[924]. Окончание войны повысило чувствительность офицеров к обращению с ними лагерной администрации, которое воспринималось как «невозможный режим по отношению к гражданам государства, с которым Германия уже не воюет»[925]. Любые дисциплинарные мероприятия вызывали сопротивление и обращения в Межсоюзную комиссию с просьбой разъяснить правовое положение «задержанных против своей воли пленных»[926].
IV.2. Язык плена: каналы коммуникации и новые речевые формы
Неотъемлемой частью процесса адаптации к новым условиям и накопления опыта плена стало обсуждение новых переживаний. Для облегчения восприятия и толкования окружающей действительности принудительно сконструированное сообщество должно было найти новые каналы и средства обмена информацией и выработать соответствующие речевые формы[927]. Культурно-исторический подход дает исследователю возможность «разговорить» молчаливые маргинальные группы, которые до сих пор представлялись лишь в качестве объекта или жертвы государственных мероприятий[928]. Изучение отражений устной и письменной коммуникации в лагерях позволит также исследовать формирование языковых практик и кодов, которые позволили отдельной социальной группе и русскому/советскому обществу усвоить переживания первой современной войны.
Организация почты военнопленных всех держав была определена ст.16 Гаагской конвенции и дополнительными соглашениями между воюющими странами: все отправления освобождались от оплаты почтовых сборов и таможенных пошлин, в месяц пленный солдат имел право отсылать 2 письма и 4 открытки, офицер соответственно — 4 и 6[930]. Однако практика вскоре показала, что русские солдаты, многие из которых были неграмотны, очень редко отправляли полноценные письма, поэтому ПВМ рекомендовало комендатурам скорректировать соотношение писем и открыток в пользу последних[931].
Функционированию налаженной системы письменного сообщения между лагерями и родиной препятствовали многие моменты: обмен корреспонденцией проходил через нейтральную Швецию, что значительно удлиняло срок доставки: раздача писем и посылок осуществлялась через десять дней после их попадания в лагерь, определенных в качестве карантина; часть писем терялась в дороге из-за неправильного написания адреса. Кроме того, запрет на переписку часто использовался немецкими военными органами в качестве дисциплинарного наказания отдельного военнопленного или репрессивной меры в отношении целого лагеря с целью давления на правительство противника. Революционные события и Гражданская война в России практически полностью прервали поток письменных отправлений в обе стороны.
Боязнь шпионажа, а также стремление поддержать в международной дискуссии образ страны, соблюдающей нормы гуманитарного права, вынуждали немецкие органы наложить ограничения на допустимую к сообщению информацию: военнопленным не разрешалось распространять сведения, «которые не должны быть известны за границей», жаловаться на содержание и лагерный персонал, сообщать о внутриполитических процессах в Германии, прежде всего, о стачках и продовольственной ситуации. При нарушении запрета автору грозило дисциплинарное взыскание[932]. Несмотря на организационные и, прежде всего, кадровые трудности, в лагерях возникла хорошо налаженная система цензуры, выполнявшая функцию информационного фильтра и поставлявшая военному командованию сведения о противнике. Уровень ее организации отражает наличие в нескольких лагерях химических лабораторий, куда для проверки отправлялись подозрительные письма. По признанию лагерных цензоров, около половины всех отправлений задерживались при проверке и не достигали адресата[933].
Одной из задач немецких ведомств при работе с корреспонденцией военнопленных стало оказание влияния на население противника. Предполагалось, что послания из лагерей могут способствовать ослаблению политического режима и распространению революционных идей. ПВМ активно пыталось влиять на содержание и географию распространения почтовых отправлений в Россию: «Содержание писем военнопленных в России распространяется со скоростью огня. Однако раз большая часть военнопленных безграмотна, необходимо писать письма за них. При этом нужно разделять адресатов на три группы: жители столиц, население других городов, жители деревень. Первая группа посланий может быть написана только самими военнопленными и должна опровергать жестокое обращение с военнопленными в Германии и содержать сведения о победах немцев. Вторая группа должна описывать господствующий в Германии порядок, великолепное обращение с ранеными, волю немцев к победе. Третья — сведения о плохом обеспечении в русской армии в отличие от немецкой. В составлении таких писем неоценимую помощь могут оказать евреи, однако к их личным письмам нужно относиться с повышенным вниманием». Первая крупная партия «заготовленных» писем должна была попасть в Россию до конца апреля 1915 г., «чтобы усилить недовольство крестьян по поводу недостатка рабочей силы в посевную»[934]. Наглядным способом демонстрации образцовой ситуации в Германии должны были стать отпечатанные формуляры недельного лагерного меню, на которых военнопленному оставалось только написать адрес[935]. Фильтр «предварительной цензуры» (Д. Байрау) немецких органов, пытавшихся с помощью корреспонденции пленных оказать влияние на население противника, вызывал беспокойство русских политических и военных институтов[936]. Наряду с представлениями о деморализующем влиянии образа пленных воинов на фронтовые части и тыловую общественность это способствовало стигматизации попавших к врагу солдат и офицеров как предателей и отказу от их активной материальной и политической поддержки.
