С поздней весны 1915 г., после перевода большинства солдат в рабочие команды, массовое обучение было прервано, однако наладившие свою деятельность лагерные библиотеки старались снабжать крупные бригады книгами и учебниками. Неработоспособные, оставшиеся в основных лагерях, продолжали повышать свой образовательный уровень, заказывая в благотворительных организациях учебную литературу, книги и программы для сдачи экзаменов на гражданский чин после возвращения в Россию: «Даром провести время — грех. Желаю дополнить свои знания, вышлите книги по сельскому хозяйству»; «Политической литературы совершенно не нужно. Высылайте беллетристику и учебники»; «Желаю приготовиться к сдаче экзамена на классный чин, вышлите учебников» и т. п.[1184] Здесь же инвалиды, лишившиеся в боях или на производстве правой руки, обучались владению левой.
Новый всплеск в развитии лагерных школ произошел по инициативе советского представительства в Берлине, которое распространило на лагеря закон об обязательном образовании и финансировало закупку книг и работу учителей[1185]. Путем пламенных увещеваний, что «самым сильным орудием борьбы с поработителями есть учение»[1186], а также угроз, что «неграмотные отправляться в Россию не будут»[1187], большинство еще не научившихся чтению и письму солдат были привлечены к посещению уроков.
В офицерских лагерях, во многих из которых содержались выпускники Академии ГШ и преподаватели высших школ из числа вольноопределяющихся, с согласия комендатур организовывались постоянно действующие курсы лекций на различные темы: о российской и зарубежных системах железных дорог, финансах, налогообложении, биологии и анатомии[1188]. В лагере Нейссе окончившим агрономические курсы выдавались соответствующие аттестаты[1189]. В смешанных лагерях по инициативе самих пленных устраивались так называемые «языковые тандемы» — парное обучение иностранным языкам у пленных союзников и преподавание им русского; это позволило желающим углублять свои знания английского и французского.
В одном из писем жене предводитель русского офицерского сообщества в лагере Дебельн полковник Буба, пусть и с легкой иронией, описывал многообразие обучающих мероприятий: «…Использую предоставленное время, чтобы читать. Благодаря службе, я отстал в этом и теперь восполняю недостаток знаний. Слушаю лекции по физиологии растений, которые читает доцент Московского университета в форме болтовни с некоторыми нашими офицерами. О пчелах и пчеловодстве уже прослушал. Учусь у француза языку»[1190]. Популярность подобных форм досуга подтверждается письмом еще одного офицера из этого лагеря: «…C полудня до часу слушаю доклады о шахматах, с полвторого до полтретьего — по химии, после этого я читаю и гуляю. В шесть — общая перекличка. По понедельникам и пятницам вечером — доклады о жизни растений и биологии. Потом читаем или играем в шахматы»[1191]. И все же добровольный характер подобных мероприятий и частые переводы офицеров в другие лагеря не позволяют сделать обобщающие выводы о результативности их обучения.
Одним из последствий привлечения к работам на заводах и фабриках Германии русских военнопленных, большинство которых были выходцами из крестьянской среды, стало приобретение ими новых профессиональных навыков. Уже в феврале 1915 г. ПВМ озаботилось созданием на каждого солдата индивидуальной рабочей карты с информацией о квалификации и степени работоспособности[1192]. С этой целью после попадания очередной группы пленных в проходной лагерь солдаты опрашивались на предмет их профессиональной деятельности до призыва в армию. Обученные шахтеры, слесари и инженеры сразу после прохождения карантина отделялись от основной массы и предоставлялись в распоряжение прусских предприятий. Чернорабочие и крестьяне направлялись на работы в сельском хозяйстве, в шахты, на строительство железных дорог или в прифронтовую зону[1193]. Для восполнения нехватки рабочих рук ПВМ практиковало сезонную занятость, после окончания сельскохозяйственных работ переводя военнопленных на промышленные предприятия, и наоборот[1194].
