[1323]. Центральные органы, напротив, в своих обзорах указывали, что большинство учреждений на местах «совершенно незнакомы с законодательством»[1324]. Из многочисленных обращений военнопленных также следовало, что местные органы по-своему трактуют предписания из центра, иногда полностью меняя их смысл. Инвалиды жаловались, что некоторые медкомиссии не увольняли их от службы полностью, а оформляли отпуск для лечения, обязывая явиться на повторное освидетельствование[1325], что, в свою очередь, делало невозможным обращение за получением пенсии и затрудняло материальное положение увечных.
Несогласованность работы многочисленных органов превращала получение довольствия и пенсий в длительный и часто безуспешный процесс. Так, согласно инструкции Наркомвоена, семьи умерших военнопленных должны были затребовать в Центропленбеж документ о пребывании главы в плену, затем с нужными бумагами обратиться в Губвоендел за справкой, предназначенной для выдачи в собесе свидетельства о праве на получение пособия, которое еще раз заверялось в Губвоенделе для предъявления в тот же собес[1326]. Случалось, провинциальные собесы отказывали вдовам в назначении пенсии «за отсутствием доказательств, что смерть находилась в причинной зависимости от прохождения военной службы», так как в Законе от 25 июня 1913 г. категория военнопленных не упоминалась[1327].
О трудностях своей борьбы с учреждениями свидетельствовали сами военнопленные: «Теперь ничего нельзя добыть, одно учреждение посылает в другое, а это говорит, что мы удовлетворяться не должны — это не касается нас. Месяц, как добиться ничего не могу, и совершенно безо всяких средств»[1328]. «Так и гоняются люди между двумя организациями [военными комиссариатами и коллегиями] и вооружаются против Советской власти»[1329]. Безрезультатные обращения в инстанции вынуждали некоторых писать не только в адрес общественных организаций, но и на имя Ленина: «[военный комиссар] направил меня к другому, тот — к третьему… и таким образом я побывал уже у четвертого и никакого результата определенного не получил. И насчет денег за время плена тоже никакого результата. Благоволите мне помочь и указать точный адрес лазарета, в котором я мог бы пользоваться лечением совершенно бесплатно, так как средств к существованию не имею»[1330].
Перед лицом грядущей репатриации больных военнопленных в Наркомвоене производились статистические расчеты для подготовки организованного приема, так как ожидалось, что часть вернувшихся «будет нуждаться в пожизненной помощи государства». В целом, разработчики многочисленных схем распределения увечных по губерниям исходили из 30–50 % больных от общего числа заключенных лагерей, т. е. предполагаемая цифра больных в Германии колебалась на уровне 650 тыс. человек, в число которых входило значительное количество коечных туберкулезников. Расчеты численности полных инвалидов основывались на данных по действующей армии и корректировались из представлений о худших условиях в плену, что повысило удельную долю полных инвалидов с 3,1 до 5 %. В итоге сотрудники санитарных органов выходили на 30 тыс. полных инвалидов. Эта цифра должна была стать основой схемы распределения увечных по губерниям и создания сети инвалидных домов с медицинским уходом. Прогнозировалось также прибытие около 3 тыс. душевнобольных, для диагностирования которых и дальнейшего рассеивания по лечебным заведениям на распределительные пункты рассылались специалисты-психиаторы из столичных клиник[1331]. Данная категория репатриированных по результатам прохождения комиссии распределялась по специализированным больницам; заразные подлежали принудительному лечению в соответствующих заведениях[1332]. Невозможность эвакуации больных военнопленных на территории, занятые противником или страдающие от голода, породила идею транспортировать их в «хлебородные губернии», где они получили бы лечение и полноценное питание, кроме того, они могли быть отправлены по собственному желанию на долечивание в другие области, помимо закрытых Коллегией для отправки[1333].
