[220]: солдаты и офицеры русской армии в «европейской гражданской войне»
Досрочное окончание войны на Восточном фронте не принесло русским военнопленным быстрого освобождения и столь желанного возвращения на родину. Растянувшаяся на несколько лет репатриация стала предметом сложной игры различных политических сил: Германии, Советской России, антибольшевистских правительств, стран Антанты и новых государственных образований на обломках Российской империи. Опираясь на тезис Й.Баура, можно утверждать, что военнопленные старой армии способствовали переносу конфликтных линий гражданской войны в России не только на внутриполитическую ситуацию в Германии[221], но и на европейскую политику в целом.
После заключения перемирия на Восточном фронте положение победителя и огромная разница в численности немецких и русских пленных позволили Германии определять порядок репатриации в соответствии с собственными планами задержать дешевую рабочую силу вплоть до окончания войны на западе. У. Хинц характеризует подобную ситуацию как «пик радикализации военного плена», когда «граница между военным институтом и экономическим рабством стала максимально подвижной»[222]. В соглашении от 25 января 1918 г. советской делегации была навязана первоочередность возвращения всех раненых и больных военнопленных без различия чина (должности) или служебного положения[223]. Переговоры по порядку отправки пригодных к службе затянулись вплоть до июня 1918 г., и, несмотря на сопротивление советской стороны, в договор был вписан принцип обмена «один на один, чин на чин»[224], затягивавший возвращение на неопределенный срок. Основным условием репатриации была признана ее добровольность: военнопленные могли вернуться на родину только по своему желанию. С разрешения взявшей их в плен страны они получали возможность остаться на ее территории или отправиться в любое другое государство, согласное их принять[225].
В соответствии с соглашениями, с июня до ноября 1918 г. основную массу репатриируемых составили инвалиды или больные военнопленные. Обмен трудоспособными протекал вяло и был полностью остановлен в октябре 1918 г. после разрыва дипломатических отношений и высылки советского представительства из Берлина. Радикальный пересмотр немецких планов в отношении военнопленных произошел после заключения Компьенского перемирия и начала революции в Германии. Это решающим образом изменило роль русских военнопленных в немецкой экономике, разом превратив их в опасных конкурентов на рынке труда и в серьезную финансовую обузу[226].
В возникшем после падения монархии хаосе сторонники первой немецкой республики пытались нейтрализовать военнопленных как угрозу дополнительных беспорядков. Местные советы провозглашали заключенных «товарищами» и «братьями», а также гостями Германии. Взамен на гарантию обеспечения и обещания скорейшей отправки им предлагалось сохранять спокойствие и оставаться на местах «во имя интернационального братства народов»[227]. В крупнейшем лагере в окрестностях Мюнхена, Пухгейме, состоялось выступление министра-президента Баварии Курта Эйснера, объявившего военнопленных свободными людьми и спровоцировавшего тем самым беспрепятственный выход русских в город[228]. И если пленные офицеры демонстрировали равнодушие по отношению к революционной пропаганде[229], то солдаты начали налаживать связи с левыми либо использовали политический кризис в своих личных целях: для смены рабочего места, бегства из тюрьмы или самовольного возвращения на родину[230].
Уже с этого времени в судьбу русских пленных начали активно вмешиваться победители. В бывших союзниках Антанта видела возможную помеху возвращению собственных граждан «домой до Рождества», а также угрозу для продовольственного обеспечения на освобождаемых немецкими армиями территориях. Комиссия по перемирию в Спа потребовала немедленной эвакуации русских солдат с левого берега Рейна вместе с немецкими частями[231]. Уверения германского командования, что выполнение данного условия приведет к ухудшению состояния и даже гибели значительного количества пленных, не были приняты во внимание. Более того, русские были на несколько месяцев исключены Антантой из мероприятий международной помощи и попали в абсолютную зависимость от катастрофической продовольственной ситуации в Германии[232].
