С апреля 1918 г. выработкой перспективных линий и координацией мероприятий репатриации и реабилитации военнопленных старой армии занималась созданная в составе Наркомвоендела Центральная коллегия по делам пленных и беженцев (далее — Центропленбеж)[200]. Вынужденная развертывать свою деятельность за счет использования запасов продовольствия и обмундирования общественных организаций, она первоначально допускала их участие в межведомственных совещаниях. Однако почти сразу совместная работа привела к конфронтации. РОКК, сославшись на свой негосударственный статус, отказывалось подчиняться распоряжениям центральных органов, обосновывая необходимость самостоятельной деятельности внешнеполитическими трудностями советского правительства. Данный демарш был поддержан МГК, заявившим, что «выдача представителям Центропленбеж сертификатов Красного Креста является актом фиктивным и может лишь уронить авторитет РОКК в глазах иностранных правительств и общественных организаций». В ответ председатель Коллегии указал на распоряжение Совета народных комиссаров (СНК), согласно которому РОКК было обязано не только выполнять все задания Центропленбеж, но и отчитываться перед ней в своей деятельности[201]. Противостояние по вопросам разделения компетенций возникло и между общественными организациями и советским представительством в Берлине. Последнее «во избежание двоевластия» требовало, чтобы деятельность МГК за границей проходила исключительно под его контролем[202].
Под предлогом централизации мероприятий репатриации государственные органы переводили в свое ведение санитарные учреждения общественных организаций вместе с оборудованием и персоналом[203]. Мощная атака была проведена на более слабые в ресурсном отношении комитеты пленных. Центропленбеж регулярно подчеркивала, что «всевозможные союзы военнопленных, например: Союз бежавших из плена, Союз близких и родных, Союз военнопленных врачей — суть организации частного характера, действующие как таковые совершенно самостоятельно и независимо, и органами Коллегии не являются»[204]. Пользуясь материальной базой общественных организаций, государственные институты отказывали им в политическом признании, особенно жестко ограничивая их внешнеполитическую самостоятельность. Тем не менее, как отмечает Б. Физелер, только к 1920 г. новой власти удалось поставить под государственный контроль всю сферу социального обеспечения[205].
Пытаясь организовать отправку продуктов в немецкие лагеря, советские органы использовали наработанные их предшественниками методы. Так, в марте 1919 г. был организован День пленного со сбором пожертвований[206]. Жители провинции призывались к сдаче продуктов, что должно было свидетельствовать о «демократичности и поддержке советской власти, стоящей за пролетариат»[207]. Однако после заключения сепаратного мира и в условиях продовольственного кризиса в России государственная и общественная помощь военнопленным практически сошла на нет. Поток отправляемых из России посылок иссяк, исчезла возможность заказа пакетов за границей, к тому же прекратилась всякая поддержка со стороны бывших союзников. Перед лицом грозящей русским военнопленным катастрофы РОКК был вынужден обратиться за помощью к американским организациям[208].
В разгар большевистской кампании по свертыванию частной благотворительности общественные организации акцентировали внимание публики и государственных институтов на трудностях репатриации, чтобы доказать необходимость своего дальнейшего существования. Представители Союза городов критиковали «неудовлетворительное состояние» дела помощи и настаивали на привлечении к нему «крупных общественных сил»[209]. В московской прессе широко освещались недостатки централизованных мероприятий по обеспечению первых прибывших из Германии партий инвалидов. Образ больных и страдающих калек должен был пробудить у руководителей организаций, в том числе и государственных, чувство стыда и желание активизировать свою деятельность: «Только при содействии всех граждан…горе и нужда этих страдальцев могут быть сколько-нибудь облегчены»[210].
В неблагоприятной атмосфере МГК пытался и далее отстаивать имущественные интересы пленных, будируя в Советах вопрос о юридическом статусе еще не вернувшихся и их семей[211]. На базе МГК был организован Съезд общественных организаций по вопросам правовой защиты военнопленных и их семейств, на котором была принята резолюция о возложении юридического представительства пленных на соответствующий отдел МГК, настаивавший на упрощении процедуры свидетельствования доверенностей, конкретизации прав русского санитарного персонала и т. д.[212].
