коре жертвой стереотипов русского и немецкого командования, а также своих товарищей в лагерях. Рассказы о предательстве евреев, распространявшиеся пленными и сестрами милосердия, привели к требованиям русской стороны в адрес германского правительства снять переводчиков еврейского происхождения с их постов[652]. Убеждение, что именно военнопленные-евреи виновны в ухудшении положения в лагерях, нередко приводило к преследованиям со стороны самоуправления: «У нас в комитете было постановлено, что ни один еврей в лазарете не может занимать какую-либо ответственную должность»[653]. Бытовой антисемитизм в конфликтных ситуациях проявляли и комендатуры лагерей.
В соответствии с международными конвенциями немецкие военные органы были обязаны исключать из состава военнопленных представителей вражеского санитарного персонала, сумевших доказать свою принадлежность к данной категории. Однако острая нужда в лагерных медиках не позволила организовать их немедленную отправку на родину. Пленные врачи задерживались в лагерях, привлекались к работе в лазаретах, получая при этом возможно лучшие условия размещения и питания, а также право совершать «моцион» за пределами колючей проволоки[654]. Медицинский персонал разделялся на 4 группы, в соответствии с которыми определялась заработная плата. К первой категории относились все медицинские работники с незаконченным образованием, получавшие 72,6 марок в месяц: ко второй — младшие врачи с оплатой в 160 марок; к третьей — старшие врачи (335,83 марок) и к четвертой — все военные врачи высших чинов (598,5 марок)[655]. Русские медики в обязательном порядке подчинялись старшему немецкому врачу лагерного лазарета. Однако в разгар эпидемий, когда сотрудники комендатур покидали лагеря, вся организация жизни за колючей проволокой была отдана на откуп старшим по званию пленным докторам.
Руководители комитетов самоуправления являлись связующим звеном между формальной и неформальной лагерной элитой. Возникшие по инициативе немецкой стороны комитеты первоначально возглавлялись врачами и священниками, которые налаживали работу касс материальной взаимопомощи, питательных комиссий, контакты с русскими и зарубежными благотворительными организациями. Они же устраивали досуговые мероприятия: обучение неграмотных, лекции, литературные чтения[656]. Представляя интересы пленных перед комендатурой и облегчая материальное положение пленных, руководители комитетов в большинстве случаев пользовались безоговорочным авторитетом среди лагерного населения.
В офицерских лагерях предводителем пленного сообщества становился старший по званию, которого немецкая сторона наделяла широкими полномочиями. Он представлял интересы пленных в комендатуре, сотрудничал с офицерами охраны в назначении денщиков на работы по уборке комнат и территории, участвовал в разрешении конфликтов между заключенными[657]. Старшие по званию имели возможность доводить жалобы и обращения пленных до сведения вышестоящих органов, а также направлять их в испанское посольство.
В ходе войны с ростом зависимости немецкого хозяйства от принудительного труда комендатуры отбирали среди пленных обученных рабочих (слесарей, жестянщиков, водителей, инженеров), которые устраивались на относительно прибыльную работу[658]. В отличие от чернорабочих, получавших до 60 пфеннигов, квалифицированные специалисты могли зарабатывать 2–3 марки в день[659]. Во многих крупных лагерях были устроены мастерские, где работали сапожники, столяры, седельщики из числа русских солдат. Особым спросом у немецкого населения пользовались резные деревянные изделия, изготовляемые военнопленными из России. Известия о высоком качестве этих поделок распространились вплоть до директоров художественных школ и этнографических музеев, которые регулярно посещали лагерные выставки, покупали предметы творчества и вели с военным командованием переписку о копировании приемов обработки дерева для улучшения столярного мастерства в Германии[660]. Поделки приобретали также нейтральные благотворительные организации для перепродажи их в Швеции, Дании и США[661]. Высокий спрос на продукцию столяров позволил им вскоре наладить самостоятельную оплату используемого материала и расширить производство при отчислении доли выручки в пользу комендатуры[662]. Кроме того, в ходе длительной работы в лагерных мастерских пленные умельцы скапливали достаточное количество денег для посещения платных профессиональных курсов в близлежащих немецких городах[663].
