Токсарид но видит в этом ничего особенно примечательного. У скифов дружба проверяется кровью и служит прежде всего воинским делам; друзья приобретаются у них "не на попойках" и "не потому, что росли вместе или были соседями". Дружбы доблестных воинов ищут, заключение дружбы оформляется специальным договором с великой клятвой: надрезав пальцы, побратимы сливают свою кровь в чашу и, омочив в ней концы мечей, отведывают эту кровь. После этого ничто уже не может их разлучить. "Дозволяется же заключать дружбу, самое большее, с тремя; если же у кого-нибудь окажется много друзей, то он для нас - все равно что доступная для всех развратная женщина..."
Подвиги дружбы у скифов исключительно кровавые, а сама она становится выше всех прочих отношений. Абавх, который, спасая при пожаре раненого друга, бросил в огне собственную жену и детей, объясняет: "Детей мне легко вновь прижить, еще неизвестно, будут ли они хорошими, а такого друга, как Гиндан, мне не найти и после долгих поисков; он дал мне много свидетельств своего расположения" н.
Но является ли данный тип отношений универсальной фазой исторического развития института дружбы или только одним из возможных ее вариантов? Позднее С. Айзенштадт вынужден был признать, что даже в разных сегментах одного и того же общества могут существовать разные модели, "образцы" дружеских отношений, причем их вариации зависят не только от социально-структурных, но и от культурно-идеологических факторов .
То же самое можно сказать ц о классификации дружеских отношений по принципу их тесноты и устойчивости. Осуществить такую классификацию попытался, в частности, И. Коэн на основе изучения данных об отношениях дружбы, сложившихся в 65 различных докапиталистических обществах. По степени прочности (тесноты) дружеских связей Коэн различает четыре типа дружбы: "неотчуждаемую", "тесную", "случайную" и "дружбу по расчету", а по характеру общинных отношений - также четыре типа социальной структуры: "максимально солидарную" общину, в которой родственные связи, территориальная близость и хозяйство составляют единое целое; "солидарно расслоенную", где привязанности индивида разделяются между общиной как целым и собственной семьей; "безъядерное общество", представляющее собой конгломерат автономных семейных групп, и, наконец, "индивидуализированную социальную структуру", главной социальной ячейкой которой является индивид.
Оказалось, что тип общества и тип дружбы взаимосвязаны. В "максимально солидарных" общинах преобладает "неотчуждаемая" дружба, символизируемая как родство, оформляемая специальным ритуалом и пронизывающая едва ли не все сферы жизнедеятельности. В "солидарно расслоенных" общинах преобладает "тесная" дружба, неритуализованная, основанная на свободном индивидуальном выборе, принципиально расторжимая, но характеризующаяся высокой личной, в том числе эмоциональной, близостью друзей. В "безъядерных обществах" преобладает "случайная дружба", в которой нет ни глубокой эмоциональной близости, ни четко определенных обязанностей по оказанию взаимопомощи. Наконец, "индивидуализированной социальной структуре" соответствует "дружба по расчету", в которой эмоциональная близость отсутствует, преобладают соображения утилитарного порядка, не обязательно одинаковые у обоих партнеров. Таковы, например, отношения, основанные на покровительстве сильного слабому, который за это оказывает ему какие-то услуги.
Не ограничившись соотнесением типа дружбы с типом общества, Коэн попытался классифицировать основные социальные функции дружбы, выделив такие, например, как материальный обмен и взаимная помощь, социально-политическая и эмоциональная поддержка, посредничество в любовных делах и заключении брака, участие в инициациях, участие в похоронных обрядах, обмен детьми. Характерно, что в более примитивных социальных организациях институт дружбы теснее связан с хозяйственно-экономическими функциями. Напротив, внутри более сложных и дифференцированных социальных систем увеличивается значение внеэкономических, особенно экспрессивных, функций дружбы.
Предложенная Коэном типология социальных структур вызывает ряд серьезных возражений. Прежде всего она формальна, поскольку не учитывает ни способ производства, ни характер производственных отношений соответствующих обществ. Народы, которых Коэн объединяет в одну и ту же рубрику, сплошь и рядом стоят на разных уровнях социально-экономического развития.
Вызывает сомнение и его классификация функций дружбы. В самом деле, можно ли достаточно определенно разграничить функции "экономической" и "социально-политической" поддержки? Ведь воинская дружба обычно сочетала в себе и то и другое. Еще сложнее вопрос о соотношении "социально-политической" и "эмоциональной" поддержки.
Длительное сотрудничество в достижении каких-то совместных целей само по себе способствует эмоциональному сближению, поскольку вряд ли оправданно считать экспрессивные функции дружбы поздним продуктом культуры. Другой вопрос - формы этой эмоциональной поддержки, которая может осуществляться и путем неформальных контактов, то есть вне рамок институционализированных социально-политических отношений.
