В свете такого прочтения символа лабиринта обретает более глубокий смысл севернорусское, поморское именование валунных лабиринтов вавилонами. В общеизвестном понятийном ряду авраамической традиции Вавилон (и исторический, и мифологизированный) выступает именно как град дольний, грешный, означая мир после грехопадения, — вполне подобный тому лабиринту, в котором блуждает пилигрим Я. А. Коменского.
Однако такое представление неполно. Если взглянуть на проблему в более широком сравнительно-мифологическом контексте, нельзя не принять во внимание такой апокрифический источник, как «Сказание о Вавилонском царстве». Он был довольно широко распространен, в том числе на Руси, где принял даже форму народной сказки, дожившей практически до современности, однако записи этого сюжета сравнительно немногочисленны. Видимо, он был по каким-то причинам вытеснен на культурологическую периферию (иногда это происходит с сюжетами инициатическими).
Между тем, «Сказание…» в основе своей типологически восходит к кругу древнейших мифологических мотивов, описывающих обретение в начале времен высочайших, главных, жизненно важных ценностей земного мира (огня, воды и т. п.). Герой «Сказания…» именно в центре Вавилона, — безусловно, мрачного, злого, захваченного змеями, — обретает святые регалии Вселенского Монарха, Царя Мира. То есть центр Вавилона, а значит, и лабиринта, его поморского символического аналога, оказывается святым, несмотря на деградацию окружающего мира. Таким образом, этот центр выражает идею Полюса как высочайшего проявления сакральности в мире дольнем.
Надо сказать, что полярная интерпретация символа лабиринта находит соответствие не только в авраамической традиции. Полярную концепцию лабиринта нетрудно соотнести с парадигмой древнекитайского, даосского духовного Делания (в даосской литургии и внутренней алхимии). Ибо венцом этого Делания (как неоднократно отмечал в своих работах один из крупнейших отечественных синологов и религиоведов Е. А. Торчинов) является обретение Дао как Материнской Оси Мира и достижение небесных обителей, расположенных на Полярной Звезде{294}.
Полярная модель лабиринтного мифа проясняет и некоторые особенности самой формы этого символа. Например, проблему соотношения между центром лабиринта и его второй «кардинальной» точкой — перекрестием на полпути от входа, от периферии к центру (в лабиринте «классической» формы, по определению архангельского историка А. А. Куратова). Крест — древний символ четырех первоэлементов (стихий) земного мира; по версии, предложенной мурманским краеведом Л. В. Ершовым{295}, крест в структуре лабиринта обозначает именно земной мир, Землю. В таком случае, концентрические непересекающиеся полуокружности противоположной кресту части лабиринта могут рассматриваться как «верх» по отношению к Земле. То есть они символизируют Небо, или несколько «Небес», которые нередки в космологических построениях древности.
Но ведь перекрестие, равноконечный крест — это еще и простейший (возможно, древнейший) символ Центра Мира, земного Полюса (или полярного материка Арктогеи, в философии традиционализма). Тогда, может быть, достижение перекрестия во время прохождения лабиринта символически маркирует обретение земного Полюса? Тогда дальнейший путь к центру лабиринта есть мистическое восхождение к Полюсу Неба, к Полярной Звезде.
Такой ход мысли, впрочем, формально противоречит вышеупомянутому соотнесению центра лабиринта с Полюсом Мира (по Я. А. Коменскому). Однако можно ведь допустить и взаимодополняющую вариативность истолкований различных структурных компонентов лабиринта — вариативность, которая подчиняется неклассическим законам многомерного символического пространства смыслов.
Соотнесение центра лабиринта с символом Полюса позволяет сделать и такое гипотетическое сопоставление. На известной гиперборейской карте Г. Меркатора Полярная Гора, обозначенная как Rupes nigra et altissima — «Скала черная и высочайшая», — повторена дважды: на географическоми магнитном полюсах. Нельзя ли связать эту не слишком ясную ситуацию со схемой классического североевропейского лабиринта, сложенного из валунов? Ведь известно, что и центр лабиринта, и перекрестие «дорожек» на полпути к этому центру (две «кардинальные» точки) иногда отмечены холмиками из камней. А такого рода каменная горка или пирамидка является одним из наиболее распространенных символов Мировой Горы, Центра Мира.
Предлагаемый здесь подход к символизму лабиринта снимает еще одну проблему, которая подчас становится камнем преткновения для его истолкования. Дело в том, что вход в валунные лабиринты, при всей его очевидной значимости для любой интепретационной парадигмы, ориентирован по-разному. Единой закономерности, четкой привязки к сторонам света тут проследить не удается. Но ведь если каждый лабиринт в конечном счете символизирует Полюс, и в земном пространстве, и в метафизическом измерении, то ориентация входа во внешнее кольцо лабиринта становится попросту несущественной! В любом случае этот вход обращен на мистический Юг, где после полярной ночи рождается первый проблеск зари.
