[838]. В советском варианте эта точка зрения оформлялась соответствующей риторикой: «Уже с лета 1915 г. пленные делились на две совершенно противоположные группы: имущих и неимущих, буржуев и пролетариев. Под буржуями подразумевались французы, англичане и бельгийцы, а под неимущими — русские»[839].
Резюме
Международные соглашения, политика немецких ведомств в лагерях и стремление пленных приспособиться к ситуации инициировали процессы интенсивной дифференциации внутри принудительно созданного сообщества. К привилегированным категориям, вознагражденным лучшими условиями содержания, относились «доверенные лица» комендатур, переводчики, представители пропагандируемых национальных меньшинств и корреспонденты агитационных газет. При этом жизнь коллаборационистов существенно осложнялась преследованиями со стороны товарищей по лагерю. К неформальной элите, возникшей в среде самих пленных, принадлежали лагерные ремесленники, торговцы, врачи, представители самоуправления и творческих профессий. Свидетельства о совместном существовании столь разнопланового сообщества русских пленных подтверждает тезис об отсутствии идиллии лагерного товарищества. Напротив, принудительное общежитие изобиловало бытовыми, национальными и политическими конфликтами. Вопреки закрепившемуся в мемуарах и исследованиях образу контакты между пленными солдатами и офицерами долгое время сохраняли свой патерналистский характер. Их постепенная трансформация началась под интенсивным влиянием политических событий в России, завершившись уже в условиях советской действительности восприятием классовой риторики.
Вехой в развитии лагерного самоуправления, возникшего по инициативе немецкой стороны, стала Октябрьская революция в России. Отличительными признаками двух этапов являлись состав комитетов, пространство их действия и характер взаимоотношений с немецкой стороной и пленным сообществом. В первый период поставленные во главе органов самоуправления врачи и священники стремились облегчить положение своих подопечных и организовать лагерный досуг. Сменившие их солдаты и вольноопределяющиеся, которые действовали в условиях политизации массы пленных и мощного давления со стороны советского представительства в Берлине, концентрировали свои усилия на организации отправки и политической пропаганде. Расширение компетенции комитетчиков привело к возникновению многочисленных конфликтов С лагерной администрацией, Советским бюро и пленными соотечественниками. Особой сферой самоорганизации в лагерях стала творческая жизнь, нашедшая проявление в деятельности любительских театров, оркестров и праздничных мероприятиях. Их основной целью стало скрашивание монотонности плена и компенсация утраченных вместе со свободой возможностей досуга.
Одним из важных факторов существования лагерного сообщества стало ограничение или почти полное отсутствие контактов с противоположным полом. Процесс демаскулинизации пленных в наибольшей степени проявился в практически изолированных от внешнего мира офицерских лагерях. Для солдат нехватка общения с женщинами компенсировалась на начальном этапе необходимостью повседневного выживания, позже — привлечением к труду в немецком хозяйстве, где они получили возможность контактировать с немецкими женщинами. Тем не менее, образ противоположного пола регулярно присутствовал в разговорах, публикациях и различных проявлениях лагерной культуры. Факторами смягчения сексуального голодания выступили (псевдо)гомосексуальные отношения, графические проекции, театральные спектакли, посещения лагерей русскими сестрами милосердия. Значение «женской темы» возросло в связи с ожиданиями и опасениями перед возвращением на родину.
Одним из важнейших различий опыта немецкого и австрийского плена являлось совместное содержание русских военнопленных в Германии с представителями западноевропейских стран. Немецкая политика намеренного смешения в одном лагере солдат и офицеров разных наций привела к актуализации устойчивых стереотипов и возникновению многочисленных конфликтов между «союзниками». Языковые барьеры и разница обеспечения определили линии размежевания в солдатских лагерях. Большая степень солидарности и совместная организация досуга в офицерском интернациональном сообществе стали жертвой бытовых противоречий в плену и политических событий на родине.
