– Ах да! – догадался Мафуз. – От Лендс-Энда до Джон-о’Гротс [44], знаю.
– Прекрасное место, – продолжил Науаз. – Могу посоветовать очень, очень хорошую гостиницу в ближайшем городе, Сент-Айвсе: там можно разместиться с большим комфортом. А некоторые тамошние рестораны – одни из лучших в мире.
Когда они доехали до дома Мафуза, все было решено. На Лендс-Энд и в Сент-Айвс новобрачные отправятся поездом: так будет куда меньше возни и беспокойства. «Форд-Сьерра» останется в Ноттингеме, и Айюб сможет разъезжать на нем сколько угодно. С этого дня Науаз то и дело приезжал к нему: то передать какие-то соображения своей сестры, то обговорить детали и показать фотографии отеля, принести вежливое письмо от его администрации, то торжественно вручить билеты на поезд в конверте. После первых встреч он стал брать с собой сестру. Их родня доверяла Мафузу, и многое из того, что говорил Науаз, очевидно, предназначалось для ушей слушательницы. Вплоть до мгновения, когда шурин подскочил к нему на вокзале и сунул за шиворот пригоршню конфетти, Мафуз пребывал в уверенности, что в последнюю секунду тот объявит, что проведет их медовый месяц с ними. Так что даже удивился, когда Науаз распрощался.
– Мой брат так добр к нам! – сказала молодая жена, когда они сели в такси в конце пути.
– Почему ты говоришь об этом сейчас? – удивился Мафуз.
Из окон авто виднелись бескрайние зеленые поля, грязная канава, деревья на обочине; сквозь густую живую изгородь с яркими цветами проглядывала стена деревенского домика: картинки, овеянные флером медового месяца, и они теперь запомнятся на всю жизнь. Водитель – англичанин, пожилой и молчаливый; Мафуз даже толком не понял, знает ли тот отель, который он назвал. С заднего сиденья супруги видели венчик сальных волос вокруг его голой красной макушки; от одежды – пожелтевшего от времени вязаного кардигана – и салона автомобиля, замусоренного крошками от печенья и пустыми упаковками от еды, разило сигаретами. Но пейзаж был прекрасен, а окна в машине открыты.
– Мой младший брат, Науаз, – ответила жена, – вспомнил, что есть отличный отель, высшего класса, на мысе Лендс-Энд, в Сент-Айвсе. Так приятно, что он об этом не забыл. Я никогда не бывала за городом в отеле. И ни разу не видела моря.
– Разве ты не смотришь в иллюминатор, когда летишь домой? – спросил Мафуз.
Ему нравилось, как она говорит: осторожно, рассудительно, тщательно выстраивая предложения. Он подумал, что с новой женой будет хорошо.
– О, но ведь тут мы так близко к морю! Братик сказал, что оно очень красивое и что я его никогда не забуду. Ты так добр ко мне – устроил мне медовый месяц. В этом городе мы и остановимся?
Домики с садом, прежде стоявшие разрозненно и окруженные полями и участками необработанной земли, сгустились в улицы, и взору предстала дорога, ведущая через гребень холма к бескрайнему морю. Сам он видел море не так часто; дважды Садия убеждала его отвезти детей в Скегнесс, на ближайший морской курорт. Но там было совсем иначе. Они направлялись в центр оживленного городка; машины, пусть их и было много, двигались небыстро, а по улицам ходили взрослые и дети в шортах, футболках и купальных костюмах. День стоял чудесный. И все что-то ели на ходу: мороженое, блестящие леденцы размером с голову ребенка, сахарную вату или даже кебаб. Ели сосредоточенно, увлеченно. Он понадеялся, что в городе найдется где позавтракать не на ходу.
Такси остановилось. И тут же с обеих сторон его стал обтекать людской поток. Не оборачиваясь, водитель сказал:
– Восемь фунтов.
– Мы уже приехали в гостиницу? – спросил Мафуз.
– Дальше не проехать. Да вот же она. Прямо по дороге. Метров сто пройти – и вы ее увидите. Восемь фунтов.
Делать было нечего. Мафуз подумал, не попросить ли таксиста подождать здесь с его женой, пока он сходит и проверит, но этот вариант его устраивал еще меньше. Выйдя из машины, он в порыве торжественной церемонности обошел ее и открыл дверцу для супруги. Таксист оставался на своем месте. Мафузу пришлось самому открывать багажник. Все это время он тщательно следил за тем, чтобы не смотреть во все глаза на людей в шортах, плавках и бикини, поднимающихся на холм или спускающихся оттуда. Они же совершенно точно пялились на него и его молодую жену. Он позволил ей взять себя за левую руку, держа чемодан в правой. Свой, меньше и новее, жена подхватила сама, и они принялись спускаться с холма, не глядя друг на друга и не разговаривая. «Это твоя страна, – говорил он себе. И страна твоей жены. Здесь мы живем и будем жить дальше. Море, дом и магазин: английское небо – это тоже часть страны, и нам нужно пройти по ней».
При виде гостиницы Мафуз признался себе, что до последнего сомневался в намерениях шурина Науаза. Вероятно, поэтому и ожидал увидеть нечто плохое: уродливое ветхое здание, куда и жену-то не привезешь. Однако отель смотрелся вполне симпатично: беленый домик с красными цветами в кадках по бокам зеленой двери, на белой вывеске синими буквами выведено название: «Пенмаррик». Мафуз толкнул дверь, а затем позвонил. Открыли сразу – точно девушка стояла прямо за дверью. Возраста дочери Мафуза, в переднике и цветастом платье; как он догадался, она не всегда так одевалась. С очень круглым, очень румяным и очень белым лицом. При виде Мафуза и его супруги губы ее сложились в испуганное «О». Она крепко ухватилась за дверь.