Своеобразными гиперборейскими иероглифами этого рассветного «Полярного Юга» могут, наверное, считаться и лабиринтообразные наскальные изображения, состоящие из концентрических кругов, имеющих в центре чашеобразное углубление, из которого нередко исходит прямая линия, пересекающая все окружности (англ. cup and ring markings). Они известны прежде всего среди петроглифов мегалитической Британии, Шотландии и Ирландии, а также в Индии и в некоторых регионах доколумбовой Америки{296}; столь широкое их распространение может указывать на палеолитические истоки этого изобразительного мотива.
О символике подобных знаков, в контексте лабиринтного мифа в культуре североамериканских индейцев пуэбло и в борейской ретроспективе, говорилось выше, в главе «Гиперборея Палеоиндейская». В связи с возможным прочтением этих глифов как символов храма Полярной Зари, встающей на юге, добавим, что в наскальных изображениях Британских островов отрезки прямой линии, исходящие из центра этих знаков, иногда ориентированы именно на юг, — например, в Ахнабрек (Achnabreck), где находится один из самых значительных памятников мегалитического наскального искусства Шотландии{297}.
Из этих заключений следует и храмовый аспект в семантике лабиринта. В известном смысле лабиринт становится храмом Божественной Зари, русской фольклорной Зари-Заряницы, полярной Зари-Ушас ведических гимнов. Причем ее образ, возможно, восходящий к палеоарктической культуре, в весьма внятной и узнаваемой «лабиринтной» форме сохранился в средневековых алхимических трактатах, еще раз подтверждая их глубочайший архаизм{298}.
Прежде всего упомянем трактат «Aurora Consurgens», «Заря Восходящая» (его авторство, по крайней мере, частичное, некоторые ученые связывают с Фомой Аквинским). Основа его понятийного строя — это авраамический образ огнеликой Софии-Премудрости, который посредством тончайших ассоциаций соотносится с еще более архаичным (и контекстуально более широким) образом Царицы Южной (лат. Regina Austri){299}. Вряд ли можно сомневаться в том, что полярное истолкование этого образа делает его более логичным, — а в равной степени объясняет и обосновывает само понятие мистического Юга, которое на первый взгляд кажется несколько неожиданным в полярно ориентированной религиозно-мифологической традиции.
Но как же все-таки решить вечную проблему квадратуры круга — не в ее математическом выражении, а в мистическом и теменологическом? Как согласовать представления об изначальной круглообразности протохрама и реальные, причем древние формы храмов квадратных (прямоугольных)? Ведь эта проблема возникает и при осмыслении форм одного и того же храма, например, русских церквей, где над пространственным крестом или «четвериком» здания возвышается круглый купол. Зодчие просто выкладывали из бревен или камня промежуточные элементы, переходя от квадрата к кругу. Для мистического и мистериального сознания этой эмпирии было недостаточно. Но тайна квадратуры круга все-таки разрешалась! Вот как это было сделано в средневековом латинском герметизме.
Тайный четырехугольник Мудрецов
В этой фигуре ясно обозначено знание первоэлементов, о которых Гермес трактует в этой главе. А потому верно Аристотель Химик говорит: «Раздели Камень свой на четыре первоэлемента, очисти их и соедини в Одно (unum), и обретешь весь Магистериум. Это Одно, в котором должны быть воссоединены (redigenda) первоэлементы, есть тот малый круг, занимающий место центра в квадратной этой фигуре. Ибо он — посредник (mediator), утверждающий мир (pacem faciens) между недругами, или первоэлементами, дабы в согласном объятии они любили друг друга. Более того: лишь он совершает квадратуру круга, доныне многими взыскуемую, но мало кем обретенную. Ибо лучами своими достигает он углов всех первоэлементов и долгим круговращением (circumrotatione) многоугольную эту форму квадратуры обращает в круговую, ему самому сообразную (conformem). Обэтом — достаточно.{300}
Можно предположить, что под именем Аристотеля Химика здесь, как и в других фрагментах подобных текстов, скрывается Аристей Проконнесский (или Арислей?) с его гиперборейским учением (возможно, какая-то очень древняя традиция, сохранявшаяся в текстах авторов с похожими именами, воспринималась как наследие одного и того же человека). В процитированном отрывке, несмотря на то, что он прошел через двойной перевод (с древнегреческого на арабский и затем на латынь), сохранился несомненный полярный символизм Центра Мира: ведь здесь снятие антиномий четырехчастной схемы первоэлементов происходит через обретение Центра, центрального круга, Полюса. Это парадигма кельтского креста, пересеченного кругом, — традиционалистский символ полярной Арктогеи. К тому же квадратура круга, вечная загадка алхимической (и не только) философии, кратко и внятно разрешается здесь не просто обретением Центра, но и утверждением