Тоня чувствовала себя у милых хозяев по-домашнему уютно. Нина Петровна опекала квартирантку, как родную дочь, и все время пыталась ее накормить. Ей казалось, что молодая женщина выглядит для жены известного в городе кооператора слишком по-детски.
– Тебе надо немного поправиться. – Без конца повторяла она и носила в комнаты постояльцев то голубцы в сметане, то пирожок с творогом, то сладкую булочку. Пекла и готовила Нина Петровна не переставая. Алексей Михайлович не был в состоянии уничтожить столько продуктов, и в Тоне его супруга находила дополнительный стимул для своего кулинарного рвения.
Проводив мужа на работу, Тоня прошлась по пляжу, забежала на рынок, где накупила фруктов, а когда начало припекать, вернулась домой. Прохладнее всего было на террасе. Виноград обвивал ее со всех сторон и загораживал от обжигающих солнечных лучей. Сад у хозяев был ухоженный, но свободного места для прогулок в нем не осталось. Нина Петровна растила перцы, томаты, баклажаны, какие-то особые бобы и самую разнообразную зелень. Все это она умудрялась пропалывать, поливать и консервировать.
Тоня попыталась было предложить свою помощь, но хозяйка категорически отказалась:
– Приехала отдыхать, так отдыхай. – До обеда Тоня два раза поплавала в море, но загорать не стала, слишком жарко. Потом посидела на террасе с книжкой и персиками, немного поспала и к пяти вечера поняла, если «проотдыхает» так еще день, два, то сбесится. Готовить ужин Нина Петровна ей запретила. У нее уже все есть, не выбрасывать же продукты.
Томиться без дела Тоня не привыкла, а торчать целыми днями на пляже не могла. С шести она уже сидела на скамейке и ждала мужа.
Олег приехал в семь и сказал, что они сегодня вечером приглашены в ресторан. Тоня забеспокоилась:
– В чем же я пойду? Я вечерних платьев не привезла, да и нет их у меня.
Нина Петровна, которая все видела и все слышала, тут же пришла на помощь. В ее шкафу сохранился девичий гардероб дочери. Теперь Лина вышла замуж и в свои прежние наряды не влезает. За два часа, что у них осталось до ресторана, Тоня примерила десяток платьев, и то, которое выбрала, они с Ниной Петровной успели немного перешить. Наряд всем понравился, даже бывшему подводнику. Алексей Михайлович был особенно доволен. Это он привез дочери платье из заграничного плаванья и радовался, что оно теперь подошло молодой женщине:
– Я уж думал, так в шкафу и истлеет. – Проворчал он, любуясь на счастливую от успеха Тоню.
До парка Володарского они дошли пешком. Предполагая немного выпить, Олег решил за руль не садиться, а брать частника не захотела Тоня. Она и так почти целый день просидела на одном месте и рада была пройтись.
Моня Корзон встречал гостей на крыльце. В шикарном пожилом франте Олег с трудом узнал старого еврея. Моня вырядился в белый фрак, белоснежную сорочку, отделанную кружевами, и сверкал бабочкой в алмазах.
– Так вы, пожалуй, и до двадцатого внука доживете. – Пошутил Голенев, пожимая дедушке-юбиляру руку. Моня с ног до головы оглядел жену кооператора и почмокал губами:
– Я все те слова уже взял обратно.
В это время Голенева тронули за локоть. Он оглянулся и узнал директора ресторана, которого все звали греком.
– Пойдемте, я посажу вас за очень хороший столик. Оттуда будет не только слышно, но и видно Моню.
– Спасибо, Артур Иванович.
– Не за что, мой дорогой гость. Мне приятно, что вы помните мое имя. Здесь меня больше называют Греком, а как зовут, мало кто знает.
– Я даже помню вашу фамилию, хотя согласитесь, это куда труднее. – И Олег представил жене хозяина «Ласточки»: – Знакомься, милая. Это очень радушный человек и зовут его Артур Иванович Лескопопулос.
Хозяин растаял, и поцеловал Тоне руку.
– О чем говорил тот старик, который нас встретил? Какие слова он взял обратно? – Напомнила Тоня, когда они уже устроились за столиком на веранде.
– Тебя бы в разведку, все сечешь. – Удивился Олег.
– Ты не ответил…
– Я однажды здесь был с девушкой. Она старику понравилась. Он сомневался, не сделал ли я ошибку, женившись на тебе. Теперь он взял свои слова обратно.
– Что еще за девушка? – Тоня не смогла сдержать ревнивого восклицания. Олег расхохотался.
– Чего ты смеешься?
– Спроси еще раз. Мне очень нравится, как ты ревнуешь.
Тоня нахмурилась:
– Я же серьезно.
– Я тоже серьезно.
Официант принес на подносе ведерко со льдом, в котором охлаждалось шампанское, ловко откупорил бутылку и наполнил им фужеры:
– Сегодня подают только шампанское и фрукты. И никто не платит.
– А если я захочу сделать взнос на счет десятого внука юбиляра?
Официант нагнулся к Олегу и шепнул ему на ухо:
– Это к Артур Ивановичу. Он у нас казначей Мони.
