[798]. Примечательными здесь становятся серьезность соперничества за признание своей «фаворитки» лучшей, а также упоминание возможной «ссоры» и даже «дуэли» как средства разрешения мужского спора.
Одной из официально разрешенных возможностей общения с противоположным полом для русских пленных стали визиты сестер милосердия в составе нейтральных красно-крестных комиссий. И если солдаты, имевшие возможность контактировать с немками на работах вне лагеря, видели в этих посещениях повод пожаловаться на свою долю и попросить защиты, то ожидания и реакции офицеров окрашены иными эмоциями. Один из заключенных крепости Кёнигштейн признавался в письме, что перед визитом сестры пленное сообщество охватило значительное беспокойство: «В лагере появилось новое лицо, да еще и женского пола. За наше двухлетнее пребывание мы видим подобное второй раз [за год до этого лагерь посещала еще одна комиссия — О.Н.]». Все офицеры «перед ее приездом привели себя в порядок». Показательными являются также отклики на визит: один из старших офицеров отмечал, что после разговора с сестрой «почувствовал себя на 30 лет моложе». Его более молодой сослуживец в романтическом порыве посвятил уехавшей генеральше Клюевой (жене своего корпусного командира) целую поэму[799]. Сходное описание присутствует и у Успенского: «Тусклая монотонная жизнь нашего лагеря была неожиданно, как лучом солнца, освещена посещением русской сестры милосердия… Восторженно, с цветами в руках мы встретили эту даму. Ведь это была первая женщина, переступившая порог нашего заключения!.. Шутки и веселый смех впервые искренне и беззаботно зазвучали среди нас…»[800]
Тема противоположного пола нашла свое устойчивое выражение в лагерном фольклоре. Ее расцвет пришелся на период перед отправкой на родину, когда военнопленные были охвачены не только нетерпением, но и страхом перед возвращением к мирной жизни. Газета «Сквозняк» попыталась инициировать на своих страницах обсуждение перспектив возвращения домой и будущее общение пленных, особенно холостых, с женским полом: «По слухам, в России образовалась «Лига молодых девушек», участницы которой отказываются выходить замуж за военнопленных. Как быть? Редакция ставит этот вопрос товарищам и просит их присылать свои мнения и советы для того, чтобы общими усилиями предотвратить грозящую беду. Торопитесь! Поможем несчастным холостякам»[801].
Распространенность разговоров о женщинах среди репатриируемых отмечал возвращавшийся с ними в Россию В.Б. Шкловский. По его словам, в поезде бывшие пленные часто рассказывали друг другу истории о существовании в Киеве публичных домов, «где прислуживают сестры в белых халатах, а пришедших сперва моют». Автор признавал, что это были не циничные шутки, а «просто мечта о хорошем чистом публичном доме». При этом сами рассказчики искренне верили в свое повествование, искали эти дома по всему Киеву и выпытывали друг у друга адрес[802].
Другая распространенная среди пленных байка была порождена лагерными слухами об излишней свободе немцев в России и их отношениях с русскими женщинами. Согласно одному из вариантов рассказа, пленный, едущий в Россию, встретил на станции свою жену, отправившуюся с венгерцем [в других случаях австрийцем или немцем — О.Н.] к нему на родину. «Солдат сперва снимает с венгерца золотые часы — образ явно эпический, потом раздевает его, снимает с него нарядное платье, потом отбирает сундуки и, наконец, убивает, а жену везет в Россию, говоря спутникам: „У нее допытаюсь, кому что продала, а потом убью!“». Шкловский добавляет, что этот рассказ скорее всего был сложен еще в лагерях, так как цены на проданное женщиной добро соответствовали довоенному уровню[803]. Менее литературный вариант этого фольклорного произведения был помещен в омской газете «Заря»: «Возвращающийся из Германии эшелон с пленными встретился на станции с эшелоном, везущим немцев. Один из русских увидел с немцем свою жену, началась драка, отбили женщину. «До первого места доехать бы только — в прорубь брошу». Как они поладили, неизвестно»[804].
