Однако изменить ситуацию было не в силах Высоцкого: он был всего лишь одной из фигур на шахматной доске кремлевских игроков. Его полуподпольность была выгодна советской партэлите и спецслужбам, которым при желании не составляло большого труда сотворить из Высоцкого второго Иосифа Кобзона (с ежемесячным показом концертов по телевидению, статьями в прессе, приглашением в правительственные концерты и т. д.), но это не делалось. В «верхах» не дураки сидели, а люди с большими познаниями в области манипуляции. В свое время М. Горький говорил одному высокопоставленному жандармскому чину, который его преследовал: «Вы поступили бы гораздо умнее, если б дали мне орден или сделали губернатором, это погубило бы меня в глазах публики». Советские жандармы учли этот опыт и сделали все от них зависящее, чтобы Высоцкий не стал орденоносцем, поскольку оппозиционеру было легче «окучивать» массы. Его специально периодически «прессовали», а также создавали все условия, чтобы в своем жанре он не имел серьезных конкурентов. Особенно заметным это стало накануне разрядки, когда Высоцкому намеренно расчищали поле для его деятельности, параллельно убирая конкурентов. Под последним имеется в виду Александр Галич.
Еще весной 72-го произошло сразу несколько событий, которые ясно указывали на то, что власти начали пусть частичную, но легализацию Высоцкого. Во-первых, его приняли в Союз кинематографистов СССР, во-вторых — утвердили на главные роли в двух фильмах корифеев советского кинематографа («Четвертый» А. Столпера и «Плохой хороший человек» И. Хейфица), чего с ним до этого еще не бывало, поскольку ранее роли подобного плана (с определенным философским подтекстом) он играл только в театре (Галилей, Гамлет), в-третьих — ему разрешили выпустить на фирме грамзаписи «Мелодия» сразу два миньона, и, наконец, в-четвертых — в начале 1973 года сделали выездным.
Символично, что выдача визы Высоцкому совпала с введением в состав Политбюро Юрия Андропова (27 апреля). Тем самым повышался вес главного чекиста как внутри советской элиты, так и в международной политике (последним шефом КГБ в составе Политбюро был Лаврентий Берия — он сохранял этот пост до июля 53-го; с тех пор — то есть почти ровно 20 лет — руководители КГБ в высший советский ареопаг больше не входили). Кроме этого, введение Андропова в Политбюро прервет 1 б-летнее отстутствие в нем евреев (до этого таковым там был Лазарь Каганович, отправленный в отставку в 1957 году).
Выдача визы Высоцкому было совместным решением Юрия Андропова и главы союзного МВД Николая Щелокова. Отметим, что оба силовых руководителя считались ярыми антагонистами, причем их вражда имела не только ведомственный характер, но и идеологический: Андропов поддерживал западников, а Щелоков в то время благоволил к русским националистам (например, защищал их главного идеолога Александра Солженицына). Однако в случае с Высоцким они нашли взаимопонимание. Удивительного в этом ничего нет, если вспомнить, что в разрядке были заинтересованы почти все кланы советской партэлиты.
Повторимся, что на решение советских властей сделать Высоцкого выездным именно весной 73-го во многом повлияла целая череда событий, которые происходили как внутри страны, так и далеко за ее пределами. Так, назадолго до его отъезда — 20 марта — на очередном заседании Политбюро Брежнев внезапно выразил свое возмущение тем, что с лиц еврейской национальности, навсегда покидающих СССР, советские власти взимают непомерные налоги (речь идет об уже известном нам Указе от августа 72-го). Этим пользуются враги разрядки в США, которые раздувают истерию по этому поводу, пытаясь вбить клин в добрые отношения, которые связывали Брежнева с президентом США Ричардом Никсоном. «Этому надо положить конец!» — потребовал генсек. В итоге Политбюро приняло решение: отпустить в ближайшее время в Израиль 500 человек без всяких проволочек и взимания денег. Спросите, при чем тут Высоцкий и его виза? Во-первых, в его жилах тоже текла еврейская кровь, во-вторых — он считался главным фронтменом именно либеральной (еврейской) интеллигенции, поэтому выдача ему визы вполне укладывалась в стратегию Кремля по «раздаче пряников» либералам.
Другая причина сделать Высоцкого выездным крылась в событиях, которые происходили тогда во Франции — в стране, к которой наш герой с недавних пор был привязан личными узами (браком с Мариной Влади). А происходило там следующее.
С конца 60-х во французской экономике наблюдалась весьма благоприятная конъюнктура (она продлится несколько лет), когда ежегодные темпы роста валового национального продукта были выше, чем в других высокоразвитых капиталистических странах. В итоге к 1973 году Франция по объему экспорта догнала Японию и стала третьим, после США и ФРГ, мировым экспортером в капиталистическом мире. Этот рывок позволил руководству страны значительно повысить свой рейтинг доверия у населения (в том числе и у многомиллионной армии рабочего класса), отобрав очки у левых партий: Социалистической и Коммунистической. Чтобы вернуть себе утраченное, левые решили объединиться. Именно под это объединение в ФКП сменился лидер: вместо Вальдека Роше, который руководил партией с 1964 года, к власти пришел Жорж Марше (с 1970 года он являлся заместителем Генерального секретаря), а Ро-ше был отодвинут на декоративный пост почетного председателя ФКП.
Кстати, смена «пажеского караула» происходила при весьма анекдотических обстоятельствах. Дело в том, что первоначально Роше должен был сменить другой человек, у которого была весьма неблагозвучная для русского уха фамилия — Жан Гондон. Естественно, когда об этом стало известно в Москве, там схватились за голову (можно себе представить, как комично могли выглядеть описания встреч Брежнева с новым руководителем ФКП в советских СМИ). Короче, Кремль самым категорическим образом настоял на том, чтобы руководителем ФКП был выбран другой человек. При этом повод был придуман следующий: дескать, Жан Гондон является отпрыском графского рода, который до сих пор владеет историческим замком в городке Сент-Гондон в департаменте Луаре. В итоге к руководству ФКП был приведен Жорж Марше.
Отметим, что и здесь интересы КГБ и Международного отдела ЦК КПСС опять разошлись. Дело в том, что на Лубянке были подозрения, что Марше в годы войны сотрудничал с фашистами (в течение года он жил на оккупированной немцами территории и работал на одном из их предприятий), поэтому чекисты были против его кандидатуры как генсека. Но «международники» убедили Брежнева, что эта информация недостоверна.
В июне 72-го левыми партиями Франции был подписан объединительный пакт, с которым они должны были пойти на мартовские выборы следующего года. Свои подписи под ним поставили три партийных лидера: Ж. Марше (ФКП), Ф. Миттеран (ФСП) и Р. Фабр (ДЛР — Движение левых радикалов). Затем началась предвыборная гонка, во время которой ФКП оказалась в трудном положении.
Во-первых, против нее направили свои атаки правящие партии, во-вторых — с ними заодно порой выступала и ФСП, поскольку была заинтересована в ослаблении позиций коммунистов (как говорится, дружба дружбой, а табачок врозь). Главной фишкой этих атак были обвинения ФКП в том, что она является не самостоятельной партией, а филиалом КПСС. Дескать, поэтому в августе 68-го ее руководство испугалось осудить Москву за ввод войск в ЧССР, выполняя волю Кремля. Эти обвинения (во многом справедливые, о чем может свидетельствовать хотя бы история с выборами Марше) были поданы таким образом, что многие французы в них поверили. В итоге результаты выборов оказались за социалистами. Несмотря на то что за ФКП проголосовало 5 миллионов человек (21,25 % избирателей), а за ФСП — 4 миллиона 580 тысяч (18,8 %), однако по сравнению с итогами выборов в 1968 году успех сопутствовал социалистам: прирост голосов у них оказался большим, чем у коммунистов.
Обо всех этих перипетиях предвыборной борьбы докладывали в Москву аналитики советского посольства в Париже, они же, вполне вероятно, самым положительным образом оценивали возможный приезд туда Высоцкого. Видимо, учтя все эти выкладки, в Москве и решили подыграть французским коммунистам, выпустив во Францию человека, которого на Западе называли одним из главных советских певцов-диссидентов. Это должно было символизировать тот самый демократизм советского режима, в признании которого ему так истово отказывали критики Французской компартии. Ведь буквально следом за Высоцким (в июне) во Францию с официальным визитом должен был приехать сам Брежнев, который вовсе не был заинтересован в том, чтобы та же ФСП устроила ему обструкцию как душителю свобод.
Здесь кто-то может вполне резонно предположить, что вся эта история с выдачей визы Высоцкому была связана именно с последним событием — визитом Брежнева. Однако напомним, что это была вторая поездка советского генсека во Францию — в первый раз это случилось полтора года назад, в октябре 71 — го. Спрашивается, почему же тогда Высоцкого не сделали выездным? Видимо, потому, что, во-первых, в раскладах советских руководителей тогда этот акт (выдача визы) выглядел преждевременным как по причинам внутренней политики, так и внешней, во-вторых — в самой Франции ситуация была иной. С созданием Союза левых сил официальный Париж вынужден был считаться с левыми и не стал возражать против того, чтобы муж одного из видных членов ФКП — Марины Влади — имел возможность регулярно приезжать во Францию.
Тем временем буквально накануне отъезда Высоцкого за границу в органе ЦК КПСС — газете «Советская культура» (номер от 30 марта) — появилась статья с критикой концертной деятельности барда. Автором публикации был журналист М. Шлифер, который, описывая февральские концерты Высоцкого в Новокузнецке, обвинял его в стяжательстве (погоне за длинным рублем). Цитирую:
«…Едва ли не на второй день пребывания Владимира Высоцкого в Новокузнецке публика стала высказывать и недоумение, и возмущение. В. Высоцкий давал по пять концертов в день! Подумайте только: пять концертов! (Всего за четыре дня пребывания в городе бард дал 16 концертов, хотя существовал приказ Минкульта РСФСР, запрещавший проведение нескольких концертов в день. Получился же форменный «чёс», как выразились бы сегодня. —