Морозов только что выступил с сообщением о результатах последних исследований советских ученых и металлургов о влиянии азота на свойства и качество отдельных кланов легированной стали. Говорил он по-французски, свободно и темпераментно, почти не заглядывая в рукопись. Участники конференции с большим интересом слушали этого невысокого худощавого человека, с коротко стриженными седыми волосами, со складкой усталости в углу рта. И когда он кончил сообщение, его дружно проводили аплодисментами.
Объявили перерыв. Морозов спустился в холл, чтобы немного передохнуть и выпить чашечку кофе. В это время к нему подошел высокий, стройный молодой человек, со смуглым лицом и русыми вьющимися волосами.
— Профессор, разрешите представиться — Цоло Рашев, Болгария, — сказал он по-русски без всякого акцента.
— Рад познакомиться, — ответил Морозов, крепко пожимая руку молодого ученого.
— А я с вами давно знаком, профессор, — сказал Рашев и, увидев удивленный взгляд Морозова, поспешил добавить: — Не лично с вами, а с вашими книгами по металлургии стали. Я окончил Уральский политехнический институт, и ваши труды служили мам учебниками. Да и сейчас в Болгарии эти книги — настольные для специалистов.
Из беседы с Цоло Рашевым Морозов узнал, что молодой болгарский ученый и его жена Иванка Рашева, окончившая в свое время также советский институт — Днепропетровский металлургический, работают над проблемами улучшения качества стали на Кремиковском металлургическом комбинате, проводят ряд оригинальных экспериментов. У Рашевых накопились вопросы, ответить на которые им было трудно.
— Слушайте, товарищ Рашев, — сказал Морозов, — а ведь мы, я имею в виду институт, где работаю, могли бы вам помочь.
— О! — обрадовался болгарин. — Я и Иванка будем счастливы. А такая помощь возможна?
— Почему бы нет? Давайте договоримся так: вы подробно сформулируете все ваши вопросы и передадите мне, а через некоторое время институт пришлет ответ. Договорились?
— Бесконечно благодарен, профессор.
— Товарищ Рашев, зовите меня по имени и отчеству — Александр Николаевич — так проще и привычнее.
Во время следующего перерыва они снова встретились, вместе пошли обедать. А когда вернулись в холл, продолжая беседу, к ним подошел человек со значком агентства Франс Пресс на лацкане пиджака. Он не назвал своего имени, а просто поклонился Морозову.
— Позвольте задать несколько вопросов.
— Слушаем вас, — сказал Александр Николаевич. — Присядьте. Как говорят на моей родине, в ногах правды нет.
Корреспондент улыбнулся и сел.
— Насколько мне известно, вы всю жизнь посвятили проблемам развития металлургии стали. Мой вопрос: видится ли вам какой-то рубеж в металлургии двухтысячного года?
— А какой рубеж вы имеете в виду?
— Высказывается мнение, что к этому времени конструкционная сталь исчерпает себя… Вы придерживаетесь такой точки зрения?
— Если речь идет о вытеснении стали пластмассами или легкими металлами, — спокойно ответил Морозов, — то этого не произойдет. Я руководствуюсь статистикой, исследованиями многих ученых мира. Можно полагать, что к концу нынешнего века синтетические материалы заменят не более 10—15 процентов черных металлов. А дальнейшая замена, учитывая уникальные свойства стали, вряд ли возможна. Стало быть, черные металлы будут составлять основу нашей индустрии еще долгие, долгие годы, десятилетия. Металл — хлеб индустрии. Так что нам, ученым-металлургам, есть над чем поработать сегодня и завтра, в нашем распоряжении по крайней мере целый век. Вы со мной согласны, Рашев?
Болгарин ответил:
— Если бы это было не так, я не избрал бы профессию металлурга. Говорят, что человек рождается дважды: первый раз, когда появляется на свет, второй раз — начиная свой трудовой путь. Надеюсь, что я дважды удачно родился.
Журналист бросил быстрый взгляд на Рашева.
— Вы довольны избранной профессией? — спросил он.
— У нас, в Болгарии, популярна такая притча: каждый человек приходит в этот мир для того, чтобы сыграть на своем рожке, и если он нашел этот рожок, сумел на нем сыграть, то он выполнил свой человеческий долг. Думаю, что я нашел свой рожок…
— И постараетесь на нем как можно лучше сыграть, — подхватил Морозов, в душе радуясь оригинальному ответу своего нового друга. Он обратился к журналисту: — Еще есть вопросы?
— Да. Следующий мой вопрос о научных контактах. Есть ли у вас лично, профессор, возможность поддерживать контакты с теми учеными и с теми странами, которые вас интересуют? Имеются ли у вас друзья в западных странах?
