[1301]. Однако оба проекта остались нереализованными.
Только 16 ноября 1918 г. был принят первый документ советской власти, определявший размер возмещения за период пребывания в плену, — постановление СНК «О денежном довольствии военнопленных и их семейств»[1302]. Основываясь на приказе № 256 по Военному ведомству, повысившем установленные в 1908 г. оклады военнослужащих, документ делил бывших военнопленных солдат на две группы: вернувшихся до и после 1 мая 1917 г. Первые получали жалование по старым ставкам, вторые — по более высоким нормам. Унтер-офицеры и офицеры были уравнены с категорией солдат, претендующей на самое высокое содержание — 64 руб. в месяц. Для любого разряда подлежащая выдаче сумма не должна была превышать 1500 руб. Простые арифметические расчеты демонстрируют, что пленные, причисленные к высшей категории, могли получить содержание всего лишь за два года пребывания в плену, в то время как значительная часть провела там более четырех лет. Только в особых случаях Военно-хозяйственное управление получило право предоставить в Военно-законодательный совет ходатайство о выдаче довольствия, превышающего означенную сумму.
Согласно этому же постановлению, семейство пленного с 1 января 1918 г. и до возвращения главы на родину или назначения пенсии в случае его смерти имело право на половину положенного содержания. Дополнительно семья могла получать паек по установленным Наркомвоеном с 2 января 1918 г. нормам, а также в течение одного года возбудить ходатайство за недополученное ранее довольствие. Документ подтвердил определение Временного правительства о признании законности гражданских семей военнопленных[1303].
Из положенных выплат полагалось удерживать полученные военнопленным от неприятеля суммы за работу в период пребывания в лагере, а также уже выданные казной его семейству в России. Выполнение данного распоряжения оказалось, однако, невозможным, так как в качестве подтверждения размера полученных в плену сумм требовалось свидетельство немецкой комендатуры или заявление лагерного комитета. Составление подобного документа в хаосе репатриации создавало непреодолимые трудности, кроме того, его предъявление противоречило бы интересам самого пленного. Не вполне ясными остаются расчеты выделяемых из бюджета средств на реализацию постановления. Определенной в документе суммы в 4 270 000 хватило бы на обеспечение по высшему разряду только 3 146 пленных, при учете, что более 2 млн должно было вернуться только из Германии и Австро-Венгрии.
Постановление подтверждало распоряжение Наркомвоена о выдаче единовременного пособия полным инвалидам в размере 75 руб., 25 из которых рассматривались как аванс в счет жалования за время нахождения в плену. Полуинвалидам полагалось, соответственно, 50 руб. В течение двух месяцев после прибытия на место жительства увечные могли получить бесплатное лечение и протез. Их семьи предполагалось обеспечивать из пенсии самого пленного, а в случае документально установленной смерти инвалида в плену вдова имела право на ⅓ от положенной суммы, каждый ребенок — на ⅙ часть[1304].
В отдельную категорию репатриируемых были выделены бывшие военнопленные офицеры, прослужившие не менее 25 лет, больные по выслуге или раненые 1-го или 2-го класса, получавшие наряду с содержанием за время пребывания в плену положенную военнослужащим пенсию[1305]. К особой группе были отнесены представители санитарного персонала: врачам, фармацевтам и лекпомам в качестве пособия за утерянное в плену собственное имущество единовременно выплачивалось 320 руб., сестры милосердия получали на руки 200 руб.[1306].
Изменения в действующее постановление были внесены СНК в июне 1920 г. Согласно новой редакции документа, превышающие сумму в 1500 руб. ходатайства о довольствии за время плена передавались на особое рассмотрение в Народный комиссариат соцобеспечения НКСО и удовлетворялись только в случае нетрудоспособности просителя или отсутствия источника дохода. Этими поправками отменялась выдача единовременных пособий в 25 или 50 руб. инвалидам, которые с этого момента приравнивались к другим категориям нетрудоспособных и обеспечивались на общих основаниях[1307]. В конце 1921 г., когда репатриация военнопленных в основном близилась к завершению, НКСО предложил местным органам снять с пайка семьи не вернувшихся из плена солдат, переведя наиболее нуждающихся из них в категорию семей лиц, пропавших без вести[1308].
В условиях Гражданской войны проблемой значительного количества репатриируемых стала невозможность возвращения на постоянное место жительства. Скопление масс на пунктах временного пребывания создало сложную ситуацию: не хватало рабочих мест, жилья и положенного обеспечения. Статьи в прессе сообщали о массовом явлении бездомных пленных, которые не могли устроиться на ночлег в переполненных общежитиях[1309]. Еще одной трудностью для возвращавшихся стало распоряжение о выдаче им обеспечения только после прибытия на место жительства. Данное определение вынуждало бывших пленных проделывать длительный путь без денег и необходимых припасов в надежде на питательные пункты на железнодорожных станциях, работа которых не была четко налажена[1310]. Местные коллегии отмечали истощенное состояние и непригодность одежды возвращающихся и настаивали на выдаче пособия и обмундирования на приграничном распределительном пункте[1311]. В особенно тяжелой ситуации оказались бежавшие из плена и их семьи, которым Наркомвоен с марта 1918 г. отменил выплату жалования, ограничившись единовременным пособием в 25 руб.[1312] О реальной покупательной способности определенной властью суммы свидетельствуют отчеты местных коллегий, сообщавшие, что пленные «в несколько дней проживают выданное им пособие и принуждены либо просить милостыню, л ибо грабить»[1313].
Весной 1918 г., в связи с растущей инфляцией и в преддверии посевных работ, на имя Наркомфина начали поступать просьбы жен пленных выдавать им паек натурой, бесплатно снабжать инвентарем и семенами, а также освободить от государственных и общественных повинностей. Подобные обращения переадресовывались в НКСО, возражавший, что «увеличение выплат и замену их продуктами государственные органы произвести не могут, так как уже установленная сумма излишне обременительна»[1314]. Подобный отпор встретила инициатива комиссара по военным делам об увеличении пайка семьям военнопленных с осени 1918 г. Данным шагом он надеялся дать им «некоторое нравственное удовлетворение при том особо угнетенном моральном их состоянии, которое создается как следствие постоянной мысли о бедственном существовании их семейств, оставшихся на Родине почти необеспеченными»[1315]. В ответ НКСО сослался на перспективу троекратного увеличения государственных расходов и непосильность этого мероприятия для казны. В качестве компромисса предлагалось поднять нормы выплат «действительно неимущим и неработоспособным»[1316]. Однако это намерение, как и многие другие, так и не было реализовано.
При перечислении положенных незначительных сумм возникали постоянные задержки. В центр поступали обеспокоенные сообщения, что «семьи, не получая пайка, буквально голодают». Положение настолько ухудшилось, что государственные учреждения всерьез опасались погромов и эксцессов в свой адрес[1317]. На селе семьи пленных выживали только благодаря традициям коллективной взаимопомощи, если соседи брали на себя обязательство проводить посев солдаткам мужей, находящихся в плену или павших в бою[1318].
Постепенно в вопросах выдачи пайка на первый план начали выходить идеологические мотивы. Отчеты с мест свидетельствуют о разном уровне организации обеспечения возвращающихся из плена и их семей: в некоторых уездах паек выдавался только половине, в других — его получали единицы. Причиной отказов служила констатация факта «хорошего материального обеспечения»[1319]. НКСО настаивал на лишении пайка «кулацких элементов деревень» и обеспечении им только нетрудоспособных и неимущих[1320], в согласии с ним действовали местные органы, разбиравшие в каждом отдельном случае экономическое положение претендента на получение помощи[1321]. После распространения советской власти на новые территории ведомства соцобеспечения начинали налаживать свою работу с установления сведений о земельных наделах, наличии живого и мертвого сельхозинвентаря и доходов от торгово-промышленных предприятий семей красноармейцев, лиц, пострадавших от контрреволюции, и невернувшихся военнопленных[1322].
Помимо отсутствия или недоработки руководящих документов причиной неудач практической реализации политики соцобеспечения военнопленных и их семей стал непреодолимый разрыв между распоряжениями из центра и их практическим применением на местах. Даже через полтора года после начала репатриации провинциальные коллегии жаловались на отсутствие в официальных предписаниях критериев обеспечения бывших пленных на приемных пунктах. Местным органам приходилось решать вопрос на региональном уровне, сравнивая свои раскладки с дневным рационом репатриируемых, составленным коллегами из соседних губерний