– Ну да, я его сын, – ответил Лео. – Вам нужен отец? Он ушел в больницу к маме.
– О… – ответила девушка. – Только чтобы… – Она снова всплеснула руками, не зная, что еще сделать.
Лео так и стоял у входной двери. Она явно продумала наряд: новые серая юбка и свитер светлее на тон, вспышка оранжевого на маленькой пластиковой с серебром броши – единственной уступке цвету, который ей, наверное, советовали носить почаще. Из-за этой броши Лео и решил, что надо бы помочь незваной гостье.
– Вы ведь живете по соседству? – спросил он.
Наверное, она решила, что все уже объяснила, и начала издалека.
– Меня зовут Аиша, – сказала она. – Я не живу в соседнем доме, я приехала на уик-энд, ну, может, еще на пару дней.
– Зайдете? Могу предложить вам чаю с печеньем, больше тут… В любом случае прошу. Приятно познакомиться. Вы…
– Все говорят, что это дом Тиллотсонов, – сказала девушка. – Я их ни разу не видела. Должно быть, устроились где-нибудь, где про них говорят «эти, которые живут в доме Смитов».
Они очутились на кухне.
– Ваш отец потрясающий… просто гений. Вчера. Просто перелез через забор и спас Раджу, мы даже моргнуть не успели. Раджа – это мой брат. Мама даже не пискнула. Ваш папа был спокоен как удав. Раджу уже выписали – только повязка на шее, и все. Брат его донимает, уговаривает снять бинт – просто хочет увидеть дырку в шее.
– Можно спросить у отца, – улыбнулся Лео, – но я не уверен, что он разрешит.
– Я ни разу здесь не была. – Она окинула взглядом кухню. Может быть, тоже под спудом очевидного, а также опыта, сравнивая, как немногим ранее это сделал Лео, со временами, когда она кряхтела под натиском шести душ, взрослых и не совсем, жаждущих пропитания. – Я не была ни в одном доме по соседству. Ну, один раз в прихожей. Меня зовут Аиша, – спохватилась девушка. – Простите, что не представилась сразу.
– Аиша, – повторил Лео. Он произнес ее имя в первый раз. И тут до него дошло, что она имеет в виду. – Я Лео Спинстер. И тоже тут не живу.
– Ага, ну вот, – сказала Аиша. Она прямо-таки светилась. Наверное, она готовилась, но в конце концов, когда дошло до дела, обнаружилось, как что-то мешает выговаривать слова в правильном порядке. – У вас на кухне хорошо… Так здорово прийти в соседний дом и обнаружить вещи, которые, ну, знаете, были в нем всегда, и чайник, и тостер.
– Тостер сломан, – сообщил Лео. – С Рождества его так и не починили.
– Видели бы вы наше жилище! Мама как с цепи сорвалась. Все-все новое – ну, не прямо все, но она заявила, что не для того ей новый дом, чтобы жить со старьем. Купила холодильник, который открывается не в ту сторону только потому, что она хотела установить его в определенном месте на кухне. У нее свои деньги: она сдает дома в Уинкобанке, так что теперь обставляет дом с размахом, что твой Ротшильд.
Должно быть, на лице Лео отразился ответ; только теперь он понял, что слонялся по дому и касался всего, что в нем есть, в изумлении и с удовлетворением, пусть и осторожным, беря в руки вещи, которые были тут всегда; кусок горного хрусталя на полке, раньше не замечаемый равнодушным взглядом и воспринятый с потрясением и узнаванием лишь сейчас – точно в первый раз. Он брал вещицу за вещицей и вертел в руках при знакомом свете пустого дома, позволяя им напоминать ему одну постельную подружку за другой.
– Чертовы часы, и те время не показывают! – говорит Лео. – Что вообще работает в этом доме?
Аиша взглянула на швейцарские железнодорожные часы, висевшие на сделанной из тесаной сосны двери в коридор. И протянула запястье, чтобы Лео мог увидеть, что показывают ее наручные часы, мужские, тяжелые. Теперь Лео посмотрел на часы: и почему он решил, что они остановились? Они все это время шли: надежно и неизменно. Двадцать минут второго.
– Который час? – спросил Лео. – Я забыл завести часы сегодня утром.
– Двадцать минут второго, – ответила Аиша. – Вам куда-нибудь нужно?
– Я думал, десять утра, – сказал Лео. – Мне нужно в больницу. О господи, надо было заказать такси, что ли.
– В какую больницу? Я могу вас подвезти. Мама не пользуется своей машиной. Вы ведь водите?
Велев ждать здесь, у подъездной дорожки, Аиша поспешила прочь – едва ли не галопом. Как-нибудь Лео может навестить все семейство, крикнула она через плечо. «Мамина машина» оказалась красным фиатом и в этом городе смотрелась слегка чересчур. Аиша приоткрыла входную дверь, что-то прокричала и захлопнула, не дожидаясь ответа. Вскочив в автомобиль, она лихо выкатилась по дорожке задним ходом и выехала на улицу. Опустила окно.
– Садитесь! – сказала она. – С другой стороны. Ну, быстрее!
– Большое вам спасибо! – сказал Лео. Сев за руль, Аиша мгновенно преобразилась, стала собранной и ловкой; ощущение, что она делает все невпопад, постоянно приходит в замешательство и едва удерживается, чтобы не захихикать, ушло насовсем. Он сел в машину. – Откуда ваши родители?