Система немецкой цензуры прямо или косвенно определила форму и содержание писем военнопленных. Не имея возможности открыто ей противодействовать, солдаты и офицеры, а также их родственники часто пассивно приспосабливались к нему, сообщая в переписке лишь дозволенные сведения[937]. Все же части корреспондентов удалось выработать определенные стратегии обхода заданных информационных барьеров.
Несмотря на первоначальное стремление немецких военных органов воспрепятствовать контактам между отдельными лагерями и рабочими командами, практика содержания военнопленных доказала невозможность последовательной реализации данного принципа. Возникшая с увеличением количества пленных и усложнением организационных структур системы лагерей массовая флуктуация заключенных сопровождалась интенсивным обменом информацией.
После заключения Брест-Литовского мирного договора и образования Советского бюро по делам военнопленных в Берлине эта организация стала своеобразным связующим звеном между комитетами отдельных лагерей, а также между военнопленным сообществом и Советской Россией. Организованное при посредничестве Бюро Совещание военнопленных в Берлине, а также открытие памятников умершим военнопленным с участием делегаций из окрестных лагерей и рабочих команд способствовали налаживанию контактов и обмену сведениями о состоянии питания и степени свободы у соседей. Данные сведения становились основой требований в адрес комендатуры своего лагеря, ПВМ или советских представителей.
Незначительное количество газет, имевших хождение среди пленных солдат и офицеров Российской империи, подразделялось на три категории: созданные по инициативе самих пленных, выпускавшиеся пленными с подачи и под руководством пропагандистских институтов, печатавшиеся и централизованно распространявшиеся немецкими и австрийскими военными органами[939].
Первую группу составили пять русскоязычных изданий: «Сквозняк» (солдатский лагерь Нюрнберг, редактор Л. Либерберг), «Журнал лагеря военнопленных Дёберитц» (солдатский лагерь Дёберитц, редактор Н. Левитин), «Вестник пленных» (офицерский лагерь Фридрихсфельд), «Новости дня» (офицерский лагерь Нейссе), «В замке» (офицерский лагерь Райзен). Если первое и второе издания были выпущены только в количестве трех номеров, третье — в восьми, то «Новости дня» насчитывали несколько сотен выпусков. Тематически все русские газеты концентрировались на лагерной жизни и отказывались обсуждать политику или военные события. Содержание «Сквозняка» составляли карикатуры, лагерный фольклор, отчеты комитета помощи, сообщения о текущих изменениях в положении пленных, лагерная хроника и объявления о предстоящих мероприятиях[940]. Русская часть выпускавшейся совместно с польскими, английскими и французскими военнопленными «Doeberitz-Gazette» насчитывала всего несколько страничек и была заполнена критическими отзывами о театральных представлениях, стихами и фельетонами[941]. Примечательно, что некоторые газеты были допущены к распространению в других лагерях и к отсылке в Россию.
С целью пропаганды среди национальных меньшинств Российской империи идей независимости и германофильских воззрений немецкие военные органы и российские эмигрантские организации инициировали выпуск газет в просветительских лагерях. Военнопленные здесь выступали в качестве пассивной читательской аудитории, и только явные сепаратисты из их числа привлекались к написанию статей. Польскоязычные «Будущее», «Польский курьер», «Военнопленный» и «Наша мысль» были основаны немецким командованием в перспективе провозглашения независимого польского государства и с целью снятия противоречий между декларациями Центральных держав и их политикой на оккупированных территориях. Данный круг газет (особенно «Наша мысль», редактировавшаяся военным священником) значительное внимание уделял не только пропаганде идей новой Польши, но и обсуждению религиозных вопросов. Не предназначавшиеся для распространения ср