— Я не принадлежу к большинству.
— Или в тебе соков не осталось?
— Может, и так.
— А может, ты предпочитаешь мальчиков? У нас в шайке есть такие.
— Нет, не могу сказать, чтобы когда-либо желал мужчину. Но у меня была женщина, настоящая женщина — и другая мне не нужна.
Каэсса отошла от него.
— Я велела приготовить тебе горячую ванну. Сиди в ней, пока вода не остынет. Это поможет разогнать кровь по твоим усталым мышцам. — С этими словами она повернулась и вышла.
Друсс поглядел ей вслед, сел и поскреб бороду.
Эта девушка беспокоила его. Было что-то непонятное в ее глазах. Друсс никогда толком не понимал женщин, не обладал чутьем, как некоторые мужчины. Женщины были для него существами чужеродными, далекими и опасными. Но в этой девчушке присутствовало что-то еще — ее глаза выражали безумие, безумие и страх.
Друсс пожал плечами и сделал то, что делал всегда, когда не мог разгадать какую-нибудь загадку: забыл о ней.
После ванны он быстро оделся, расчесал волосы и бороду, наскоро позавтракал в Эльдибарской столовой и присоединился к пятидесяти добровольцам на стене как раз в тот миг, когда за предутренним туманом забрезжил рассвет. Утро выдалось свежее, прохладное и обещало дождь. Внизу собирались надиры, груженные камнем телеги медленно тянулись к катапультам. Люди на стене почти не разговаривали — в такие дни человек обращается мыслями внутрь. «Умру ли я сегодня? Что делает сейчас моя жена? Зачем я здесь?»
Оррин с Хогуном шли вдоль стены. Оррин говорил мало, предоставляя командиру Легиона шутить и задавать вопросы. Панибратство Хогуна с рядовыми коробило его, но не слишком; возможно, в этом чувстве было больше сожаления, нежели возмущения.
Около надвратной башни вперед выступил молодой кул — кажется, его звали Бреган.
— Вы будете нынче сражаться вместе с «Карнаком», командир? — спросил он.
— Да.
— Благодарю вас. Это большая честь для всех нас.
— Ты очень любезен.
— Это чистая правда. Мы с ребятами говорили об этом ночью.
Смущенный, но довольный, Оррин улыбнулся и прошел мимо.
— Это вам не снабжением заниматься — тут ответственность гораздо выше, — сказал Хогун.
— Почему?
— Они вас уважают — а этот вот парень прямо-таки боготворит вас. До этого еще дорасти надо. Они останутся с вами, когда все прочие разбегутся, — или побегут с вами, когда все прочие останутся.
— Я не побегу, Хогун.
— Я знаю — и не это имел в виду. Человек слаб: порой и лечь хочется, и сдаться, и дать стрекача. Но вы сейчас не просто человек — вы полусотня. Вы «Карнак». Это большая ответственность.
— Ну а вы?
— Я Легион, — просто ответил Хогун.
— Да, пожалуй. Вам страшно?
— Еще как.
— Я рад, — улыбнулся Оррин. — Рад, что не одинок.
Как и обещал Друсс, день принес новые ужасы: сперва каменный град, сотрясающий стену, потом громовой вопль и атака с лестницами — оскаленная орда, карабкающаяся навстречу серебряной стали дренаев. Три тысячи воинов с Музифа сменили бойцов, выдержавших тяжелую боевую страду накануне. Звенели мечи, падали с криком люди — так длилось много часов подряд. Друсс расхаживал по стене, точно сказочный гигант, мрачный и обагренный кровью, круша топором надирские черепа, — его ругань и громкие оскорбительные возгласы притягивали к нему врагов отовсюду. Рек, как и вчера, бился рядом с Сербитаром, но теперь к ним присоединились Менахем, Антахейм, Вирэ и Арбедарк.
К полудню двадцатифутовой ширины стена стала скользкой от крови, и трупы покрыли ее — но битва продолжала бушевать с той же силой. Оррин у надвратной башни дрался как одержимый вместе с воинами «Карнака». Бреган, сломав свой меч, подобрал надирский топор, двуручный, на длинном топорище, и орудовал им с поразительным мастерством.
— Вот настоящее мужицкое оружие! — крикнул ему Джилад во время краткой передышки.
— Поди скажи это Друссу! — ответил Оррин, хлопнув Брегана по спине.
В сумерках надиры снова отошли, провожаемые ликующими воплями и улюлюканьем. Но победа досталась дренаям дорогой ценой. Друсс, весь залитый кровью, доковылял, переступая через тела, до обтирающих оружие Река и Сербитара.
— Эта проклятая стена чересчур широка, чтобы держать ее долго, — сказал он, в свою очередь обтирая Снагу о кафтан мертвого надира.
— Святая правда. — Рек утер лицо краем плаща. — Но ты прав — нельзя отдать ее так просто.
— Пока что, — сказал Сербитар, — мы убиваем их из расчета три к одному. Этого мало. Они нас измотают.
— Нужны люди. — Друсс сел на парапет и почесал бороду.
— Вчера я отправил гонца к моему отцу в Дрос-Сегрил, — сказал Сербитар. — Дней через десять придет подкрепление.
— Драда ненавидит дренаев, — покачал головой Друсс. — С какой стати ему слать сюда людей?
— Он пришлет мою личную гвардию. Таков закон Вагрии. Хотя мы с ним уже двенадцать лет не разговариваем, я остаюсь его первенцем, и это мое право. Триста воинов с мечами прибудут ко мне — немного, но все же польза.
— А из-за чего вы поссорились? — спросил Рек.
— Поссорились? — удивился альбинос.
— Ну да, ты и твой отец.