глава IVПереработка переживаний, образцы толкования и поведенческие практики
Важнейшей частью процесса обучения стало приспособление рядовых и офицеров к условиям плена через поиск подходящих норм и образцов поведения. Быстрота выработки поведенческих моделей и их разнообразие в солдатской массе зависели от времени пленения и последующего места пребывания. Первая волна пленных, совпавшая с «фазой импровизации» в развитии немецкой лагерной системы, была вынуждена приспосабливаться к организационному хаосу, жестокому обращению охраны и катастрофическим переживаниям эпидемий тифа и холеры. Попавшие к противнику в более поздний период становились частью отлаженного механизма и могли перенимать опыт заключенных, находившихся в плену длительное время. С другой стороны, им было сложнее найти свое место в уже сформировавшейся лагерной иерархии. В свою очередь, стратегии приспособления работников промышленных или сельских команд значительно отличались от поведенческих практик, распространенных среди постоянных жителей основных лагерей.
IV.1. Стратегии Выживания: адаптация и сопротивление
Высокий уровень адаптивности рядовых царской армии иллюстрируется на примере образцов поведения, сложившихся еще до попадания к противнику. Их основой стала развернутая русским военным командованием пропагандистская кампания, направленная на ужесточение образа врага и создание негативных представлений об условиях плена. Под ее влиянием казаки, с которыми, по представлению прессы, противник обходился особенно жестоко, в случае неминуемой (или планируемой) сдачи остригали чубы и срывали лампасы, чтобы избегнуть издевательств и расстрела[840]. Представители гвардии в аналогичных ситуациях стремились избавиться от знаков отличия своих частей[841]. Распространенное в России мнение о том, что в Германии заканчивается продовольствие, а местные жители и пленные в лагерях находятся на грани голодной смерти, заставляло солдат еще на линии фронта до транспортировки в лагерь запастись хотя бы небольшим количеством продуктов. Немецкое командование отмечало, что «многие русские после сдачи в плен сразу жаловались, что несколько дней не ели, имея при этом внешний вид очень хороший…чтобы вызвать чувство сожаления»[842]. Кроме того, у многих солдат при обыске после пленения находили за пазухой запасы хлеба[843].
Не всем пленным удавалось преодолеть «шок приема» в лагерь, вызванный транспортировкой, жестоким обращением, процедурой дезинфекции и последующей жизнью в деперсонализированном пространстве. Одной из форм ухода от экстремальной ситуации стало употребление алкоголя, равно распространенное среди солдат и офицеров. Столкнувшись с ограничением или полным запретом на спиртные напитки со стороны немецкого командования, пленные начали разными путями доставлять в лагерь самогон или употреблять присылаемую родственниками парфюмерию и денатураты. Пьянство стало настолько массовым явлением, что вызывало частые конфликты не только с администрацией лагеря, но даже с соотечественниками и пленными союзниками, поэтому к борьбе с ним пришлось присоединиться лагерным комитетам[844].
Безнадежность ситуации, вынужденная пассивность, отсутствие должного медицинского ухода и плохое питание приводили к душевным расстройствам и попыткам суицида. По безусловно заниженным данным немецкой статистики за годы плена 453 русских пленных покончили с собой, в их числе 13 офицеров и 440 солдат[845]. Количество самоубийств резко возрастало в периоды массовых эпидемий, когда безнадежно больные бросались на проволочные заграждения и погибали под пулями часовых[846]. Один из пленных врачей, досрочно вернувшийся в Россию, вспоминал, что на его вопрос о причине угнетенного состояния солдаты часто отвечали: «До песочка хочется, Ваше Высокоблагородие»[847]. Поводом для самоубийства становились тяжелые условия работы или плохое отношение охраны. Источники свидетельствуют, что военнопленные, особенно работавшие на фронте, провоцировали немецких солдат на применение оружия и с облегчением принимали смерть[848].
Способом ухода от действительности и одновременно средством ее упорядочивания для пленных стало курение. Несмотря на дороговизну, частые запреты и дефицит табака в лагерях, отказаться от его употребления многие были не в силах именно по психологическим причинам: «слишком приподняты нервы и слаба воля»[849]. Наиболее заядлые курильщики продавали за табак свои порции хлеба и питались, как шутили товарищи, «дымом»[850]. Курение превратилось также в способ организации досуга, который на фоне спортивной и культурной активности французов выглядел для немецкой стороны проявлением меланхоличного национального характера: «Русские молча прислонялись к стене бараков или садились на пол, курили свои трубки и грели спины на солнце… безмолвно, без единого слова»