— Да. Ты возликовал.
— Но ведь это ужасно.
— Не знаю, думал ли ты об этом, Лучник, но послушай меня. Ты винишь богов за то, что они наслали на тебя проклятие, — на деле же проклятие было послано как раз тем двоим, кто его заслужил. Не знаю, верю ли я по-настоящему в судьбу, но в жизни человека порой происходят вещи, которых он не может объяснить. Например, то, как я здесь оказался… или уверенность Друсса в том, что он умрет здесь, ибо заключил договор со Смертью. И я верю, что ты послужил орудием… кто знает?., какого-то закона мировой справедливости, быть может. И что бы ты ни думал о себе, знай: Сербитар заглянул в твое сердце и не нашел там зла. А уж он-то понимает.
— Все может быть, — сказал Лучник и вдруг усмехнулся. — А ты заметил, что Сербитар, когда снимает свой шлем с лошадиным хвостом, становится еще ниже меня?
Вся обстановка комнаты состояла из циновки, подушки и стула. Сербитар стоял у окна, обнаженный и одинокий. Лунный свет омывал его белую кожу, ночной ветерок шевелил волосы. Он ссутулился и закрыл глаза. На него навалилась усталость — такой усталости он не испытывал еще ни разу за свою недолгую жизнь. Ибо в ней была правда.
Философы утверждают, что ложь под языком имеет вкус соленого меда, — и Сербитар знал, что это достаточно верно. Но потаенная правда куда хуже. Она селится в желудке, растет там и поглощает дух.
В этом же здании этажом ниже разместились триста вагрийцев с Субоденом во главе, прибывшие из Дрос-Сегрила. Уже несколько дней Сербитар сражался вместе со своей личной гвардией и снова стал принцем Дрос-Сегрила, сыном князя Драды. И это причиняло ему боль, ибо его люди творили знак Хранящего Рога всякий раз, как он, Сербитар, приближался. Они почти не разговаривали с ним и лишь торопливо отвечали на его вопросы. Субоден с обычной своей прямотой попросил Сербитара вернуться к его товарищам.
«Мы пришли сюда, принц Сербитар, ибо нас обязывает к этому долг. Мы лучше исполним его, если вас не будет радом».
Но еще больнее ранил Сербитара долгий разговор с настоятелем Ордена Мечей — человеком, которого он почитал и любил как отца, наставника и друга.
Сербитар закрыл глаза и раскрыл свой разум, освободился из телесной тюрьмы и отвел в сторону завесу времени.
Все дальше и дальше уходил он. Тринадцать долгих, утомительных, радостных лет промелькнуло мимо, и Сербитар вновь увидел себя в караване по пути в Орден. Во главе десяти воинов ехал рыжебородый гигант Драда, молодой князь Дрос-Сегрила — закаленный в боях, вспыльчивый, беспощадный к врагам, но верный друзьям. Самые доверенные его воины, ехавшие с ним, без колебания умерли бы за него, ибо любили его больше жизни. В хвосте поезда, в телеге, на соломенном тюфяке под шелковыми покрывалами ехал юный принц, и полотняный навес прикрывал от солнца его мертвенно-бледное лицо.
Вот Драда поворачивает своего коня и галопом скачет к телеге. Он опирается о луку седла и смотрит на мальчика. Мальчик поднимает глаза, и все, что он видит на фоне яркого неба, — это блестящие крылья отцовского боевого шлема.
Телега въезжает в тень фигурных черных ворот. Они открываются, и выходит человек.
— Добро пожаловать, Драда, — говорит он, и его голос как-то не сочетается с его серебряными латами — это голос поэта.
— Я привез тебе моего сына, — резко, по-солдатски рубит князь.
Винтар подходит к телеге и смотрит на мальчика. Кладет руку на его бледный лоб, улыбается и гладит принца по голове.
— Пойдем со мной, мальчик, — говорит он.
— Он не может ходить, — качает головой Драда.
— Да нет же, может.
Мальчик смотрит своими красными глазами на Винтара и впервые в жизни ощущает прикосновение чужого разума. Это происходит без слов. Одухотворенное лицо Винтара входит в мозг обещанием силы и дружбы. Хилое тело мальчика охватывает дрожь — это жизнь вливается в безжизненные мышцы, возрождая их.
— Что с ним такое? — в тревоге спрашивает Драда.
— Ничего. Попрощайся со своим сыном.
Рыжебородый воин разворачивает коня головой к северу и смотрит на свое беловолосое чадо.
— Делай все, как тебе говорят. Веди себя хорошо. — Он колеблется… делает вид, что укрощает коня. Он подыскивает прощальные слова, но не находит их. Ему всегда было трудно с этим красноглазым мальцом. — Веди себя хорошо, — повторяет он и, махнув своим воинам, пускается в долгий обратный путь домой, на север.
Повозка отъезжает, на тюфяк льется яркий солнечный свет, и мальчика будто пронзают копьем. На его лице отражается боль, глаза крепко зажмуриваются. Винтар осторожно входит в его разум и передает: «Встань и следуй за картинами, которые я буду показывать тебе».
Боль сразу проходит, и мальчик начинает видеть — куда лучше, чем прежде. И мышцы наконец-то подымают его — он уже забыл это ощущение с тех пор, как год назад лишился чувств на снегу Дельнохских гор. С того дня он лежал парализованный и безъязыкий.
Теперь он стоит и с плотно закрытыми глазами видит яснее прежнего. Без всякой вины он сознает, что уже забыл отца и счастлив этим.