– Боюсь, у нас нет мест…
Но Мафуз объяснил:
– У нас с женой заказан номер, вот письмо от вашей администрации.
Дверь осторожно отворили, и они вошли. Все время, пока Мафуз заполнял бумаги, в глубине дома мелькали лица: вот кабинет, а это кухня, а это комната отдыха. Но вот с оформлением покончено, и можно отправляться в номер.
– Красиво, – сказала жена после того, как закрылась дверь за девушкой, получившей скромные чаевые. – Ты очень добр ко мне. Спасибо за то, что привез меня в такую красивую гостиницу.
Он осматривал комнату: вполне приятную, с большой двуспальной кроватью под вышитым покрывалом, белым с позолотой туалетным столиком и окном с выступом, с видом на тихий переулок. И чувствовал, что они совершили огромную ошибку. Они пробудут здесь две недели – что делать целых две недели, когда на тебя все пялятся, да и еще и не поговорить друг с другом свободно?
– И чайничек, – ласково сказала она. – Я заварю нам чай, а после поезда остались кексы.
– Думаю, сейчас… – начал Мафуз, но тут в дверь постучали. Жена тут же удалилась в ванную.
– Добрый день, – произнесла дама. Пухлая, с сильно напудренным лицом, губы накрашены красным; пахло от нее чем-то сладко-цветочным; она улыбнулась, склонив голову набок. – Я миссис Харрисон, хозяйка «Пенмаррика». И хотела сказать…
Она склонила голову сильнее, точно хотела увидеть что-то за спиной Мафуза. Но его молодая жена пряталась в ванной. И смотреть было не на что.
– Можем ли мы сделать что-нибудь для вас и вашей супруги? – спросила миссис Харрисон. – Нет ли каких-либо особых пожеланий?
– Нет, благодарю вас, – ответил Мафуз. – Думаю, нам будет очень удобно.
– Хорошо, очень рада, – сказала миссис Харрисон. Помедлив, она дала волю своему замешательству. – А что вы желаете на завтрак? Что-нибудь особенное? А может, просто яйца? Вас устроят бобы с шампиньонами, тосты и каша?
– Вполне устроят.
Мафуз поблагодарил хозяйку и, решив не говорить, что она убедила его, что на столе не будет нехаляльного мяса, попрощался и закрыл дверь.
Жена вышла из ванной. Там она сняла паранджу. Он посмотрел на нее серьезно и ласково, с нарочитой теплотой; не нужно пугать. И вспомнил, что рассказывали дочь и сын: она начала носить паранджу всего два или три года назад, когда ей было семнадцать. Мафуз церемонно поблагодарил ее; она заварила чай. В номере уже были галеты, а жена привезла орехи, две вкусные сдобные булочки и несколько собственноручно испеченных пирожных: лимонных, кокосовых и шоколадных. И очень симпатичные английские глазированные кексы. Супруги вместе пили чай и ели сладости, и он объяснил ей, чем они будут заниматься в медовый месяц.
Как-то она сказала: «Брат велел просить тебя, чтобы ты был добр ко мне». Мафуз ощутил, как бьется его сердце. Несмотря на все, что с ней случилось, она еще такая юная! И он торжественно обещал: «Я всегда буду добр к тебе». Она-то спрашивала о том, как он будет себя вести в первую ночь. Он же имел в виду, что будет добр к ней всю жизнь.
Внизу англичане-постояльцы любопытствовали, кто этот мужчина из Ноттингема с женой, укрытой плотной черной паранджой. Он на всю жизнь запомнил, как обещал своей второй – юной – жене, что всегда будет добр к ней. Звали ее Фархана.
К пятому дню медового месяца их жизнь вошла в привычное русло. Миссис Харрисон рассказала ему об автобусных маршрутах к местным достопримечательностям, включая мыс Лендс-Энд. Отчего-то Мафуз решил, что это совсем рядом, ну, на окраине города, но оказалось, что ехать довольно далеко. Завтракали в гостинице: яйца-пашот вкрутую, каша и чай; молодая жена села лицом к стене и не видела, что посетители пялятся, как ловко она управляется ложкой и вилкой, выпростав руку из-под паранджи. Позавтракав, они отправились пешком на автобусную станцию. Прогулка выдалась приятной, хотя Мафуз не мог отделаться от ощущения, что они становятся местной достопримечательностью. На станции он сказал Фархане, куда они сегодня поедут: их ждали памятник, знаменитый вид и симпатичная деревушка у бухты. Она пришла в восторг. Тревожное чувство, испытанное тем, первым, утром больше не возвращалось. Потому ли, что Мафуз добр к ней? Или ей наконец понравилось быть женой? Она вполне справлялась, и он перестал задаваться этими вопросами. Теперь Фархана болтала без умолку: о детстве, о тетушках в Бангладеш, куда она ездила три раза; рассказывала про соседей и одноклассниц. Проезжая по зеленой сельской Англии, она то и дело восхищалась при виде лошади у ограды, островка желтых цветов среди зелени или радовалась внезапному ливню. Казалось, лишь Мафуз замечает, как неодобрительно смотрят на них и хмурятся остальные пассажиры, англичане. Его трогала радость, с которой она смотрела на мир, каким бы он ни был и каким бы ни стал впредь.