Массовое возвращение пленных осенью-зимой 1918–1919 гг. буквально опрокинуло и без того плохо функционировавшую организацию регистрации и освидетельствования. На основании доклада наркома здравоохранения Н.А. Семашко 28 ноября 1918 г. СНК принял постановление об увеличении числа коек в лечебных заведениях репатриируемых в приграничной зоне в 1,5 раза. Гражданским властям предписывалось «не останавливаться в крайних случаях перед занятием учебных заведений»[1334]. Однако местные коллегии сообщали о своем бессилии перед военными органами: «каждое место для военнопленных приходилось вымаливать»[1335]. Задания Центропленбеж оценивались как «невозможные» и выполнялись только по мере наличия необходимых ресурсов[1336]. Ликвидация медицинских заведений общественных организаций приводила в некоторых городах к катастрофическим санитарным последствиям, так как значительное скопление больных пленных, которым не оказывалась медицинская помощь, вызывало эпидемии холеры[1337]. Неспособность справиться с нарастающим наплывом привела к решению перенести основную работу по социальному обеспечению бывших военнопленных на места. В губернских центрах формировались постоянные медицинские комиссии для освидетельствования, о существовании которых прибывавшим сообщалось на приграничных приемных и распределительных пунктах. Подключившиеся к просвещению репатриантов Окна РОСТа рекомендовали военнопленным уже по пути в родную деревню заехать в губернский центр для прохождения комиссии[1338].
Недостаточная организация учета, нехватка кадров, а также отмечаемое межведомственными совещаниями отсутствие связи между центром и местными органами обусловили невозможность оказания необходимой помощи. В августе 1918 г. Иваново-Вознесенский совет сообщал, что большинство прибывающих — военнопленные-туберкулезники, нуждающиеся в санаторном лечении. Однако «хотя по этому поводу много писалось и говорилось, до сих пор не видно и начала к принятию каких-либо мер». В сложившейся ситуации больные оставались без медицинского ухода и осаждали комиссариаты соцобеспечения. Последние были не в состоянии определить алгоритм действий для получения необходимой помощи[1339]. Положение мало изменилось и к февралю 1920 г., когда представители рабоче-крестьянской инспекции отмечали неудовлетворительную постановку дела в местных пленбежах, до сих пор не обладавших сведениями о количестве находящихся в губернии инвалидов[1340].
Для общего руководства процессом освидетельствования в феврале 1919 г. было учреждено Межведомственное совещание из представителей Центропленбеж, НКЗ, НКСО и Главного военно-санитарного управления, деятельность которого на местах дублировалась губернскими совещаниями. Последние должны были определять функционирование комиссий, подразделявшихся на общие (для первого освидетельствования) и специальные (для требовавших дополнительного лечения пленных)[1341]. Выдача протезов была переложена на местные органы, что критиковалось Наркомвоеном как «несправедливое решение» вследствие полного отсутствия производства в провинции и поставок из центра[1342]. Перевод процедуры освидетельствования на места вынудил губернские ведомства признать свою несостоятельность. Согласно отчету Черноморского района, после прибытия на распределительные пункты бывшие военнопленные предоставлялись сами себе, так как организационные трудности не позволяли даже минимального обеспечения[1343].
Комиссии по освидетельствованию работали при полном отсутствии разумной организации: «…Не ведется документации об истории болезни в лазаретах, что затрудняет вынесение заключения. Комиссия косвенным образом выполняет функцию разгрузки лазаретов, которые переполнены. Содержание больных дорого обходится. Многие задерживаются по не зависящим от них обстоятельствам: ждут обмундирования, процесс получения которого сложен. Нервные ждут специальной помощи, которая не оказывается, некоторым просто некуда деться. Особенно последнее касается инвалидов, нуждающихся в патронате»[1344]. Судя по сообщениям с мест, пленным не хватало двухмесячного срока на прохождение освидетельствования и реализацию права на лечение, получения протеза или пенсии. В качестве причин указывались невозможность попасть на место проживания или нехватка мест в санатории. Некоторые коллегии не желали вникать в причину позднего обращения и отказывали на формальном основании[1345].
Еще одной дискутируемой проблемой стала нехватка «специальных видов помощи повышенного типа». Между тем, состояние здоровья бывших военнопленных свидетельствовало о необходимости срочного создания широкой сети медицинских учреждений для туберкулезных, включая кумысо- и грязелечебницы, бальнеологические и физиотерапевтические институты. Дополнительным стимулом для их организации виделась возможность дальнейшего использования для потребностей гражданского населения