III.1. Лагерная иерархия, товарищество и конфликты
Длительное время исследования структурировали принудительно созданные сообщества, возникающие в концлагерях или тюрьмах, по признаку господства и подчинения. Заключенные в этом случае определялись как однородная масса, ставшая объектом манипуляций охраны и администрации[635]. Новейшие работы позволяют создать более детальное представление, выявить среди подавляемых формальные и неформальные иерархические образования, а также межгрупповые и личностные конфликты. Важным при этом является предположение о неизбежном наличии в подобном сообществе форм индивидуального и группового коллаборационизма, который выступает как один из столпов организации структур принуждения и важная стратегия выживания[636].
Во многом под влиянием созданных немецкой стороной условий формирование лагерного сообщества сопровождалось постепенным процессом дифференциации. Линии неравенства среди пленных определили близость к комендатурам, национальная принадлежность и профессиональная квалификация. Параллельно с насаждаемым «сверху» разделением в среде пленных возникла собственная неформальная иерархия, становление которой обусловили длительность пребывания за колючей проволокой (до 8 лет) и пространство относительной свободы (лагерный досуг, структуры самоуправления, контакты с мирными жителями).
Стремление лагерных администраций к утверждению порядка и дисциплины обусловило намеренное сохранение за колючей проволокой военной иерархии и армейской организации. После прибытия с фронта крупных партий военнопленных, солдаты делились на роты или бараки во главе с унтер-офицером той же национальности[637]. На него возлагалось посредничество между пленными и комендатурой, поддержание порядка в помещениях и участие в распределении солдат на работы по благоустройству лагеря. За прилежное исполнение своих полномочий старшие по баракам получали денежное вознаграждение. Однако, по наблюдениям немецкой стороны, данная категория лагерных начальников не пользовалась уважением большинства пленных и постоянно сталкивалась с панибратским отношением и неподчинением солдатской массы. Так, военный суд XII. А.К. в Саксонии, анализируя уровень преступности в лагерях, отмечал значительное количество случаев неповиновения пленных своим же соотечественникам: «…существуюттакже проблемы с нарушением субординации русских пленных по отношению к начальнику. Особенно если старшим по бараку или в команде становится их унтер-офицер, то они продолжают воспринимать его как сотоварища»[638].
Фактически сразу после создания системы лагерей немецкое командование, заинтересованное в получении информации об армии противника и в утверждении контроля над пленными, создало при цензурных отделах комендатур должность переводчика-разведчика. Он освобождался от перлюстрации писем и занимался исключительно допросом пленных, ему предоставлялось отдельное помещение для ведения с заключенными лагеря бесед «с глазу на глаз». Первичную информацию о потенциально полезных или опасных в дисциплинарном отношении лицах предоставляла цензура корреспонденции. В ПВМ считали, что необходимое доверие у склонных к сотрудничеству пленных возникнет быстрее, если обеспечить переводчика табаком, материалами для письма и чтения, а также разрешить ему поощрять нужных людей маленькими подарками[639]. Особое внимание комендатуры уделяли тому, чтобы опросы и подкупы оставались для военнопленных тайной. Деятельность офицеров разведки скрывалась под видом помощи Красного Креста, культурных мероприятий в лагере, ускоренной отправки почтовых отправлений родственникам[640].
По всей видимости, подобная тактика имела свои успехи: в документах отложились свидетельства о возникновении в среде пленных категории «доверенных лиц» комендатур. Они сообщали сведения о русской армии, настроениях в лагере, готовящихся акциях, а после революции — о политических воззрениях пленных, большевистских пропагандистах и их связях с немецкими коммунистами[641]. Утверждения пленных, что с комендатурой сотрудничали только лица еврейского происхождения, отражают не столько реальность, сколько антисемитские настроения и объяснительные коды самих заключенных. Немецкие материалы содержат упоминания о доверенных лицах всех национальностей и социальных групп. Основным мотивом сотрудничества становились вопросы выживания и получения привилегий. Примечательно, что институт доверенных лиц сохранился в лагерях вплоть до окончательной отправки контингента военнопленных на родину[642].