— Мы не ссорились. Он смотрел на мой талант как на «дар тьмы» и хотел убить меня, но я не дался. Меня спас Винтар. — Сербитар снял шлем, развязал свои белые волосы и потряс головой, подставив ее вечернему ветерку.
Рек, переглянувшись с Друссом, сменил разговор:
— Ульрик, должно быть, уже понял, что сражение предстоит нешуточное.
— Он знал это заранее, — сказал Друсс. — Покамест это его не беспокоит.
— Отчего же? А меня вот беспокоит. — Вирэ подошла к ним с Менахемом и Антахеймом. Монахи молча удалились, а Вирэ села рядом с Реком, обняв его за пояс и положив голову ему на плечо.
— Нелегкий выдался денек, — проговорил Рек, гладя ее волосы.
— Они оберегали меня, — шепнула она. — Это ты им велел, я знаю.
— Ты сердишься?
— Нет.
— Вот и хорошо. Мы только что встретились, и я не хочу тебя терять.
— Вам обоим надо поесть, — сказал Друсс. — Я знаю, вам не хочется, но послушайтесь старого вояку. — Старик встал, оглянулся еще раз на стан надиров и медленно побрел к столовой. Он устал. Устал до предела.
Вопреки собственному совету он обогнул столовую стороной и направился в свою госпитальную каморку. Длинное строение полнилось стонами раненых. Запах смерти стоял повсюду. Носильщики таскали мимо Друсса кровавые тела, подлекари ведрами лили на пол воду и, орудуя тряпками и песком, готовили помещение к завтрашнему дню. Друсс ни с кем не заговаривал.
Открыв дверь комнаты, он увидел там Каэссу.
— Я принесла тебе поесть, — сказала она, не глядя ему в глаза. Он молча принял от нее тарелку с говядиной, красными бобами и толстыми ломтями черного хлеба и стал есть. — В соседней комнате приготовлена ванна, — сказала она, когда он закончил. Он кивнул и разделся.
Сев в чан, он смыл кровь с волос и бороды. Холодный воздух коснулся его мокрой спины — это вошла Каэсса. Она стала рядом на колени, набрала в пригоршню ароматического мыла и стала мыть ему голову. Он закрыл глаза, наслаждаясь прикосновением ее пальцев. Она ополоснула ему волосы теплой чистой водой и вытерла свежим полотенцем.
Вернувшись к себе, Друсс обнаружил, что она приготовила ему чистую рубашку, черные шерстяные штаны, а кожаный колет и сапоги протерла губкой. Прежде чем уйти, она налила ему лентрийского вина. Друсс осушил кубок и прилег на кровать, опустив голову на руку. После Ровены ни одна женщина так не ухаживала за ним, и он разнежился.
Ровена, его девочка-жена, увезенная работорговцами вскоре после их свадьбы у большого дуба. Друсс последовал за ними, даже не похоронив своих родителей. Много месяцев он странствовал по свету и вот наконец вместе с Зибеном-Бардом вышел к их лагерю. Узнав у вожака, что Ровену продали купцу, который увез ее на восток, Друсс убил работорговца в его шатре и снова отправился в путь. Пять лет он странствовал по континенту, стал наемником и прослыл самым страшным воином своего времени. Наконец он сделался призовым бойцом Горбена — бога-короля Венгрии.
Когда он отыскал свою жену в одном восточном дворце, он плакал навзрыд. Без нее он был только половиной себя. Она одна делала его человеком, сглаживала темные стороны его натуры — с ней он обретал себя целиком и видел красоту не только в стальном клинке, но и в цветущем лугу.
Она тоже мыла ему голову, и под ее пальцами боль утихала в шее, а гнев в сердце.
Ее не стало, и мир опустел — только серая рябь осталась там, где некогда переливались яркие краски.
Пошел тихий дождь. Друсс послушал еще немного, как он шуршит по крыше, и уснул.
Каэсса сидела снаружи, обхватив руками колени. Если бы кто-то подошел к ней, то не понял бы, что струится по ее лицу — дождь, слезы или все вместе.
Глава 22
Тридцать впервые стояли на Эльдибаре все вместе. Сербитар предупредил Река и Друсса, что нынче бомбардировки не будет, зато надиры постараются измотать защитников бесконечными атаками. Друсс наотрез отказался отдыхать и стоял посредине стены. Его окружали Тридцать в своих серебристых доспехах и белых плащах. Хогун тоже был с ними, а Рек и Вирэ примкнули к «Огню», стоящему на сорок шагов левее. Оррин остался в правой стороне, с «Карнаком». Пять тысяч человек ждали с мечами и щитами в руках, опустив забрала.
День настал хмурый и грозный — на севере клубились громадные тучи, лишь над стеной еще виднелась полоска голубого неба. Рек улыбнулся столь поэтической картине.
Надиры ревущим валом двинулись вперед — топот их ног был подобен грому.
Друсс вскочил на зубчатый парапет.
— Сюда, сюда, сыны шлюх! — взревел он. — Побратим Смерти ждет вас! — Его голос прокатился по долине, отозвавшись эхом в гранитных утесах. В тот же миг небо над Дросом пронзило кривое копье молнии, и грянул гром.
И кровопролитие началось.
Как и предсказал Сербитар, центр линии подвергся особенно яростной атаке — кочевники накатывали волна за волной, чтобы погибнуть под клинками Тридцати. Их мастерство поражало. Друсса сбили с ног дубиной, и кряжистый надир занес топор у него над головой. Сербитар, прыгнув вперед, отразил удар, а Менахем рассек врагу горло. Оглушенный Друсс перелез через труп прямо под ноги трем другим надирам. Арбедарк и Хогун прикрывали его, пока он нашаривал свой топор.