Лагерные ремесленники занимали в неформальной иерархии элитарное положение, так как, в отличие от других военнопленных, сразу получали денежное содержание, могли себе позволить дополнительные продукты, были избавлены от ежедневных изнурительных маршей до места работы и пользовались благосклонностью комендатуры и охраны. Кроме того, сами пленные постоянно нуждались в починке столь дефицитной в лагерях одежды и обуви, что еще больше поднимало авторитет местных умельцев[664]. Часто портные и сапожники отправлялись в рабочие команды для приведения в порядок обмундирования работавших там солдат[665]. Тем самым они получали возможность покидать пределы колючей проволоки и становились уважаемыми посредниками между лагерем и рабочими командами, обеспечивая пленных информацией из внешнего мира.
Недостаточное обеспечение, с одной стороны, и законы функционирования неформальной иерархии, с другой, породили в лагерях интенсивное стремление к дополнительному заработку. В каждом лагере находились пленные, которые за период вынужденного заключения превратились в преуспевающих предпринимателей, сумевших войти в контакт с комендатурой или охраной и наладивших торговлю «предметами первой необходимости»: хлебом, табаком и денатуратом[666]. В письмах военнопленных упоминается также существование «ростовщиков», дававших неимущим деньги в долг под зарплату или почтовый перевод (посылку) из России[667]. Активизация деятельности спекулянтов произошла во время первоочередной отправки на родину военнопленных-союзников, получавших из лагерных хранилищ новое обмундирование. Расторопные русские скупали у них старые и новые вещи для последующей перепродажи местному населению[668]. После начала репатриации в Россию в ходовой товар превратилась очередь на отправку[669]. Особо талантливые «торговцы» умудрялись продавать остающимся товарищам так называемые «переуступочные записки» на их долю материальной помощи, поступавшей в лагеря. Позже, однако, выяснилось, что подобные расписки не имеют веса для лагерного комитета, распределявшего бесплатные посылки только между нуждающимися военнопленными, наличествующими на данный момент в лагере[670].
От тяжелых физических работ за пределами лагерей освобождались образованные военнопленные: учителя, актеры, художники, аптекари. Они использовались комендатурами в качестве работников почты, лагерной картотеки, на работах по благоустройству[671]. Данная категория активно участвовала в организации лагерного досуга: спектаклей, концертов, выставок, что возводило ее в разряд неформальной элиты. Произведения лагерных художников часто раскупались офицерами охраны или членами специально приглашенных на показательные выставки высоких комиссий[672]. Иногда, очевидно, привилегированное положение лагерной богемы и ее предполагаемый достаток вызывали зависть и требования пленных представить финансовый отчет перед общим собранием, а также регулярно оглашать сведения о зарплате театральных работников[673].
В источниках встречаются нечастые упоминания помощи при побегах и заступничества за своих соотечественников и земляков в форме нападения на немецкий персонал. Более распространенным стало пассивное наблюдение за показательной расправой над товарищами по лагерю[674]. В немецких военных судах разбирались многочисленные случаи драк между пленными, воровства и даже убийства из-за денег[675]. Напряженные отношения, как правило, складывались между рядовыми и унтер-офицерами, назначенными немецкой администрацией на должности старших по баракам. Н.М. Жданов в своей книге приводит признание бежавшего солдата: «Было хорошо. пока наши старшие не брали верх. А потом немцы дали им право нас колотить и сечь розгами и со своими старшими стало хуже… Когда пленные стали сами собой управлять, в это время у них начались всякие кражи и неприятности… Жили мы между собой в ссорах, которые происходили из-за пищи»[676]. Статистика лагерных наказаний включала частые штрафы за ругательства солдат в адрес своих унтер-офицеров и неповиновение их приказам. При этом число подобных проступков значительно превышало количество нарушений в отношении немецкой охраны