В развернувшемся обсуждении о возвращении военнопленных активно участвовали не только организованная общественность, но и широкие круги населения. Задержка репатриации после заключения мира породила поток обращений от волостных советов, собраний учителей, солдат и солдаток и отдельных граждан в адрес СНК с вопросами: «какие меры приняты к размену военнопленных и почему меры принимаются так медленно?». Некоторые письма принимали форму категоричных требований «принять меры к возвращению [пленных] на родину к своим семьям… в крайнем случае, пойти на компромисс с государствами, задерживающими наших братьев». Особенно многочисленными были обращения родственников с просьбами «вернуть кормильцев домой»[213].
Сами военнопленные, досрочно вернувшиеся на родину, «из чувства вины перед оставшимися в лагерях» пытались поддержать деятельность сообщества через создание «социальных сетей» и лоббирование собственных интересов. Еще во время пребывания в Германии наиболее активные военнопленные пытались наладить контакты между отдельными лагерями, однако эти попытки имели подпольный характер из-за противодействия немецкой стороны. Советское Бюро по делам военнопленных в Берлине, активно стимулировавшее подобные связи с целью распространения революционного влияния в лагерях, допустило создание Временного центрального правления союза бывших русских военнопленных и интернированных в Германии, нацеленного на активизацию этого влияния после возвращения на родину[214].
Непродолжительный период после очередной смены власти организациям пленных удавалось представлять интересы стихийно возвращающихся. В одном из своих многочисленных обращений Союз бежавших укорял Центропленбеж, что «прибывающие в Москву как и когда попало [пленные] до изнеможения ходят по различным учреждениям, не зная, где найти помощь. Многие из них приходят в Комитет, заявляя, что Коллегии переполнены»[215]. Примечательно, что Союз подчеркивал необходимость отличия статуса бежавших от возвращающихся обычным порядком: «… акт побега из плена при самых тяжелых условиях, а не нормальный переезд в санитарном поезде, а также та экономия, которую для страны несет каждый бежавший насильственным порядком из плена (1300 р.), ставит всех бежавших явно в особое положение»[216].
Заметной общественной акцией в поддержку интересов пленных стал в 1919 г. Всероссийский съезд местных коллегий о пленных и беженцах, в составе которых работали многие репатриированные. По итогам заседаний была принята «Резолюция о помощи русским военнопленным за границей», в которой участники, хотя и в рамках господствующего мнения, требовали от советского правительства принятия конкретных шагов по облегчению их положения: «Съезд полагает, что подобное вопиющее беззаконие [остановка репатриации — О.Н.] не может быть оставлено без самого категорического протеста со стороны Советской России, выраженного как союзным державам, так и правительствам Германии, Австрии… Съезд считает справедливым в случае дальнейшей задержки русских пленных применение соответствующих репрессивных мер возмездия к представителям буржуазии поименованных государств, проживающих на территории Советской России»[217].
Значительное внимание проблеме репатриации уделяли и Всероссийские съезды Советов. 4 июня 1918 г. V Съезд принял «Приветствие русским военнопленным, находящимся в разных местах». Текст послания завершался резолюцией, обязывавшей советскую власть «и при самых трудных условиях сделать все возможное для обеспечения братьев-военнопленных»[218]. Затянувшееся решение вопроса, к которому добавилось интернирование в Германии красноармейцев, стало темой обсуждения на VIII Съезде Советов в феврале 1920 г. В обращении «Ко всем гражданам РСФСР, находящимся за границей» делегаты выражали уверенность, что, «вернувшись в Россию, бывшие военнопленные и интернированные займут свое место в рядах строителей коммунизма». В резолюции ВЦИК было поручено «принять все зависящие меры к ускорению возврата военнопленных и интернированных»[219].