«Он твой!» — согласно выкрикнули друиды, сотворили знак призыва и запели слова силы.
Я прислушался к себе и ощутил пустоту. Сосредоточился. Пустота исчезла, сменившись чувством наполненности. Во мне билась сила, во мне плескалось море способностей, завещанных поколениями людей, лежавших на этом камне до меня. Все они были здесь. День был холодным, и камень был холодным, но душа моя горела древним огнем. Когда я поднялся, я больше не чувствовал себя молодым.
Той ночью в доме собраний устроили пир для членов Ордена. В соседних домах тоже праздновали. Я чувствовал себя на редкость неудобно. Каждый из тех, кто встречался со мной раньше, даже те, кто видел меня впервые, во весь голос обсуждал мои достоинства и недостатки. В соответствие с моим новым положением, достоинства превозносились неимоверно, а недостатки оказывались пренебрежимо малыми. Пришлось встать и напомнить остальным, чтобы они соблюдали равновесие. Но слова мои вызвали только новый шквал восторгов. «Вот! Мудрая голова!», — кричали люди и хлопали в ладоши.
Я сел и уставился в свою чашку. В конце праздника мы воздали дань уважения огню, воде и четырем ветрам. Сразу же после бессонной ночи, на рассвете я отправился на посвящение. Нельзя терять времени, Орден не должен оставаться без своего навершия.
Обряд, сделавший меня главным друидом карнутов и Хранителем Священной рощи Галлии, оказался очень простым. Аберт разложил на поляне в центре Рощи небольшой костер из веток ясеня, рябины и орешника. Граннус подвел меня к огню и закатал рукава моего плаща выше локтей.
— Скрести запястья, Айнвар, и опусти руки в огонь. Медленно, — приказал Аберт.
Я повиновался. С моим высоким ростом пришлось согнуть колени, чтобы руки мои коснулись пламени. Друиды, стоявшие среди деревьев, начали петь: «Ты войдешь в огонь, но пламя никогда не причинит тебе боль!» Мне показалось, что бабушка слегка надавила мне плечи, пригибая еще ниже в костру. Волна жара облизнула меня, красно-золотые языки пламени обвились вокруг рук; запахло паленой шерстью — это огонь добрался до коротких волос на руках.
«Ты войдешь в огонь, но пламя никогда не причинит тебе боль!» — пели друиды.
Я долго держал руки в огне, до тех пор, пока пение не перешло в торжествующий рёв, а затем внезапно оборвалось. Я распрямился, испытывая легкое головокружение. Аберт и Граннус подняли мои руки вверх, показывая их всем собравшимся. Я тоже взглянул вверх. Кожа на руках оставалась чистой и неповрежденной.
Вздох облегчения прошелестел над Рощей. «Духи принимают тебя!» — воскликнул Диан Кет. Друиды столпились вокруг, рассматривая опаленные волоски на руках и нетронутую кожу. Кто-то спросил, почувствовал ли я боль?
— Нет, — ответил я, и это была правда. Боли не было. Не было ничего, кроме внутреннего спокойствия, подобного тишине заснеженных полей.
— Покажи руки деревьям, — сказал Аберт.
Я снова поднял руки и медленно повернул ладони к солнцу.
Костер погасили, присыпали землей и отправились в поселок. Орден Мудрых снова существовал в полном составе. Друиды шли позади меня; нет, не рядом со мной. Главный друид должен быть один.
Глава семнадцатая
— Если тебе интересно, я за тебя не голосовала, — сказала Сулис.
— Да все нормально. Я бы тоже не стал за себя голосовать.
Она пришла ко мне с одним из вопросов, решение которых зависело от главного друида. Надо было выбрать: какие грибы использовать при окуривании больной головы для снятия боли. Одни грибы кончились, но годились другие. Сулис была целителем и травником, и сама решала, какое снадобье нужно больному, но любое изменение ритуала требовало одобрения главного друида.
Пока эти нескончаемые хлопоты не легли на мои плечи, я плохо понимал, сколько всего потребует от меня новое положение. Менуа как-то легко справлялся с этими вопросами. Но я-то носил звание главного друида только четыре ночи, и, кстати, ни в одну из этих ночей мне так и не удалось толком поспать. Да и поесть тоже. Проблемы возникали у всех. Я вдруг оказался всем нужен.
— Используй вот эти, — сказал я, показывая на почерневший сушеный гриб.
— Ты думаешь? Я бы предпочла...
Если не настоять на своем сейчас, подумал я, особенно с этой женщиной, авторитета у меня не будет никогда.
— Ты будешь пользоваться этими, — я попытался сказать это таким тоном, каким говорил Менуа, а потом повернулся и ушел. Женщина не станет спорить, если спорить не с кем.
Я ходил по селению, отвечал на вопросы, высказывал мнение, давал советы. И везде слышал за плечом осторожные шепотки. Приходилось делать вид, что меня это не касается. Конечно, люди дивились моему возрасту, никак не соответствовавшему положению, которое я занял. Но по большей части судачили насчет Лакуту.
Я понимал Сулис. Она ценила свою независимость не столько ради своих целительных сил, сколько ради своего звания. Как целительница, она обладала всеми правами друида; а будь она женой, пришлось бы подчиняться мужчине. Сулис не желала подчиняться никому. Я предвидел, что для главного друида она тоже не собирается делать исключение. Интересно, как Менуа с ней справлялся? Но таков уж был дух Сулис.
А вот дух Лакуту оставался для меня загадкой, хотя и не казался сложным. Или виноват языковый барьер? Она стремилась удовлетворить любые мои потребности, кроме потребности в общении. Казалось, она оставила себе только язык тела. Пригласи я гостей в дом, она танцевала бы для них, но разговаривать — ни за что. Я не приглашал гостей.
Главного друида ничто не должно смущать, но я еще не дорос до такого состояния. Лакуту меня смущала. По-моему, она даже не догадывалась, что спит теперь с главным друидом. Да и какая ей разница? Я твердо обещал себе, что как только выпадет свободное время, займусь решением этой проблемы. Правда, как ее решать, я понятия не имел. Менуа учил меня решать проблемы племени, о моих собственных разговор у нас не заходил.
Солнце давно зашло, когда я, наконец, смог вернуться домой. Горящий очаг и горячая еда ждали меня; Лакуту поддерживала огонь и как-то незаметно заменила Дамону в части приготовления пищи. Дамона пару раз удивленно поднимала брови, но мне ничего не сказала. Когда я вошел, Лакуту сидела у моей постели. Она посмотрела на меня большими влажными глазами, застенчиво улыбнулась и стала поправлять тюфяк. Ни слова приветствия от нее я так ни разу и не услышал.
Возможно, думал я, она просто не хочет говорить, стараясь сохранить хотя бы видимость независимости. Я слишком устал, чтобы есть. С блаженным стоном я повалился на постель, пахнущую свежими сосновыми ветками, и прикрыл глаза. Тут же скрипнула дверь. Надо научить Лакуту смазывать петли растопленным жиром...
— Айнвар?
Я вздохнул.
— Заходи, Тарвос.
Воин взял привычку заглядывать ко мне каждый вечер, узнавать, не надо ли мне чего-нибудь. Сан главного друида вовсе не требовал держать при себе воина на посылках, но, с другой стороны, главные друиды не держали и рабынь на ложе. Традиции рушились, но хорошо это или плохо, я пока не знал.
Тарвос вошел и первым делом заглянул в кастрюлю. Поискал глазами, взял плошку и положил себе еды. Потом уселся у огня, скрестив ноги.
— Может, я могу что-то сделать для тебя? — спросил он, насыщаясь.
— Нет. То есть да... — после целого дня забот говорить было лень. Образы мелькали за опущенными веками... Сулис. Лакуту... Неожиданно для самого себя я спросил: — Тарвос, ты видел новую женщину Крома Дарала после того, как мы вернулись?
Воин усмехнулся.
— Это ту, которая тебя ждала?
Я приподнялся на локте.
— И ты знаешь?..
— Да все знают. Говорят, она устроила дикий скандал, когда услышала, что ты собираешься стать друидом. Орала, бросалась вещами. Наши беспокоились. Нехорошо, когда племя не может подобрать пленной женщине благородного происхождения какой-нибудь дом. Пойдут разговоры, что мы плохо обращаемся с пленницами...
— Но ведь ее взял Кром Дарал.
— Ну, взял. Жаль его. Что это за женщина, которая кричит все время? — Внимание Тарвоса полностью сосредоточилось на тушеном мясе.
— Но ты видел ее?
— Почем я знаю? Я даже не представляю, как она выглядит. Но слышать слышал, конечно. Он все время хвастается.
Я сел на постели.
— Чем хвастается? Кто? — не понял я.
— А она с сюрпризом оказалась. Помнишь слепого мальца, который вечно удирает от матери? Так вот, на праздник урожая он сослепу налетел на нее. Она его на руки взяла, а когда поняла, что он незрячий, стала плакать. Слезы попали ему в глаза, и что ты думаешь? На следующий день он прозрел! Может, и не совсем, но хотя бы свет видит, говорят, даже лица теперь различает.
— Стой! Ты о Бриге говоришь?
— Ну да, Брига из секванов, женщина Крома Дарала. Целительница настолько обалдела, что тут же предложила взять ее в ученицы, да только эта Брига заявила, что не хочет иметь дела с друидами. А Кром хвастается. Да он больше ни на что и не годится. Только хвастать.
Тарвос встал, потянулся и положил себе еще кусочек мяса. Задумчиво прожевал и, смахнув жир с бороды, задумчиво сказал:
— Что это она с ним делает? Но мясо у нее получается вкуснее, чем у Дамоны. — Он не торопясь закусил хлебом, опростал миску с творогом, отдал должное меду с орехами, запил тремя чашками вина, сыто рыгнул и, отдуваясь, произнес нарочито небрежно: — Ну, если я тебе больше не нужен, пойду, пожалуй.
— Да, еды больше нет, — рассеянно ответил я. — Если ты об этом, конечно...
— Может, передать кому что?
— Нет. Хотя... нет, это завтра. Я сам.
— Ладно. Зови, если что. — Тарвос пригнулся и, наконец, оставил нас с Лакуту.
Утром я вышел за порог, чтобы приветствовать солнце гимном. Однако с неба сыпался проливной дождь. Гимн я все равно спел. В соседних домах мне робко подпевали, но никто даже не выглянул. Никому не хотелось вылезать из теплого дома в зимний сумрак. Закончив гимн, я отправился искать Сулис. Надо было обсудить услышанное от Тарвоса. Человека с та