Морозов хитро прищурился и внимательно посмотрел на журналиста:
— М-да, вопросик, так сказать, со значением. Ну, ладно! Итак, о научных контактах советского ученого? И, конечно, прежде всего с учеными западных стран? Ясненько. — Александр Николаевич помолчал, как бы припоминая что-то. — Да, вот вам самый конкретный пример: вчера я гулял по Страсбургу с известным американским ученым, профессором Массачусетского технологического института Джоном Элистом, делегатом нашей конференции. Мы с ним многие годы переписываемся, я бывал в его институте, читал там лекцию. Выступал в Японии, Бельгии и, конечно, во Франции. Вы удовлетворены ответом? Нет? Могу дополнить…
Морозов как-то внутренне ожесточился: его не оставило равнодушным то, что журналист сделал акцент на контактах с Западом, именно — с Западом.
— Вас, конечно, не удивит, — продолжал он, — что у меня и у института, которым руковожу, особенно широкие контакты с учеными, научными учреждениями и предприятиями социалистических стран. Это интересует Франс Пресс? Так вот. Чехословакия. Я неоднократно бывал там, читал лекции во время юбилея лабораторий Пльзеньских заводов. Близко знаком с доктором Зденеком Эмингером…
Журналист прервал Морозова.
— Простите, профессор, прошу два слова о Франции.
— О Франции? Во Франции бываю часто, здесь у меня тоже немало друзей. Люблю Париж, люблю вашу страну, ее литературу, язык, свободолюбивый дух народа…
— Браво, браво, профессор! — сказал журналист. — Мне, французу, приятно это слышать. Благодарю вас от имени агентства Франс Пресс и от себя лично. У меня больше нет вопросов. Еще раз — благодарю.
Конференция продолжалась. И с каждым часом симпатии, возникшие между русским ученым и молодым болгарином, росли и крепли. Морозову нравились в Рашеве его глубокая порядочность, интеллигентность, сознание ответственности перед своей родиной, своим делом. Это определяло духовное родство двух ученых, двух коммунистов.
После заседаний они бродили по Страсбургу, историческому и экономическому центру Эльзаса, любовались его памятниками, рекой Иль, удивительным Страсбургским собором, созданным почти тысячу лет назад. Много говорили о науке, будущем металлургии, как оно, это будущее, вырисовывается в умах ученых и проектах конструкторов. Говорили и о братской дружбе ученых социалистических стран.
Однажды за разговором не заметили, как очутились у самого устья Иля, там, где река впадает в широкий Рейн. Стояли молча и смотрели на корабли, которые, оставляя порт, выходили на простор реки.
— Напоминает наш Дунай, — тихо сказал Рашев. — Александр Николаевич, приезжайте к нам — в Болгарию, дорогим гостем будете, приезжайте.
— Приеду… Ну, может, не гостем, а так — крепенько поработать вместе с вами. Хочется посмотреть на ваш Кремиковский комбинат.
— Будем ждать, профессор Морозов.
Александр Николаевич погрозил ему пальцем — «опять профессор».
Морозов, директор Челябинского научно-исследовательского института металлургии, немало сил и времени уделяет вопросам теории. Но он никогда не был кабинетным ученым, не мог удовлетвориться работой только в стенах института. Его всю жизнь манили завод, цехи, рабочие люди, металлурги, которые так гордятся своей профессией.
«Теоретик верит в логику. Ему кажется, будто он презирает мечту, интуицию и поэзию. Он не замечает, что они, эти три феи, просто переоделись, чтобы обольстить его, как влюбчивого мальчишку. Он не знает, что как раз этим феям обязан он своими замечательными находками. Они являются ему под именами «рабочих гипотез», «произвольных допущений», «аналогий», и может ли теоретик подозревать, что, слушая их, он изменяет «суровой логике» и внемлет напевам муз…»
Читаю эти слова Антуана де Сент-Экзюпери и думаю, что они как бы списаны с натуры А. Н. Морозова. Это человек, одержимый металлургией, своим призванием, которое счастливо нашел в самом начале пути, и вместе с тем — мечтатель.
Он не был баловнем удачи, кому все в жизни дается легко. Его научная звезда не вспыхнула вдруг высоко и стремительно, нет. Жизнь Морозова это не взлет, а восхождение к вершинам науки, на пути к которой работа, работа, работа…
Александр Николаевич — коренной ленинградец. Его отец — профессор Военно-медицинской академии. Мать, прежде, чем стать студенткой медицинского института, прошла в качестве сестры милосердия через поля сражений русско-японской войны.
Сын не унаследовал профессии родителей.
Судьба так распорядилась, что в детские годы Саша Морозов оказался в Одессе, и мальчишка беззаветно полюбил море, мечтал о путешествиях, кораблях. Однако с годами появилось новое пристрастие — геология. В мечтах он исходил-изъездил вдоль и поперек Урал, Кавказ и Дальний Восток. Готовил себя — физически и морально — к длительным путешествиям, лишениям.
А когда окончил школу, Александр Морозов вновь оказался в Ленинграде и стал студентом политехнического института, специализируясь на кафедре металлургии стали.
Металл… Вот что в конце концов определило его выбор.
Любовь к металлу, настоящая, глубокая, сознательная, пришла к Морозову после первой практики на металлургическом заводе. Его покорила и вдохновила огненная стихия, мощь и красота горячего металла. Тогда он узнал, что с того самого времени, когда наш безвестный предок научился плавить руду, началась история цивилизации. Жизнь народа, страны, их сила и бл