В сложившейся обстановке первоочередной задачей немецких военных органов стало восстановление системы лагерей и немедленная транспортировка русских пленных через неустановленную пока восточную границу. Беспрецедентный размах этого мероприятия отражают статистические данные: если к декабрю 1918 г. в Германии насчитывалось примерно 1,2 млн русских военнопленных, то уже через месяц их число сократилось до 650 тыс.[233] Моритц Шлезингер, глава наспех организованного Центрального управления военно- и гражданскими пленными, описывал репатриацию конца 1918 г. как «человеческую трагедию». Немецкие чиновники, не имея никакого контакта с принимающей стороной, посылали «транспорт за транспортом» в неизвестность. Однако возможное прекращение отправки у самого Шлезингера вызывало еще большие опасения, так как заключенные лагерей, «долгие годы отрезанные от мира, без… известий с родины, возбужденные про- и антибольшевистской пропагандой, стремились только домой. Они не подчинялись дисциплине, разрушали лагеря, атаковали охрану, провоцируя ее на использование оружия… [мы] могли только форсировать транспортировку»[234].
Через два месяца представители стран Антанты, опасавшиеся усиления большевистской армии и планировавшие использовать военнопленных в разгоравшейся в России Гражданской войне, попытались поставить под свой контроль репатриационные мероприятия. Комиссия по перемирию выдвинула германской стороне ультиматум прекратить транспортировку до 16 января 1919 г. Несмотря на повторные сообщения о единичных случаях продолжения отправки, массовый поток был остановлен. Этот шаг еще в большей степени осложнил ситуацию в лагерях, вызвав радикализацию политических конфликтов среди пленных и столкновения с охраной[235].
В ответ на давление победителей немецкое правительство отказалось от содержания русских военнопленных[236]. Голодную катастрофу в лагерях предотвратило только вмешательство Американского Красного Креста, наладившего поставки и распределение продовольствия[237]. В феврале 1919 г. в лагерях появились делегации Межсоюзной комиссии по возвращению русских военнопленных, в состав которых были включены и офицеры белых армий[238]. Под прикрытием намерений улучшить ситуацию с обеспечением среди пленных началась агитация за вступление в антибольшевистские формирования. Глава Комиссии генерал-майор Малкольм распространил в лагерях призыв оказывать содействие представителям Антанты, которые, по его словам, являлись единственными истинными защитниками интересов русских солдат и офицеров[239]. Для использования бывших военнопленных офицеров царской армии на стороне интервентов в Гражданской войне в России англичане организовали отправку добровольцев в школу для английских офицеров Нью-Маркет[240]. Шлезингер упоминает о существовании так называемого балтийского лагеря, заключенные которого состояли из рекрутированных английской миссией военнопленных и были изъяты из подчинения немецким ведомствам[241].
Политическое значение репатриации военнопленных признали и другие участники международной игры: большевистское и контрреволюционное правительства. Тесно сотрудничавший с советским представительством Шлезингер отмечал, что «вопрос о военнопленных был для русской [советской — О.Н.] стороны не только гуманитарным вопросом, но и оценивался как первоочередная политическая задача для восстановления дипломатических отношений»[242]. А.В. Колчак, в свою очередь, прямо заявлял, что его интересы в деле помощи русским военнопленным «находятся в тесной связи с возможностью использования надежного элемента для борьбы с большевизмом на европейских фронтах в согласии с союзниками»[243]. Однако политика Антанты была двойственна: победители поддерживали белых, не порывая окончательно контактов с большевиками, так как не были уверены, кто выйдет победителем из Гражданской войны[244].
Удачным ходом советской стороны стало использование опыта общественных организаций помощи военнопленным, действовавших при царском и Временном правительствах, а также привлечение к работе репатриационных органов специалистов, имевших контакты за рубежом. В рамках Комиссии по исследованию опыта мировой войны при активном участии функционеров МГК Н.М. Жданова и Д. Навашина началось изучение документации дореволюционных ведомств. Это позволило получить приблизительные данные о количестве и состоянии репатриируемых и начать на их основе разработку последовательной программы действий. Кроме того, функционеры общественных организаций отправлялись за границу, чтобы использовать личные связи для реализации советской внешней политики.