«Мы не намерены делать академический киновариант повести Чехова. Мы и выбрали это труднейшее произведение именно потому, что оно, как нам кажется, должно вызвать у думающего зрителя размышления о мире, окружающем нас, о том, что сегодня происходит на нашей грешной планете…
Годы, когда создавалась «Дуэль», отмечены всеобщим увлечением естественными науками — не случайно фон Корен по роду занятий зоолог. Но сам Чехов никогда не становился на ту точку зрения, что выводы естественных наук достаточны для понимания человека. Человек неизмеримо сложнее. Фон Корен оказался искусным изучателем медуз, но никуда не годным воспитателем человека. Такие фон Корены, жаждущие «улучшения» человеческой породы по методам зоологического отбора, не перевелись и сегодня, а значит, и сегодня не устарела гуманная мысль повести. Эренбург в книге о Чехове писал, что когда Гитлер еще пешком под стол ходил, фон Корены уже высказывали свои тезисы. Нам не хотелось бы прибегать к прямолинейным аналогиям, рисовать фон Корена как предтечу фашизма, тем более что в глубине души он по-своему добр и сентиментален. Скажем, мы сняли такой кусок: к фон Корену, возвращающемуся домой, со всех сторон сбегаются собаки, ластятся к нему. Он их любит. Он, наверное, не стал бы стрелять в собаку. Но в Лаевского фон Корен стрелять не побоялся. Дуэль для фон Корена оказалась победой его последовательной жизненной философии и в то же время его нравственным поражением. Он ничего не добился. Насилием, страхом нельзя воспитать человека. Так воспитывают только рабов. На этой теме зиждется весь финал повести…»
Кстати, Хейфиц доживет до горбачевской перестройки и весьма активно будет в ней участвовать на стороне либералов-западников.
Во время съемок фильма «Четвертый» (они проходили в начале августа в латвийском городке Кемери на Рижском взморье) к Высоцкому приехала Марина Влади. Приехала не просто так: только она могла благоприятно воздействовать на мужа в плане выпивки — при ней он обычно не срывался. Все, кто наблюдал их вместе, отмечали гармонию, царившую в их союзе. А также умиротворенность Высоцкого. Однако, едва съемки закончились и Влади вернулась на родину, как Высоцкий тут же бросился на поиски гармонии с другими женщинами. В частности, во время съемок в «Плохом хорошем человеке» в Евпатории он закрутил роман с известной актрисой Ириной Печерниковой (прославилась главной ролью в фильме 1968 года «Доживем до понедельника»). Она, как и бард, на тот момент тоже была замужем (за польским рок-музыкантом), но этот брак был уже чисто формальным. Поэтому Печерникова ничем не рисковала, в отличие от Высоцкого, который расставаться с Влади не планировал. Однако устоять перед чарами молодой актрисы наш герой не сумел (или не захотел). Отметим, что Печерникову он близко знал с конца 60-х, познакомившись с ней в одной из актерских тусовок. Но тогда их связывала чисто творческая дружба. Теперь все было совершенно иначе — это был настоящий любовный роман.
Вместе с Высоцким Ирина ездила на юг, в Сухуми, где он дал несколько концертов. Но однажды утром в их гостиничном номере раздался телефонный звонок. Звонила из Парижа Марина Влади. Видимо, она что-то заподозрила, поэтому Высоцкий бросился объясняться супруге в любви, в своей верности. Услышав это, Ирина тихо собралась и ушла, приняв решение прекратить эту связь. Она вдруг ясно осознала, что Высоцкий вряд ли бросит свою французскую супругу (во всяком случае тогда), а быть для него очередной мимолетной пассией Ирина не захотела. В итоге бард ее за это буквально возненавидит (ведь обычно бросал женщин он, а не наоборот) и при их последующих встречах даже не будет здороваться.
Самое интересное, но на тот момент у Высоцкого имелась еще одна женщина — все та же Татьяна Иваненко, связь с которой, как мы помним, тянулась еще с середины 60-х. Как ни странно, но она периодически встречалась с нашим героем, видимо, таким образом мстя Влади за то, что та увела у нее его в 1967 году. Более того: в январе 1972 года Иваненко от него забеременела и 26 сентября в одном из родильных домов столицы благополучно родила на свет девочку, которую назвала Настей. И хотя в свидетельстве о рождении новорожденной в графе «отец» стоял прочерк, однако многие знали, что ее родителем является не кто иной, как Высоцкий.