– Из Бангладеш, – ответила Аиша. – А, или вы имеете в виду в этот дом? Из Хиллсборо. Или нет?
– Значит, вы учились в школе в Хиллсборо?
– Ну да, почти все время, а потом меня забрали, и я сдавала экзамены на аттестат. Мама хотела, чтобы я поступила в Оксфорд. Нет ничего такого в том, чтобы спросить, откуда мы, – у нас смуглая кожа и так далее.
На самом деле Лео ужасно смутился, поняв, что только что спросил у английской девушки, откуда родом ее родители. Он что-то стеснительно пробурчал.
– Посмотрите-ка на нее, – сказала Аиша. – Вон на ту, с пирожком! Прямо под колеса. Ну же, быстрее, вы что, не можете ногами шевелить? Совсем не можете? Господи, кого только не увидишь в Брумхилле в понедельник утром!
– Кажется, я с ней в школе учился, – сказал Лео.
– Уверена, что нет, – сказала Аиша. – К вашему вопросу: родилась я здесь, но мои потом вернулись в Бангладеш – мы оттуда родом. Папа получал здесь диплом инженера, к нему приехала мама, и родилась я. Все, что я помню, – синяя дверь дома над лавкой, где мы жили, и немецкую овчарку, которая сидела в лавке на нижнем этаже. Когда он получил диплом, мы вернулись. Я так и не поняла зачем – в стране были ужасные времена. И потом, после тысяча девятьсот семьдесят первого, папа сказал: это долг. Он обязан остаться и преподавать в университете в Дакке. В нем нуждались там, да и стране понадобятся такие, как он. Он и сейчас так говорит, но это звучит как издевка: то, что там может понадобиться кто-то вроде него. Но мама говорит, что тогда, в семьдесят первом, все так говорили. Просто помешались на этом долге.
– А что произошло в семьдесят первом?
– О, простите. – Аиша сосредоточилась на дороге. – Я и забыла, что не все говорят об этом за завтраком, обедом и ужином. Бангладеш и случился – война за независимость. Он был частью Пакистана, а после войны сделался независимым и очень бедным, и до сих пор такой. Людей много погибло. У меня у самой дядю убили, я считай что его не помню. Мы говорим о семьдесят первом так, будто это было вчера; ну, как вы о битве при Гастингсе [14] – будто это случилось лет двадцать назад.
– Я вообще ничего об этом не знаю, – сказал Лео. – Мы с невестой однажды поехали в Индию. Решили, что это будет романтично.
– Ну, наверное, иногда так и есть, – сказала Аиша. В маленьком прямоугольнике зеркала заднего вида он поймал взгляд девушки; глаза ее блеснули. – Я сама видела Индию лишь однажды, Калькутту. У нас там была пересадка, и папа решил, что мы пару дней походим по городу. Куда именно вы ездили?
– В Раджастан. Дворцы и храмы. Ночь в дорогущем отеле, во дворце на озере, но только одна, остальные – жуткие мотели для рюкзачников. Моя будущая жена ужасно отравилась едой: думала, умрет или придется домой ехать.
– И что потом с ней было?
– О, в конце концов она поправилась. Ничего страшного.
– Нет-нет, я хотела сказать…
– А, мы в разводе. Если вы об этом. То, как она отравилась, и какие-то верблюды и дорожное движение – вот и все, что я помню об Индии. Наверное, надо съездить в Калькутту, – поспешно добавил он.
– Нет, не думаю, что там было место романтике, – сказала Аиша. – Я кое-что помню о раннем детстве в Бангладеш, но, конечно, воспоминания скомканы. Мы вернулись только тогда, когда мама и папа все окончательно поняли. В семьдесят пятом – решили, что с них хватит. Близнецы родились уже здесь. В Северной больнице, если быть точным. Помню, как мы ходили по снегу навестить маму, как я увидела их в первый раз. Снег меня впечатлил больше, чем братья.
– Значит, вся ваша семья здесь, – предположил Лео.
– Да, потихоньку перебрались все, – подтвердила Аиша. – В основном после семьдесят пятого, хотя мама с папой переехали первыми. А, нет, вру. Тетя Садия и дядя Мафуз успели раньше. У вас в семье есть военные преступники? Я почти не видела ни тетю, ни дядю – ну, может, один раз, года в два, когда еще ничего не понимала.
– Военные преступники в семье – как мило…
– Я так толком и не узнала, что именно они сделали, но нам не разрешают с ними общаться, и папа говорит, что если бы каждый действительно получал по заслугам, то дядю Мафуза ждал бы расстрел, виселица или электрический стул. Все, ну, то есть мои тетки, хором говорят: ничто не заставит их снова пригласить Мафуза или Садию к себе в дом, и это очень странно. Потому что во всем остальном они с папой в жизни не согласятся. Ну, вот и на месте. Как вы будете добираться до дома?
– Вы очень добры, – сказал Лео. – Надеюсь, я вас не отвлек от чего-нибудь важного.
Крыло больницы, которое он отыскал, помимо множества сбивающих с толку синих указателей, недавно обзавелось новым кирпичным фасадом с пандусом для колясочников, однако внутри узкие коридоры и окна с металлическими коробками и переплетами выдавали былую суть здания: в свое время его переоборудовали из наскоро возведенных в войну казарм. Как во всех таких заведениях, там сильно пахло дезинфицирующим средством – острым приступом желания от чего-то избавиться; в этом запахе ничего не было от реальной чистоты, лишь напоминание о том, что совсем недавно случилось нечто неожиданное.