В одну из привилегированных групп лагерного населения постепенно превратились переводчики, набиравшиеся из числа владевших немецким языком пленных: поляков, евреев и русских немцев. Последние активно привлекались и к выполнению функций надсмотрщиков в лагерной кухне, мастерских и лазаретах. За свою работу представители данной категории переводились на льготный режим содержания: размещались в отдельных комнатах, получали дополнительное пищевое и денежное довольствие, гражданскую одежду с нарукавной повязкой, им разрешались прогулки без охраны за пределами лагеря[643]. Негативным последствием подобного сотрудничества становилось отношение товарищей по лагерю: работавшие на комендатуру переводчики не только не пользовались уважением в среде своих соотечественников, но и воспринимались как безусловные предатели. Не понимавшие немецкого языка пленные солдаты были убеждены, что все наказания и лишения являются следствием намеренно неправильной передачи их обращений к охранникам и коменданту[644]. Так, в своем прошении на имя лагерной администрации пленный переводчик Артур Кениг жаловался, что «с самого начала был объявлен шпионом, особенно когда при перекрестном допросе [товарищей по лагерю — О.Н.] не смог ответить на некоторые вопросы». Автор признавался, что подобным гонениям подвергалось еще несколько его коллег из числа русских немцев. Поэтому он просил о переводе в другой лагерь с правом ношения цивильной одежды или немецкой униформы, заявлял о невозможности своего возвращения в Россию и настаивал на получении немецкого гражданства[645].
В ходе развития системы просветительских лагерей и национальной пропаганды немецкая сторона активно стремилась привлекать к агитационной деятельности представителей национальных групп из числа самих пленных, которые уже на момент попадания к противнику высказывали сепаратистские убеждения или были готовы к сотрудничеству с военной администрацией. Из них набирались так называемые «учителя», проводившие занятия в лагерных школах и читающие доклады на политические темы, а также руководители самоуправления просветительских лагерей. Через полгода после начала своей деятельности они вознаграждались правом носить гражданскую одежду и освобождением от физического труда[646].
Индивидуальный коллаборационизм представителей национальных меньшинств в немецких лагерях основывался на двойной заинтересованности военнопленных в изменении политического статуса своей народности и в улучшении собственного положения. Представители украинской интеллигенции и офицерства, стремившиеся активизировать национально-освободительное движение, пытались своими предложениями скорректировать просветительскую политику немецкого командования в отношении неграмотных солдат[647]. Через лагерных офицеров разведки туркменские националисты пытались обратить внимание ПВМ на угнетенное положение своей народности в составе Российской империи, предлагая свои услуги в образовании независимого государства, которое заключит мир с Германией и будет способствовать закрытию Восточного фронта[648].
Привилегиями пользовались и добровольные сотрудники пропагандистских газет, в частности, «Русского вестника», публиковавшие дружественные по отношению к Германии статьи. Позже выдержки из их произведений были объединены в отдельную брошюру «Русские военнопленные о своих впечатлениях в Германии»[649], которая была снабжена тщательно отобранными фотографиями и предполагалась к распространению в России для смягчения антинемецких настроений. За сотрудничество корреспондентам из числа пленных обещались поселение на оккупированных Германией территориях после заключения мира либо отправка на родину первоочередным порядком. Как и в случае переводчиков, расплатой за коллаборационизм для этой категории пленных стало подозрительное, а иногда и издевательское отношение товарищей по лагерю[650].
На особом положении в немецких лагерях находились военнопленные еврейского происхождения. ПВМ изначально не планировало их привилегированного содержания, однако по настоянию многочисленных еврейских организаций Германии пошло на введение в лагерях определенных послаблений. Евреи освобождались от работ в религиозные праздники, им была предоставлена возможность общения с местными раввинами и приготовления кошерной пищи, кроме того, в лагерях распространялись книги религиозного и исторического содержания[651]. Дополнительными личными привилегиями пользовались военнопленные-евреи, работавшие переводчиками при лагерных администрациях. Последние, однако, стали вс