Дух взрослого Сербитара вновь переживает всепоглощающую радость того дня, когда он рука об руку с Винтаром, Душой, прошел через двор и увидел в солнечном уголке близ высокой каменной стены крохотный черенок розы.
— Это твоя роза, Сербитар. Люби ее, лелей ее и расти вместе с ней. Однажды на этом крохотном ростке распустится цветок — и он будет благоухать для тебя одного.
— Это белая роза?
— Она будет такой, как ты захочешь.
В последующие годы Сербитар обрел мир и радость в дружбе, но ни разу больше не испытал такого полного счастья, как с Винтаром-Душой в тот первый день.
Винтар показал ему траву лорассий и велел жевать ее листья. Поначалу они вызвали у Сербитара сонливость и наполнили его мозг яркими образами. Но со временем крепкий молодой рассудок преодолел видения, и зеленый сок оздоровил хилую кровь. Даже глаза мальчика изменили цвет, впитав силу растения.
Сербитар снова научился бегать, наслаждаться бьющим в лицо ветром, научился лазать по деревьям и бороться, смеяться и жить.
А еще он научился говорить без слов, двигаться не шевелясь и видеть с закрытыми глазами.
И все эти блаженные годы роза Сербитара росла и расцветала — белая роза…
И вот он, конец! Один взгляд в будущее уничтожил тринадцать лет ученая и веры. Один мимолетный образ, мелькнувший в туманах времени, изменил всю его судьбу.
Пораженный ужасом, смотрел Сербитар на открывшуюся перед ним картину, на покрытые боевыми шрамами стены Дроса. Ум его отвратился от кровавого зрелища, и он унесся, подобно комете, в дальний угол Вселенной, забыв себя среди взрывающихся звезд и рождения новых солнц.
Но Винтар нашел его и там.
— Ты должен вернуться.
— Я не могу. Я все видел.
— Я тоже.
— Тогда-ты должен понимать, что я скорее умру, чем увижу это снова.
— Придется увидеть — это твоя судьба.
— Я отрекаюсь от такой судьбы.
— А твои друзья? От них ты тоже отрекаешься?
— Я не могу видеть опять, как ты умираешь, Винтар.
— Почему? Я сам видел это раз сто. Даже написал об этом стихи.
— Будем ли мы после смерти такими же, как теперь? Вольными душами?
— Не знаю — но мне хочется думать, что да. А теперь вернись к своим обязанностям. Я уже связался с Тридцатью. Они будут поддерживать в твоем теле жизнь так долго, как только смогут.
— Им не привыкать. Но почему я должен умереть последним?
— Потому что мы так хотим. Мы любим тебя, Сербитар. Всегда любили. Ты был робким ребенком, не знающим дружбы. Ты с подозрением шарахался от самого малого проявления нежности — душа, плачущая одна в пустыне Вселенной. Ты и теперь одинок.
— Но я люблю вас всех.
— Потому что нуждаешься в нашей любви.
— Нет, Винтар, не потому!
— А Река и Вирэ ты любишь?
— Они не принадлежат к Тридцати.
— Ты тоже не принадлежал, пока мы не взяли тебя к себе.
Сербитар вернулся в крепость и устыдился. Но стыд, который он испытывал раньше, не шел ни в какое сравнение с тем, что он чувствовал теперь.
Неужто всего час прошел с тех пор, как он гулял с Винтаром по стене, и жаловался ему, и исповедовался во многих грехах?
— Ты не прав, Сербитар. Совсем не прав. Я тоже испытываю упоение боем. Да и кто не испытывает? Спроси Арбедарка или Менахема. Пока мы остаемся людьми, мы и чувствуем по-человечески.
— Стало быть, то, что мы монахи, ничего не значит? — вскричал Сербитар. — Нас годами учили тому, что война есть безумие, что человек низок в своей жажде власти и крови. Мы поднялись выше обычных людей благодаря своим почти богоравным способностям. И вот выходит, что мы, как и все прочие, жаждем боя и крови. Все впустую!
— Как ты самодоволен, Сербитар, — сказал Винтар с легкой тенью гнева в голосе и взоре. — «Богоравные», «обычные люди». Где же смирение, к которому мы стремимся? Когда ты пришел в Храм, ты был слабым, одиноким и самым младшим из нас — но тем легче давалось тебе учение. И мы выбрали тебя Голосом. Только ли за то, что ты превзошел все науки и постиг философию?
— Я полагаю, что да.
— И ты снова заблуждаешься. Ибо во всякой мудрости таится страдание. Ты страдаешь не из-за отсутствия веры, но оттого, что веруешь. Вернемся к началу. Зачем мы отправились на эту далекую войну?
— Чтобы умереть.
— Зачем умирать именно так? Почему бы не уморить себя голодом?
— Потому что на войне воля к жизни проявляется всего сильнее. Человек из всех сил старается выжить. Он заново обретает любовь к жизни.
— А с чем приходится бороться НАМ?
— Со своими сомнениями, — прошептал Сербитар.
— Однако ты не думал, что подобные сомнения могут пометить тебя, — до того был уверен в своей богоравности?
— Да, был — а теперь уже не уверен. Это очень тяжкий грех?
— Ты сам знаешь, что нет. Почему я еще жив, мальчик? Почему не умер вместе с Тридцатью Магнара двадцать лет назад?
— Ты был тем избранным, кому предстояло основать новый храм.