Недостаточное количество квалифицированных рабочих среди пленных вынудило немецкое командование пойти на устройство краткосрочных курсов по обучению специальностям, «необходимым для немецкого хозяйства»[1195]. На местах родилась инициатива по обучению военнопленных на машиниста парового плуга, которая среди солдат и работодателей пользовалась высоким спросом[1196]. В баварских лагерях Лехфельд, Траунштейн, Диллинген была организована подготовка электроинженеров и газовщиков[1197]; профессиональное обучение в техникуме проходили военнопленные-мусульмане, содержавшиеся в агитационном лагере под Берлином[1198]. Результаты реализации данных проектов определялись региональной спецификой: если в Вюртемберге местные ведомства оказывали сопротивление из опасения знакомства вражеских солдат с немецким производством и возможного использования ими приобретенного опыта против Германии, то другие области отчитывались о положительном эффекте обучения[1199].
Интересным примером обучения военнопленных немецкой трудовой культуре стала так называемая «система Крухена» — окружного архитектора в Восточной Пруссии, которому было поручено восстановление населенных пунктов после русской оккупации провинции. Отданных под его начало военнопленных ремесленников из Российской империи (число которых в момент расцвета деятельности строительного батальона превышало 6000) он делил на команды по 20 человек и приставлял к ним двух немецких специалистов в качестве обучающих мастеров. Отличившиеся при возведении домов, церквей и хозяйственных построек военнопленные вознаграждались повышенной оплатой и получали в качестве отличительных знаков желтые нарукавные повязки[1200].
Некоторые военнопленные, получившие после революции в Германии относительную свободу передвижения, по собственной инициативе и за свой счет записывались на обучающие курсы. Так, солдат из лагеря Альтдамм в завершающий период репатриации даже обратился в Советское бюро с просьбой отложить его отправку: «… учусь на курсах шофера-механика, за которые заплатил большие деньги. Можно ли мне пропустить этот транспорт и поехать на другом, чтобы получить удостоверение, к примеру, шофера-механика»[1201]. В целом на местах отмечалась покладистость русских солдат, в краткие сроки приобретавших необходимую квалификацию[1202]. Туже характеристику получили и унтер-офицеры, показавшие себя «безупречными работниками» и «незаменимыми ремесленниками»[1203].
После заключения мира на Восточном фронте советское правительство попыталось использовать профессиональную подготовку военнопленных в целях скорейшего восстановления собственной промышленности путем первоочередной отправки специалистов из германских лагерей[1204]. Работавший по поручению советских органов над обобщением опыта плена мировой войны Н.М. Жданов характеризовал немецкий плен как «современную школу производственного труда и подготовки к более культурным формам хозяйства и общественной жизни»[1205]. В пропагандистских изданиях Бюро военнопленные призывались проявлять активность в приобретении новых профессий: «Германия — страна высокоразвитой промышленности. Если умеючи использовать пребывание здесь, то можно хорошо подучиться разным ремеслам. Россия чрезвычайно нуждается в обученных рабочих»[1206]. Эвакуационные органы (Центропленбеж, Советское бюро) вели активную переписку с немецкой стороной и лагерными комитетами, пытаясь организовать формирование и отправку эшелонов со специалистами в Советскую Россию. Квалифицированным работникам из числа пленных обещалось досрочное возвращение на родину, если они обязуются приступить к работе на указанном им предприятии в Москве, Петрограде или на Урале[1207].
Однако пленные увидели в этой акции лишь возможность скорейшего возвращения домой и в обращениях к берлинскому представительству открыто признавались: «Не имею возможности на скорое возвращение из плена, поэтому прошу зачислить меня в специалисты»[1208]. Советское бюро в переписке с лагерными комитетами вынуждено было констатировать: «При составлении ударных групп специалистов выяснилось, что заявления военнопленных об их специальности не соответствуют действительности. Этим мы можем ввести в заблуждение правительство Советской России»[1209]. Таким образом, ложные сведения о профессиональной квалификации осложнили процедуру отбора и отправки и привели к фактическому срыву намерений нового режима использовать профессиональный потенциал военнопленных.