Акцент на эмоционально-экспрессивных функциях дружбы в общественном сознании появляется, вероятно, лишь на такой ступени развития общества и личности, когда многообразные межличностные отношения уже не вмещаются в традиционные институционализированные формы. Впрочем, даже и там, где инструментальные (деловые) и эмоционально-экспрессивные функции дружбы признаются одинаково важными, институционализируются обычно только первые. Общество заинтересовано в безусловном выполнении социально значимых обязанностей, но оно не может предписывать людям испытывать те или иные чувства. Внутренний мир человека поддается более тонким способам регулирования, таким, как нравственные идеалы, поэтизация одних видов общения в противоположность другим и т. п.
Современному человеку договорные отношения и индивидуальная дружба кажутся несовместимыми, противоположными. Но исторически они восходят к одному и тому же источнику. Разграничение и тем более противопоставление инструментальных и экспрессивных функций общения - продукт лишь развитого классового общества. В любом доклассовом и раннеклассовом обществе дружеское общение теснейшим образом связано с обменом дарами, участием в совместных пиршествах. Именно такие отношения дружбы воспеваются в древнем скандинавском эпосе:
Оружье друзьям и одежду дари - то тешит их взоры;
друзей одаряя, ты дружбу крепишь, коль судьба благосклонна.
Надобно в дружбе верным быть другу, отдарить за подарки...
Если дружбу ведешь и в друге уверен, и добра ждешь от друга,- открывай ему душу, дары приноси, навещай его часто .
Инструментальные и экспрессивные ценности дружбы существуют здесь в единстве. Одаривание было непременным ритуалом. Человек был обязан давать дары, принимать их и снова отдаривать. Не случайно в индоевропейских языках понятия "давать" и "брать" первоначально обозначались одним и тем же словом .
Отмечая "вещный", "инструментальный" характер дружеского общения, основанного на принципе do ut des ("даю, чтобы ты дал"), нельзя, однако, упускать из виду его символический смысл. Дар был ценен не только сам по себе, но и как персонификация человеческих отношений, то есть он имел экспрессивный смысл. Для современного человека ритуал и эмоция - понятия в какой-то мере взаимоисключающие. Что же касается наших древних предков, то для них характерно как раз "переплетение примитивного ритуала со страстной эмоциональностью" .
Начиная с древнейших ритуалов одаривания и кончая сегодняшними новогодними подарками, обмен дарами имеет прежде всего символическое значение: вещь как бы заменяет слова, выражающие стремление к поддержанию добрых отношений .
По мере дифференциации общественных отношений личные связи становятся все более подвижными и гибкими. В любой макро- или микросоциальной среде существуют неписаные правила типа:
Друг моего друга - мой друг.
Враг моего врага - мой друг.
Друг моего врага - мой враг.
Враг моего друга - мой враг.
Но эти правила могут быть более или менее жесткими. В более развитых обществах расширяется нейтральная, промежуточная категория "не друг, но и не враг", а сами дружеские отношения становятся все более неформальными и текучими, утрачивая свою былую ролевую определенность и жесткую нормативность.
Личные связи выступают теперь как нечто принципиально отличное от социальных отношений, поэтому чисто социологические классификации, игнорирующие ценностно-мотивационные аспекты, оказываются применительно к ним малопродуктивными.
В историко-этнографических исследованиях институт дружбы часто рассматривается в контексте эволюции родственных отношений с соответствующей терминологией. Понятие родства не менее многозначно, чем понятие дружбы. Хотя в первобытном обществе отношения "свой - чужой", "близкий дальний" чаще всего символизировались как родственные, люди уже в глубокой древности отличали прирожденное, кровное родство от искусственного, создаваемого посредством особого социального ритуала. Характерна в этом смысле противоречивость понятия свойства. По определению советского этнографа Ю. И. Семенова, "свойство есть отношение, существующее между одним из супругов и родственниками другого, а также между родственниками обоих супругов" . С одной стороны, свойство является как бы расширением круга родственных связей. С другой стороны, оно систематически противопоставляется "естественному" родству: свойственники - "чужие" люди, ставшие "своими".
Социальное расстояние "свои - не-свои - чужие - враги" не может быть полностью выражено в терминах родства, предполагающих иную логику дифференциации и социальных отношений: "родство - не-родство - антиродство (категория людей, с которыми никак нельзя породниться, хотя они вовсе не являются врагами) ".
Соотношение понятий дружбы и родства у разных народов зависит не столько от уровня их социально-экономического развития, сколько от специфики их культурного символизма. У одних народов дружба считается производной от родства. Например, в традиционной культуре полинезийского народа маори (Новая Зеландия) "друзьями" формально считаются только родственники, хотя в неформальных отношениях признается также партнерство, или дружба, не основанная на родстве (она обозначалась термином "хоа"). А вот папуасы телефолмин (Новая Гвинея) даже свои отношения с кровн