Как утверждают люди, которые были посвящены в детали этого события, Высоцкий не хотел, чтобы Татьяна рожала, поскольку боялся, что последствия его болезни скажутся на его детях. Но Иваненко решила иначе. По ее же словам:
«У меня очень много свидетелей, что это дочь Володи. И его мама, и Люся (Людмила Абрамова — вторая жена Высоцкого. — Ф. Р.), и его дети, которые мою дочь Настю называют своей сестрой, и все наши друзья. Почему я не дала дочери фамилию Высоцкого? Такой уж у меня характер, такой был у нас жизненный период. Но я могу привести массу свидетелей, которые скажут, что Володя на коленях просил меня записать ребенка на его имя. Я не хочу уточнять мотивы, но это происходило в тот период, когда он был женат на Марине Влади…»
Самое интересное: будучи чрезвычайно любвеобильным человеком, Высоцкий почти не пишет песен о любви. Зато продолжает выдавать «на-гора» песни сатирические и социальные. Во второй половине 72-го таковых из-под его пера вышло несколько. Например, песня «Канатоходец» («Натянутый канат») была из разряда глубоко личностных: то есть в ней слушатель с ходу понимал, про кого она — лично про автора, который на этот раз надел на себя личину канатоходца. Там все было настолько прозрачно, что никаких пояснений и не требовалось — под главным героем подразумевался сам Высоцкий:
…Он по жизни шагал над помостом —
Натянутым, как нерв…
И вновь, как в других песнях этого года, у этой тоже концовка была трагическая: бесстрашный канатоходец срывался с каната и «проливал в опилки досаду и кровь». Но ему на смену приходил другой, которому «тоже нужно пройти четыре четверти пути!». Короче, Высоцкий верил в то, что, если с ним что-то случится, его заменят другие поборники справедливости.
Песня «Жертва телевидения» была камнем в огород ЦТ, которое стремительно набирало популярность и уже в ближайшем будущем грозило выйти в лидеры гонки за зрителя, обогнав своего главного конкурента — большой кинематограф. Вот лишь некоторые данные на этот счет.
К началу 70-х ЦТ все дальше и дальше стало проникать на восток страны, многие студии перешли на работу по двум, а то и нескольким программам. К тому времени в стране уже действовали 134 телевизионных центра, общий объем телевизионных передач составлял свыше 1 200 часов в сутки, из них на Москву выпадало 29 часов. Передачи ЦТ принимались в 14 союзных республиках.
Не стояло на месте и цветное ТВ. Аппаратно-студийные комплексы цветного телевидения были смонтированы не только в Москве, но и в Киеве и Тбилиси (в 1973 году к этому списку добавятся Ташкент, Баку, Таллин). Если в 1968 году цветное телевидение вещало только 6 часов в неделю, то в 1969-м — уже 12 часов, а в 1970-м — 20 часов.
В год написания «Жертвы телевидения» (1972-й) ЦТ насчитывало 4 программы, одна из которых была учебная, просветительская. Вообще просветительская сторона на советском ТВ была одной из самых высоких в мире — она занимала почти половину эфирного времени. Хотя с приходом к руководству Гостелерадио Сергея Лапина (апрель 70-го) стала расти и развлекательная составляющая: появились такие программы, как «Артлото», «Песня года», «Терем-теремок», «Алло, мы ищем таланты», «По вашим письмам», «А ну-ка, парни!» и т. д.
Судя по песне Высоцкого, лично его все эти нововведения не впечатляли, и он тогдашнее советское ТВ олицетворял с «глупым ящиком для идиота» (интересно, что бы он сказал про него сегодня, когда доля просветительских программ на нем составляет 10-15 %, а все остальное — «развлекуха», причем самого примитивного уровня — наверное, назвал бы «глупым ящиком для идиотов» (то есть единственное число перевел бы в множественное).
Кстати, вполне вероятно, что песня Высоцкого родилась под влиянием очередной антиеврейской чистки, устроенной Лапиным на ТВ. Именно тем летом (в августе) он волевым порядком закрыл упомянутую в песне передачу КВН, поскольку она находилась под влиянием еврейского лобби (впрочем, как и сегодня, для чего достаточно посмотреть на состав жюри, сплошь состоящее из людей именно этой национальности), а также способствовал уходу из передачи «Кинопанорама» ее ведущего (с 64-го года) кинодраматурга Алексея Каплера (это про него Высоцкий пел в своих «Антисемитах»: «пострадавший от Сталина Каплер»).
В «Жертве телевидения» Высоцкий не случайно пригвождает к позорному столбу именно те передачи, которые были наиболее любимы простыми зрителями, но вызывали скепсис у высоколобой либеральной интеллигенции: «А ну-ка, девушки!» (там «все в передничках, — с ума сойти») и «А ну-ка, парни!» (там «стреляют, прыгают, — с ума сойти!»). Кроме этого, его сарказм выливается на американского борца за гражданские права, коммунистку Анджелу Дэвис, которая в августе того же 72-го впервые приехала в Москву с дружеским визитом (за нее герой песни заступается, находясь уже… в психушке), «ударников в хлебопекарне», которые «дают про выпечку до десяти» (хотя сам Высоцкий хлебушек наверняка кушал ежедневно). Изрядную долю скепсиса автор изливал также на другой телепродукт из разряда массового: телесериалы, которые именно с начала 70-х были поставлены на поток (только не надо этот «поток» сравнивать с сегодняшним: тогда все-таки действовал принцип «лучше меньше, но лучше»).
На мой взгляд, в этой песне, как и во многих других, пером Высоцкого больше водила его еврейская кровь, чем русская. Он подвергает высмеиванию все то, чему массовый зритель отдает предпочтение. Здесь на память приходят строчки из записных книжек А. П. Чехова, датированные 1897 годом:
«Такие писатели, как Н. С. Лесков и С. В. Максимов, не могут иметь у нашей критики успеха, так как наши критики почти все — евреи, не знающие, чуждые русской коренной жизни, ее духа, ее формы, ее юмора, совершенно непонятного для них, и видящие в русском человеке ни больше ни меньше, как скучного инородца…»