В половине десятого все места были заняты. Голенев увидел много знакомых лиц, его тоже многие узнавали. Клиенты кивали друг другу, но вели себя весьма сдержано. В качестве гостей маэстро они выступали редко и немного смущались. Наконец появился сам юбиляр со скрипкой в руках. Для него на террасе соорудили небольшую трибуну, и старик ловко на нее вбежал:
– Дамы и господа, разрешите поблагодарить вас за внимание к моей скромной персоне. Но как вы понимаете, всякий еврей не упустит своей выгоды. Я тоже ее не упущу. Поскольку вы пришли на мой праздник, музыку сегодня заказываю я. А вам, даже если она покажется не очень веселой, придется сидеть и слушать. – Гости захлопали. Моня Корзон поклонился, установил скрипку под подбородок, и поднял смычок: – Итак, Лист. Цыганская рапсодия. – И заиграл.
Голенев никогда раньше не слушал серьезную музыку на концертах. Иногда по радио передавали мелодии, которые ему нравились, но взять и самому пойти на подобный концерт ему в голову не приходило. А сейчас они сидел на террасе, вокруг росли пальмы, над ними мириадами звезд светилось южное небо и звучал Лист. Они с Тоней вдруг почувствовали, что у обоих из глаз потекли слезы. Проникновенный, живой и чуть надрывный голос скрипки проникал в душу. Все вокруг стихло. Даже цикады не мешали музыканту. Моня парил над миром и владел им.
Когда скрипка смолкла, еще звучала опьяненная ею тишина. Потом началось невероятное. Люди не просто хлопали, они бесились, вскакивали с мест, бежали к скрипачу, дергали его за фалды фрака, пожимали руки. У многих глаза покраснели от слез.
– Олег, надо было купить цветов. – Шепнула Тоня. Он понял и подозвал официанта. Тот кивнул. Оказывается, предусмотрительный Грек заготовил розы. Они в подсобке. Голенев расплатился и попросил принести цветы к последнему выходу маэстро.
Моня продолжал творить чудеса. Он играл Равеля, Паганини, Брамса, Сарасате, цыганские напевы Дворжака. Успех он имел ошеломляющий. Никто не думал, что под личиной ресторанного «менестреля» прячется большой виртуозный музыкант, способный донести до людей, в общем далеких от серьезной классической музыки, голос великих певцов мира.
Олег с Тоней шли домой обнявшись. Они молчали, потому что в них еще звучала музыка старого еврея. Так они дошли до своего домика, постояли у моря, которое тихо подгоняло к ним кружевную волну, потом уселись на камень и долго смотрели на бездну воды и неба, а в душе у них продолжала петь скрипка.
На следующее утро Голенев собрал небольшой совет. Сергей Скворцов и Степан Хорьков выслушали рассказ Олега о требованиях чиновников и его неудачной попытке пресечь их с помощью спецслужб.
– Не знаю, что тебе и сказать… – Скворцов легко бы расправился с бандитами, но воевать с белыми воротничками он не никогда не пробовал.
– А что, если их припугнуть? – Предложил Степан.
– Как? – Не понял Олег.
– Просто. Отделать всех по очереди, чтоб не повадно было.
– Избить городское начальство? – Изумился Олег. – Такое решение, при всей его гениальной простоте, бывшему афганцу в голову не приходило: – Ты спятил?
– Почему? – Возразил Хорьков: – Они народ трусливый, наделают в штаны и успокоятся.
– Нет, милый. Они не успокоятся. За ними власть, милиция.
В это время открылась дверь и крепкий охранник с татуировкой «Чирик» на правой руке принес минеральную воду:
– Простите, Олег Николаевич, Лина отошла, просила меня вас напоить.
– Спасибо, моряк. – Поблагодарил Голенев и, дождавшись, когда за охранником закроется дверь, продолжил: – Нет, мужики, бить чиновников мы не будем. Я попробую еще раз переговорить с Марджаковым. Наверное, придется обратиться в областное управление. Потому что в районе все слишком хорошо знакомы и между собой перевязаны.
На этом Олег совещание прекратил. До срока, назначенного Лапочкиным, еще оставалось несколько дней, а текущие вопросы нужно было решать сегодня. Он и не предполагал, что любознательный охранник, воспользовавшись отсутствием Лины, спрятался за дверью, внимательно все выслушал, и как разобраться с чиновниками, уже решил.
Супруги Постниковы долго не могли заснуть. Тихон, лежа в постели, думал, какую линию поведения выбрать ответом на статью в газете, и решил вообще никак не реагировать. Турки уже заканчивали нулевой цикл стройки, и его гораздо больше волновало то, сумеет ли Олег вовремя выслать очередной взнос строительной компании, чем предвыборная возня потенциальных соискателей его кресла. Но Татьяна так не считала.
– Люди расценят твое молчание как слабость и неспособность оправдаться. Ты должен отреагировать на выпад, иначе ты не политик.
На следующее утро Постников выступил по местному радио. Речь мэра транслировалась не только в домах глуховчан, но его слушали и на улице, Спокойный, немного застенчивый баритон Тихона звучал на площади Ленина, на рынке, в здании автовокзала. Пешеходы останавливались под репродукторами, как некогда во времена советов, когда черная тарелка олицетворяла голос Кремля.
Тихон говорил, что не может запретить представителям нового кооперативного движения участвовать в общественной жизни города. Если человек хочет пожертвовать свои деньги на всеобщее благо, это его право. А бандит он или честный гражданин, должны решать суд и прокуратура.