, что в итоге и привело к горбачевской перестройке с ее одноглазой гласностью. А если бы режим озаботился этим чуть раньше, то ситуацию можно было попытаться спасти. Просто нужно было к старым способам манипуляции массовым сознанием придумать новые. Высоцкий эти способы в своих песнях придумал, а вот его оппоненты не сумели (или им не дали этого сделать). Но эту проблему необходимо было решать еще в конце 60-х или в начале 70-х, когда голод на образы в советском обществе только начал охватывать широкие слои населения. Послушаем на этот счет С. Кара-Мурзу:
«Большая часть потребности в образах была объявлена в СССР ненужной, а то и порочной… Никак не ответив на жизненные, хотя и неосознанные, потребности целых поколений молодежи, родившейся и воспитанной в условиях крупного города, советский строй буквально создал своего могильщика — массы обездоленных…
Предпосылки для этой узости советского проекта кроются и в крестьянском мышлении большевиков, и в тяжелых четырех десятилетиях, когда человека питали духовные, почти религиозные образы — долга, Родины…
Важной причиной было и воздействие на советскую философию материализма, из которого все мысли Маркса о товарном фетишизме были, по сути, выкинуты. Остались только грубые выводы — об эксплуатации. Хотя, надо признать, Маркс не вполне разработал тему, понять его сложно. Но он хоть видел проблему, предупреждал о ней. Беда советского строя была не в том, что проблему плохо решали — ее игнорировали, а страдающих людей считали симулянтами и подвергали презрению. Так возникла и двойная мораль (сама-то номенклатура образы потребляла), и озлобление.
К проблеме голода на образы тесно примыкает другая объективная причина неосознанного недовольства жизнью в городском советском обществе начиная с 60-х годов — избыточная надежность социального уклада, его детерминированность. Порождаемая этим скука значительной части населения, особенно молодежи — оборотная сторона высокой социальной защищенности, важнейшего достоинства советского строя. В СССР все хуже удовлетворялась одна из основных потребностей не только человека, но и животных — потребность в неопределенности, в приключении.
Как биологический вид, человек возник и развился в поиске и охоте. Стремление к «приключению» заложено в нас биологически, как инстинкт, и было важным фактором эволюции человека. Поэтому любой социальный порядок, не позволяющий ответить на зов этого инстинкта, будет рано или поздно отвергнут. У старших поколений с этим не было проблем — и смертельного риска, и приключений судьба им предоставила сверх меры. А что оставалось, начиная с 60-х годов, всей массе молодежи, которая на своей шкуре не испытала ни войны, ни разрухи? БАМ, водка и преступность? Этого было мало. Риск и борьба были при трениях и столкновениях именно с бюрократией, с государством, что и создавало его образ врага…
Жизнь советского человека с его гарантированным благосостоянием (даже если оно было велико!) превращается в бесцельное существование. Тошно жить, если очки стоят три рубля. Разбили — пошел и купил. Чтобы не было скучно, тебе уже нужно как минимум пырнуть ножом. Но в этой игре у нормального человека не бывает побед, одни поражения — и такая игра проблемы не решает. Среднему человеку жить при развитом социализме стало скучно. И никакого выхода из этой скуки наш проект не предлагал. И тут речь идет не об ошибке Суслова или даже Ленина. Тот социализм, что строили большевики, был эффективен как проект людей, испытавших беду. Это могла быть беда обездоленных и оскорбленных социальных слоев, беда нации, ощущающей угрозу колонизации, беда разрушенной войной страны. Но проект не отвечал запросам общества благополучного — общества, уже пережившего и забывшего беду…»
Но вернемся к статье «О чем поет Высоцкий».
Она оказалась первой критической публикацией о песенном творчестве нашего героя, опубликованной в советской центральной прессе (на периферии подобные статьи, как мы помним, начали выходить чуть раньше). Почему же удар по Высоцкому был нанесен именно в это время (июнь 68-го), а, скажем, не раньше, когда он вовсю занимался «блатным» творчеством? А дело было в очередном витке борьбы державников и либералов внутри страны, а также в событиях, которые происходили в Восточной Европе — в таких странах, как Чехословакия и Польша. И вновь в этих событиях одним из главенствующих вопросов был «еврейский».
В ЧССР вот уже более пяти лет шли либеральные реформы (аналог хрущевской «оттепели»), которые в значительной мере направлялись как местными евреями, так и зарубежными. Например, чуть позже вскроется, что значительные суммы на них выделял банкирский дом Ротшильдов, а также американские банкиры-евреи. Спросите, в чем был их интерес? Да все в том же: отделить ЧССР от СССР и ускорить процесс дезинтеграции Восточного блока. Чтобы этот план осуществить, никаких финансовых затрат мировому еврейству было не жалко. Тем более что денег у них тогда стало, что называется, немерено. Как признался уже в наши дни публицист Л. Радзиховский:
«Вопреки бреду «протоколов» («Протоколы Сионских мудрецов». — Ф. Р.) и Генри Форда роль евреев в американском капитализме начала XX века была более чем скромной. Швейная промышленность, Голливуд, очень небольшое влияние в банковской сфере (те же «Голдман-Сакс» или «Соломон Бразерс» не имели и малой части того влияния, что сейчас) — вот, пожалуй, и все, что касается крупного бизнеса. Только после войны, а еще больше с 1960-х годов качественно изменилась роль евреев в американском бизнесе…»
Итак, реформы, проходившие в ЧССР под лозунгом «придадим социализму человеческое лицо», ставили своей целью как можно сильнее капитализировать страну и в итоге оторвать ее от социалистического блока. Начавшись в самом начале 60-х (отметим, что их начало совпало с реабилитацией жертв «дела Сланского», датированного весной 51-го, — дела, которое получило название «сионистский заговор»), эти реформы к 68-му году в своей идеологической основе во многом приобрели не просто антисоветский, а антирусский характер (тайными или явными русофобами являлось также и большинство советских либералов). Когда летом 67-го грянула арабо-израильская война, практически вся реформистская печать ЧССР выражала либо завуалированную, либо явную симпатию Израилю. Во многом из-за этого был закрыт главный идеологический оплот реформаторов — газета «Литерарни новини» (аналог советского журнала «Новый мир») во главе с председателем Союза писателей Э. Гольдштюкером.