III.4. «Не друзья, но союзники»[805]: взаимоотношения с военнопленными западных стран Антанты
Неспособность русских политических институтов обеспечить моральную подготовку населения империи к войне обусловила отсутствие в обществе четкого представления как о противнике, так и о союзниках. Только после начала военных действий в прессе и публицистике начали предприниматься разрозненные попытки легитимации образа Антанты. Одним из способов создать представление о равноправном боевом товариществе наций стала идеализация взаимоотношений пленных союзников в немецких лагерях. В публикациях говорилось о взаимовыручке и совместном противостоянии лагерной администрации[806]. Однако даже пропагандистские сообщения отражали неоднозначность ситуации. К примеру, «Русский инвалид», описывавший «радость, испытанную французами при встрече с пленными русскими», невольно раскрывал неравное положение двух национальных групп: «Последние… старались им угодить, принимая на себя работы по уборке помещений, носке воды и другие повинности, налагаемые немцами на пленных». В рассказе подчеркивалась негативная роль немецкой стороны и добровольный характер поступков русских солдат[807]. В изданиях же общественных организаций более открыто говорилось о том, что плохое обеспечение вынуждает русских военнопленных попрошайничать и наниматься за еду в услужение союзникам[808].
Современные исследования, затрагивающие тему межнациональных отношений в немецких лагерях, отражают факт существования «иерархии голода» или «двухклассового» лагерного общества. К привилегированным группам они относят французов, англичан и бельгийцев, которые получали объемную помощь от государственных и общественных благотворительных институтов, соответственно к непривилегированным — представителей восточноевропейских стран и итальянцев, лишенных своими правительствами весомой материальной и политической поддержки. Палитра исследовательских оценок достаточно широка. У. Хинц утверждает, что наряду с открытой демонстрацией западными союзниками своего превосходства по отношению к необеспеченным товарищам по лагерю встречались факты проявления сочувствия и устройства благотворительных акций[809]. Р. Нахтигаль более категорично заявляет, что французы и англичане равнодушно относились к голодающим русским и даже пытались на этом нажиться[810]. Тем не менее, оба автора в качестве ключевого фактора формирования межнациональных контактов в лагерях определяют разницу обеспечения.
Констатация данного факта не дает ответа на вопрос, почему французы и англичане добровольно делились излишками с итальянцами, нанимая русских в качестве обслуги. Кроме того, подобный ракурс не отражает всего многообразия повседневных контактов в плену и динамики их развития. Как представляется, значительную роль в формировании отношений в лагерях играли традиционные стереотипы западноевропейцев по отношению к жителям Российской империи, активное вмешательство немецкой стороны, а также сама ситуация принудительного совместного существования.
Хаос «импровизационной фазы» развития системы немецких лагерей отразился на частой смене концепций размещения пленных различных наций. Первоначально, согласно секретному распоряжению отдела полевой железной дороги от 13 августа 1914 г., военнопленных русских, бельгийцев, французов и англичан предполагалось разместить в лагерях по национальному признаку при соблюдении разделения на солдат и офицеров[811]. В связи с началом английской морской блокады и высокой эпидемической опасностью в лагерях в середине сентября того же года в ПВМ обсуждалась возможность перевода русских военнопленных на оккупированные территории Франции и Бельгии, а представителей западных стран — в лагеря русской Польши[812]. Подобный вариант размещения рассматривался как карантинно-дисциплинарное мероприятие, способное избавить территорию империи от лишних едоков, обезопасить мирное население, а также максимально затруднить пленным организацию побегов.
Однако уже с конца сентября 1914 г. немецкое военное командование, озабоченное судьбой собственных подданных в странах Антанты, стало рассматривать систему содержания вражеских пленных как способ политического давления на противника. В соответствии с новым видением вопроса была изменен и принцип наполнения лагерей: отныне его основой становилось целенаправленное смешение представителей различных наций и народностей. Несмотря на возникшие организационные и дисциплинарные трудности, ПВМ настойчиво убеждало комендатуры в необходимости скорейшей реализации данного шага и торопило с обменом крупными партиями военнопленных между лагерями[813].
Немаловажной целью совместного размещения являлось стремление поссорить союзников хотя бы в пределах лагерей. Данное устремление подкреплялось активной антианглийской и антифранцузской пропагандой в изданиях для русских военнопленных[814]. На местах ситуацию усложняло неравное восприятие военнопленных немецкими комендантами, ставившими англичан и французов на более высокую ступень и пренебрежительно относившимися к русским. Данная позиция ярко проявляется в отчете генерала Й. Петера. Строгое соблюдение русскими офицерами этикета воспринималось им как «ревностное стремление выдать себя за представителей культурного народа и копирование французов, что в их исполнении выглядело комично». Кроме того, комендант крупнейшего смешанного лагеря в Германии был убежден, что безынициативных от природы русских на нарушения режима провоцировали именно предприимчивые французы, ставшие для первых «учителями во многих вещах»