– Знаю, – сказал отец. – О чем он говорил?
– Всё по порядку! – перебила мать.
– Когда мы пришли, то увидели столько людей, сколько почти никто из нас в жизни не видел, да так рано, задолго до начала. Думали, будем стоять с самого краю, но народу все прибывало и прибывало, целое море людей, и через полчаса мы очутились в самой середине толпы, и даже близко к трибуне. У нас были еда на случай, если проголодаемся, и вода, чтобы пить, и каждый, старый или молодой, делился своими надеждами. Женщины и самые уважаемые мужчины сидели впереди, на отгороженных местах. Но нация! Нация, которой формально не существует, – она была там. Там, на ипподроме. Мама, папа! Все наши надежды… Вы и представить не можете!
– Рафик, сын… – начала было мать, но осеклась. Поднявшись с места, подала ему рыбу с блюда – жестом, исполненным благодарности и заботы. Не стоило сейчас озвучивать свои страхи.
Все умолкли, слушая Рафика.
– В конце концов он приехал, – продолжал он. – Друг Бенгальцев. На белой машине, так что ему приходилось рассеивать толпу. Он добирался до трибуны полчаса: все как один вставали, чтобы хоть что-то рассмотреть. Но вот он заговорил. Мы боялись, что слов будет не разобрать, но он говорил так четко, и стало очень тихо. Он сказал такие важные слова!
– Это правда? – спросила Назия. – Теперь мы – страна? Друг Бенгальцев сказал, что мы свободны?
– Нет, – ответил Рафик, – и все были разочарованы. Но он помогает нам сплотиться. Думаю, мы все знаем, что независимость не за горами. Помните, два дня назад над Университетом повесили флаг? Флаг Бангладеш реял над Университетом. Это сделали четверо наших, вы знаете их имена. Да-да, я тоже хотел бы, чтобы Друг Бенгальцев провозгласил независимость, очень хотел! Но он не может изменить себе. Есть то, что нужно сделать до того, как это случится. Мама, папа, как жаль, что вас там не было и вы не слышали! Он говорил о том, через что мы прошли, о том, что предстоит сделать. Раньше мне не доводилось чувствовать ничего подобного. Я слышал эту речь. Слово в слово. У нас будет дом. Он сказал, что в эти месяцы каждый дом должен стать крепостью. О, я там был!
Рафик говорил с таким жаром, что сидевшие за столом притихли – даже бабушки. Бина и Долли, широко раскрыв глаза, внимали своему смелому брату – курчавые волосы всклокочены, щеки порозовели.
На другом конце стола Шариф, не ходивший на митинг, степенно поглощал рыбу.
– А потом Друг Бенгальцев возглавит государство, да? – поинтересовался он. – Скажи, сколько в этой своей зажигательной речи он говорил о нас, а сколько – о себе?
– Ты это о чем, брат? – спросил Рафик.
– Мне доводилось слышать его, – сказал Шариф. – И я восхищаюсь им не меньше, чем ты, но мне не хотелось бы, чтобы он постоянно говорил о себе, о том, как попирались его собственные права, как его народ и его страна…
– Он скромный человек, – с легким упреком произнесла мать. – И не дает пустых обещаний, как иные политики.
– Да-да, – согласился Рафик. – Сегодня он был одет в белые рубашку, брюки и простую жилетку: точь-в-точь как все собравшиеся. Смотришь на него и понимаешь: это простой, честный и скромный человек.
Мать пристально вслушивалась в его слова, с трудом подавляя чувства. Завтра или послезавтра она поднимется на крышу и велит вывесить флаг Бангладеш. Как и Рафик, она хотела убедиться, что дома будут только старший сын с женой, но не старшая дочь и тем более не ее муж, Мафуз.
Кругом говорили о сочувствии и сопротивлении, о поддержке и протесте. В доме об этом не произносили ни слова.
– Какая разница! – сказал Шариф и принялся обсуждать с профессором Анисулом, заглянувшим на ужин, проекты студентов-инженеров. – Это крытый автобусный терминал, видите? Конечно, самый большой недочет – полезная площадь: она вышла несуразной, но сам проект небезынтересен. Автор внимательно рассматривает возможности.
– Но, мой дорогой Шариф, – возразил профессор Анисул, – не лучше ли решать реальные проблемы, чем мечтать о невозможном?
– И вовсе не невозможном, – ответил Шариф. – Просто непрактичном. Полагаю, он и сам об этом догадывается.
– Если бы никто не мечтал о невозможном, – вмешалась мать, – где бы мы были сейчас, профессор?
Она хотела втянуть сына и гостя в спор, но профессор таким тоном, будто в принципе отказывал женщинам в праве рассуждать об инженерном деле, ответил:
– Я вас очень уважаю, но не поощряю у своих студентов подобных настроений.
Бина и Долли благоговейно взирали на профессора Анисула. Они сидели по обе руки от отца, который потихоньку принялся читать газету, но теперь, забыв о приличиях, подались вперед. Долли что-то шепнула на ухо сестре, и та захихикала.
– У нас в ИТУВП [51],– продолжил профессор, – когда он был частью Университета Дакки, постоянно спорили о возможном и осуществимом. Когда я начинал учебу в университете, много лет назад, на факультете, где мы с тобой теперь работаем…
Все знали, как он тоскует по инженерному факультету Университета Дакки, упраздненному после образования Восточно-Пакистанского университета, – там прошли его лучшие годы. Назия, изучавшая английскую литературу, про себя называла это «головой короля Карла» [52] уважаемого профессора. Как вышло, что он столь часто ужинал в их доме? Шариф был его студентом, затем стал аспирантом. Назия с легкостью представляла, как из стаи рыб, неотличимых одна от другой, выплывает элегантный восхитительный Шариф. Сперва профессор Анисул обратил внимание на превосходную диссертацию, узнал, кто ее автор, потом проникся к нему уважением; остальные рыбы из стаи, обделенные, обиженно и непонимающе взирали на происходящее. В итоге профессор сказал Шарифу: «Надеюсь, в конце концов будете преподавать в Университете Дакки, продолжая его славные традиции». Но мрачно добавил, что для получения степени молодому человеку стоит съездить на Запад. О стипендии он похлопочет. Странный совет от человека, никогда не учившегося за пределами города, но Шариф ему последовал. Профессор Анисул предложил Мичиганский университет – у него там имелся знакомый выпускник, они отлично ладили. Познакомился с ним профессор на конференции в Бомбее в 1958 году. Вероятно, это была последняя возможность побывать на столь представительной встрече. Шариф отнесся к совету серьезно, однако предпочел Шеффилдский университет в Великобритании. Он женился на Назие, и в августе шестьдесят пятого они уехали. В Англию уехал его кузен и жил неподалеку, в Манчестере. Родственники виделись довольно часто. В начале шестьдесят девятого Шариф с женой вернулись: его ждала хорошая работа в заведении, ныне звавшемся ИТУВП. Первым заданием, которое он дал своим студентам-второкурсникам, стал чертеж кроватки для дочери преподавателя, родившейся на чужбине. У него до сих пор хранились лучшие – или, во всяком случае, самые странные – работы.
Хозяйка ласково сказала:
– Профессор, мне известно, что ваша бедняжка-сестра живет вместе с вами. Вы бы как-нибудь пригласили ее к нам на ужин.
– