Ф. Р.) (безусловно, неровном) множестве стихов-песен ни одной пустой, бессмысленной или написанной без внутреннего волнения вещи…»
Это сущая правда — Высоцкий бессмысленных песен не писал. Все они у него со смыслом, причем с двойным. Казалось бы, вот повод наконец-то всерьез поговорить о том, что эти песни содержат в себе массу аллюзий, и попытаться раскрыть их тайный подтекст. То есть начать дискуссию на эту тему. Но философ даже намеком не делает этого, поскольку культиваторам «культа Высоцкого» пока еще нужно держать массы в неведении, так как антисоветизм Высоцкого может выйти боком — общество к нему в большинстве своем еще не готово (ведь при жизни барда многие считали его критиком не столько самого строя, сколько отдельных его недостатков). Поэтому сознанием миллионов людей пока манипулируют в просоветском направлении: рисуя Высоцкого убежденным патриотом советского проекта, который желал его улучшения в пику замшелым чиновникам, пекущимся исключительно о своем благе.
Тем временем 10 ноября 1982 года в 9 часов утра на своей даче в Завидово скончался Леонид Брежнев. И уже на следующий день на экстренном Пленуме ЦК КПСС Константин Черненко предложил его участникам избрать на пост генсека Юрия Андропова. Возражающих против этого предложения не нашлось. Впервые после смерти Ленина в кресло руководителя страной сел человек, в жилах которого текла еврейская кровь. И вот уже последовали первые результаты этого.
В 1983 году день рождения Владимира Высоцкого — а ему в тот день исполнилось бы 45 лет — прошел иначе, чем в году прошлом. В своем дневнике Валерий Золотухин записал: «Ездили на кладбище… Возложили венок от театра. Народу много. К Нине Максимовне приехала Марина. Все рады друг другу — хорошо. Вечером — действо. Выступали Андрей (Вознесенский), Белла (Ахмадулина), Карякин, Можаев. Много начальства. Прошло хорошо. Как сказала Нина Максимовна: «Наши довольны очень. Как у вас у всех сердца не разорвались?»…»
Вечером того же дня 25 января в Театре на Таганке вопреки запрету со стороны Главного управления культуры Мосгорисполкома был показан спектакль «Владимир Высоцкий». Кто же посмел отменить запрет главупра? Это сделали из вышестоящей инстанции — аппарата нового генсека. Вспомним, что Андропов был создателем и негласным куратором «Таганки» с момента ее образования весной 1964 года. Ему ли теперь было не радеть за родное детище? Он и радел: разрешил включить в репертуар «Таганки» спектакль «Владимир Высоцкий». Кроме этого, кинокритик Ирина Рубанова выпустила дополненное и переработанное издание своей книги-буклета «Владимир Высоцкий» — на тот момент единственной официальной книги о покойном барде.
Благодаря помощи Андропова Юрий Любимов отправился в Лондон, чтобы решить две проблемы: личную — поправить пошатнувшееся здоровье в одной из тамошних клиник и служебную — поставить в театре «Лирик-сиэтр» спектакль «Преступление и наказание» Ф. Достоевского. Но эта поездка обернулась тем, что Любимов решил остаться на Западе, поскольку так желала его жена-венгерка — Каталина Кунц. Причем супруги с самого начала предполагали, что назад могут не вернуться: иначе зачем им было забирать с собой все столовое серебро (этот эпизод описывает в своих мемуарах актриса Ольга Яковлева: дескать, актрисы «Таганки» специально проникли в квартиру Любимова, чтобы удостовериться, а не предполагал ли он заранее свое невозвращение, и не обнаружили там этого самого серебра и других ценных вещей).
Естественно, после такого демарша Любимов не мог больше рассчитывать на поддержку Андропова. В итоге в самом начале 1984 года Управление культуры Мосгорисполкома вновь «наехало» на спектакль «Владимир Высоцкий». Правда, наезд опять был компромиссный: спектакль не сняли с репертуара насовсем, а всего лишь запретили его показывать в прежней, любимовской интерпретации. Он мог пойти только после внесения в него определенных изменений, которые микшировали бы его главную идею — изображать Высоцкого мучеником режима.
В начале февраля из жизни уходит Юрий Андропов, и к руководству страной вновь приходит человек со славянскими корнями — Константин Черненко. Либералы вновь попадают в опалу. Вместо Юрия Любимова на «Таганку» приходит новый режиссер — Анатолий Эфрос. Еврей, но достаточно лояльный к власти. Именно за эту лояльность часть таганковцев его и возненавидет: трое из них (Л. Филатов, В. Смехов и В. Шаповалов) из театра демонстративно уйдут, а остальные возьмутся сживать нового главрежа со свету втихую (будут резать ему дубленку в гардеробе, прокалывать шины у его автомобиля на театральной стоянке и т. д.). Короче, типичный гадюшник, названный Высоцким еще в конце 60-х «корсаром» — пиратским судном.
Отметим, что Эфрос был готов вернуть либералам спектакль о Высоцком. Только не тот, что поставил Любимов, а уже свой — «Концерт Высоцкого в НИИ» по пьесе своего соплеменника Марка Розовского. По сути, главная тема там была все та же: либеральная мифология, базирующаяся на теме мученичества Высоцкого, его противостояния с властью. Хотя самого Высоцкого в спектакле не было: речь там шла о борьбе поклонников за право провести его концерт в одном из столичных НИИ. Однако таганковцы отказались участвовать в таком спектакле, заявив, что это будет предательством не только по отношению к Высоцкому, но и к Любимову.
К четвертой годовщине со дня смерти Высоцкого державники преподнесли либералам очередной «подарок», причем сделали это руками все того же Станислава Куняева. В июльском номере журнала «Наш современник» (главный редактор Сергей Викулов) появилась его статья под названием «Что тебе поют?». Начав с того, что после опубликования в «Литературной газете» его статьи двухлетней давности о Высоцком на его имя пришли горы возмущенных писем от поклонников Высоцкого, Куняев предпринял новую попытку поразмышлять все на ту же тему — о том, насколько велико в стране количество тех, кто находится под влиянием манипулятив-ных воздействий «культа Высоцкого»:
«Я отложил письма и задумался… Так вот в чем дело: ты начал спор о вкусах, а замахнулся, сам того не подозревая, на «святая святых». Высоцкий уже не интересовал меня — бесстрашное время расставит все по своим местам. Гораздо интереснее подумать о другом феномене — о читателе, почитателе, слушателе, поклоннике, потребителе… Что это — любовь, уважение, пиетет? Но разве бывает любовь столь беспощадна к чужому мнению? Разве естественно, что любовь к одному явлению культуры закрывает человеку глаза на все остальные имена? Почему эта любовь не просветляет, а ожесточает? А может, это вовсе не любовь, а просто некий агрессивный культ? Почему эти люди ведут себя так, словно за их спиной нет великой поэзии, великой культуры, словно бы лишь вчера они шагнули из небытия в цивилизованный мир, услышали его и отдали ему всю свою душу, ничего больше знать не желая?.. Может быть, массовая культура при сегодняшних средствах распространения стала наркотиком невиданной, незнакомой человечеству силы? Может быть, поэтому так беспощадно быстро сходят со сцены, изнашиваются, вырабатывают запасы своего таланта творцы популярного искусства? Спивается связавшийся с Голливудом Скотт Фицджеральд, разрушаются от постоянных допинговых доз наркотиков кумиры следующего поколения: Элвис Пресли и Дженис Джоплин, Джимми Хендрикс и Джим Моррисон, не выдерживает гастрольно-коммерческих нагрузок Джо Дассен, гибнет от пули фанатика (а фанатизм тоже сила, действующая на тех, кто вызвал ее к жизни) переставший творить Леннон…»
По сути, поэт верно поставил диагноз: «культ Высоцкого» был направлен не на созидание, а на разрушение. Он ожесточал поклонников барда, настраивая их против существующего в стране режима даже сильнее, чем все «вражьи голоса», вместе взятые. Прав был поэт и в другом: этот культ не случайно вызрел в 70-е годы — он был следствием проникновения в СССР массовой культуры, которая на волне мировой глобализации начала проникать за советский «железный занавес» благодаря разрядке. Новое поколение советской молодежи, голодное на образы, было готово воспринять эту массовую культуру как свою собственную, как «глоток свежого воздуха в затхлом пространстве патриархального советского социума». Этому поколению нужен был массовый кумир, непохожий на все остальные: агрессивный, язвительный и… грешный. Грех — вот что стало особенно привлекать огромное число советских людей на исходе брежневской эпохи.
Пытаясь высветить разрушительную суть «культа Высоцкого», Куняев в своей статье не случайно рассказывает историю могилы некоего майора Н. Петрова, которая находилась в нескольких метрах от места последнего пристанища Высоцкого. По словам поэта, за эти четыре года, прошедшие со дня смерти барда, от этой могилы ничего не осталось — ее вытоптали поклонники Высоцкого. Куняев сообщал:
«…Вечерело, народ постепенно расходился. Я смог оглядеться вокруг и увидел то, что можно было предположить. Вокруг была истоптанная ровная земля. Могилы майора Петрова не существовало.
Я не могу себе представить, чтобы поклонники Блока, Твардовского, Заболоцкого или Пастернака могли позволить себе из любви к своему божеству равнодушно топтаться на чужих могилах.
Конечно, «нам не дано предугадать, как наше слово отзовется», и отношения творца с человеком, открывающим сердце строке, звуку, картине, слышны и не всегда предсказуемы. Но в безбрежном эмоциональном море этой стихии должны мерцать сигналы друг другу, два маяка, две равноправные воли — человека искусства и человека жизни. Ибо, как сказал мудрец, «поэт должен помнить, что в прозе жизни виновата его поэзия, а человек жизни пусть знает, что в беспомощности искусства виновата его нетребовательность и несерьезность его жизненных вопросов».
Эта статья вызвала шквал возмущения со стороны либералов, поскольку они испугались, что люди могут поверить Куняеву и догадаться об истинной направленности «культа Высоцкого»: манипуляция сознанием («промывка мозгов») с целью привлечения симпатий к либерально-западнической идеологии. Но либералы зря волновались: большинство советских граждан были рады обманываться и поэтому априори не могли подпасть под влияние таких людей, как Куняев. Поэтому никакие доводы поэта, а также его сторонников не могли поколебать их слепой, поистине щенячьей любви к Высоцкому. А ведь среди тех, кто поддержал Куняева (их отклики были опубликованы в декабрьском номере «Нашего современника»), были люди, которые говорили разумные вещи. Приведу из этих откликов лишь один — Ольги Разводовой, преподавателя Воронежского университета: