Той ночью, когда я расстелила свой плащ на земле, пытаясь уснуть, Онуава пришла ко мне. Она легла рядом и закрыла плащом нас обоих. Я одновременно и чувствовал, и не чувствовал теплое тело рядом с собой. Подозреваю, что и Онуава испытывала то же самое. Я крепко обнял ее, пытаясь вернуть рукам осязание. Я положил руку на ее полную грудь, но это была просто рука на груди. С таким же успехом я мог бы положить руку на земляной холмик. Она погладила мою неотзывчивую плоть, затем переместила руку на грудь, ближе к сердцу. Так, обнявшись, мы и пролежали до самого рассвета. Потом встали и пошли дальше.
Руины Ценабума мы обошли стороной. Ни мне, ни Котуату не хотелось видеть разрушения в городе. Мы шли и шли на север, и в какой-то момент мои ноги узнали мягкую коричневую землю, и я невольно ускорил шаг.
— Эй, притормози! — окликнул меня Гобан Саор. — Женщинам за тобой не угнаться.
Я пошел медленнее, дожидаясь отставших. Но впереди меня ждала моя женщина. Брига. И Лакуту, и Глас, и Кормиак Ру. И Роща. Мой дух стремился к Роще сильнее, чем тело к еде во время осады Алезии. Мои ноги порывались бежать, не слушая голову, не заботясь об остальных.
Миновав солнечную прогалину, я обогнул ольховые заросли и обнаружил рыбака, сидящего на берегу притока Аутуры. Он чинил сети, терпеливо латая дыры. Заметив меня, он очень удивился.
— Откуда ты взялся?
— Из Алезии.
Его глаза широко распахнулись.
— Я думал, там все погибли. Вся армия Галлии и все, кто был с ними.
— Когда ты это услышал?
— Да вот как раз этим утром. Кричали из верховьев. А слухи пришли еще раньше. Только мы не знали, насколько это правда.
— В форте Рощи тоже слышали? — с замиранием спросил я.
— Наверное, слышали. Я там не был. Это же полдня ходу, сам знаешь. А у меня тут река, рыба… — Он явно стремился вернуться к своему привычному мирку, хотя и узенькому, но вполне достаточному для него. Что ему Алезия? Что ему Цезарь? Вот сеть прохудилась, это беда. А что там, далеко, его не касалось. Но он только что походя разрушил мой мир. Брига помнит мои слова. Жертвенный нож не знает жалости. Я побежал. Внутренний голос твердил мне, что так лучше; пусть все они будут мертвы, пусть их дух получит свободу. Это лучше, чем рабство! Но я все еще надеялся. Я хотел жить, и я хотел, чтобы они тоже жили.
Я побежал и бежал до тех пор, пока легкие не начало разрывать из-за нехватки воздуха. Я обнаружил, что стою, прислоняясь к сараю какого-то мелкого землевладельца, хватая ртом воздух. Котуат и Гобан Саор отстали. На них лежала забота о женщинах с детьми, которых надлежало доставить в поселок Рощи. Где моя семья лежит мертвой. Я сжал кулаки, воздел их к небу и закричал. Пепел лег на мое запрокинутое лицо. Густой запах древесного дыма висел в осеннем воздухе. Слишком сильный запах. Я замер, предоставив моему духу исследовать окружающее. А потом снова побежал.
Вершина холма поднялась над равниной. Она была все такой же, как и в древности, до того, как кельты пришли в Галлию. Священное сердце земли, место удивительной силы. Сейчас его венчало пламя. Даже отсюда я видел, что Роща горит.
Смирив боль в ногах и легких, я побежал так, как никогда не бегал раньше, не сводя глаз с далекого огня, пожирающего дубы. Ветер принес очередную порцию пепла и с ним до меня долетел шепот умирающих деревьев. Моих деревьев! Мелькнула мысль о магии дождя и ушла, не задержавшись. Поздно! Пылала вся вершина холма. Пока я буду собирать облака, нечего будет тушить. Я бежал.
Сколько боли может поглотить дух? Друиды думали об этом. Милосердная смерть позволяет забыть о самой нестерпимой боли. Я бежал, нащупывая нож, всегда висевший у меня на поясе. Тот самый нож, который наточил для меня Гобан Саор и который я предназначал Верцингеториксу.
Дорога раздваивалась. Одна поворачивала к нашему поселку, и я выбрал ее, чтобы умереть там, где оставалась моя семья. Я уже плохо осознавал себя, изрыгая попеременно то мольбы, то проклятия, взывая к Источнику, выкрикивая священные имена богов со всей силой любви и горя. А потом на меня налетела Брига. Она просто выскочила из ворот поселка и рухнула в мои объятия.
Иногда радость может ранить сильнее, чем горе, потому что в нее невозможно поверить. Плача и смеясь, мы бесцельно кружились, крепко обнимая друг друга. Ее пальцы гладили мое лицо, а я крепко прижимал ее к себе. Слов не было. Мы твердили только: «Ты, ты!» и плакали. Вокруг собирались люди: Лакуту, дети, Сулис, Керит, Граннус, Теймон, Диан Кет, — многие вскрикивали от удивления и радости. Я не видел Аберта.
— Где мастер жертв, Брига?
— Ах, Айнвар! Сегодня утром нам передали, что ты...
— Неважно! Ты же видишь: я жив!
— Вижу! Но когда я услышала вести, я решила, что все пропало, и пошла искать Аберта… как ты сказал. Он начал готовиться… мы начали готовиться. И тут страж закричал, что Роща горит. Римский патруль поджег Священную Рощу! Аберт тут же забыл обо всем и унесся туда, к холму, чтобы сражаться с римлянами и спасать деревья. Наставник Нарлос отправился вслед за ним, а мне пришлось держать Кормиака Ру, он тоже рвался туда. Мы ждали и надеялись, но...
— Но они так и не вернулись, — закончил я за нее. — Значит, их нет в живых.
— Да, — едва слышным шепотом произнесла Брига. — Римляне уехали; они даже не стали нападать на селение. Мы не знали, что делать. Мы просто ждали… Смотрели на погребальный костер на месте Рощи и ждали…
Мастер жертв принес в жертву себя, подумал я. Зачем? Мои тело и дух слились воедино, образуя сверхсознание. Я видел возносящиеся ввысь пылающие деревья, обращающиеся в величественные колонны небывалого храма, заполненного благодатью, очищенной огнем. Я узнал этот храм.
Брига спрятала голову у меня на груди. Мы стояли, тесно прижавшись, и на нас мягко падал пепел.
Эпилог
Колесо времени повернулось. Теперь мы были свободными людьми только в своих сердцах.
После падения Алезии Цезарь убил всех, кого посчитал непригодным для продажи в рабство. Город он отдал на разграбление своим солдатам. Эдуев и арвернов пока держали в заложниках. Цезарь намеревался купить за их жизни лояльность двух самых крупных племен. Он объезжал Галлию, по очереди требуя от королей подчинения Риму. Когда перед ним предстал Котуат, король карнутов, и вместо изъявления покорности плюнул ему под ноги, римлянин приказал обезглавить моего друга.
Естественно, последовал запрет на деятельность Ордена Мудрых. Мне с семьей пришлось уйти в леса. Но мы жили. Мы выжили, чтобы снова петь, хоть и приглушенными голосами, и растить и воспитывать наших детей. Мы так и не узнали о судьбе Майи. Никто и никогда не слышал ничего о Кроме Дарале и Бароке. Может, оно и к лучшему.
Прошло десять зим, прежде чем я узнал через тайную сеть друидов о судьбе Верцингеторикса. Я ничего не сказал Онуаве. Она была полностью поглощена своим вторым сыном… моим сыном. У Бриги было уже трое, и теперь женщины слегка соперничали друг с другом. У Лакуту родилась дочь с очаровательным ямочками на щеках, которую обожали Глас, Кормиак Ру и сын Верцингеторикса.
Верцингеторикс… Цезарь действительно увез его в Рим и несколько лет продержал в тюрьме, пытаясь голодом и пытками сломить его дух. Из этой затеи ничего не вышло. Тогда он провел Рикса в цепях по улицам Рима в так называемом «триумфе», а затем казнил.
Я встретил великих людей. Даже Цезарю следовало отдать должное в этой жизни. Но мы живем не для того, чтобы постепенно накапливать награды. Однажды Менуа объяснил мне, что жизнь сильного человека сменяется периодом беспомощности, а жизнь высокопоставленного вождя может обернуться позорной кончиной. В природе сохраняется баланс. В одном рождении мы командуем тысячами людей, в другом служим одному единственному хозяину. Но сама жизнь бессмертна.
Верцингеторикс больше не дышит нашим воздухом, и не ходит по нашей земле. Но я продолжаю говорить с ним так, словно он слышит меня. Я ощущаю его дух. Он словно сетью окутывает меня, куда бы я ни шел, что бы я ни делал. Верцингеторикс умер, и все же он жив, как никогда. Где-то в будущем он ожидает меня, и обещание этой встречи дает мне силы.
Я помню его слова, его улыбку, его жесты. Иногда уголком глаза я замечаю тень его духа. От нее исходит благодать. Я глубже погружаюсь в себя и начинаю замечать, что память о моем душевном друге дает мне силы. Наш неоконченный разговор все продолжается и продолжается.
ИСТОРИЧЕСКОЕ ПРИМЕЧАНИЕ
Там, где Священная Роща карнутов некогда венчала вершину холма, высится сегодня величественный Шартрский собор. Каждый год тысячи галлов съезжаются сюда со всего света, чтобы поклониться своему прошлому, озаренному отблеском Иного мира.
ОБ АВТОРЕ
Морган Лливелин считают верховной жрицей кельтов. О прошлом своего народа она написала шесть романов, в том числе переведенный на многие языки роман «Ирландский лев». Автор живет в Ирландии.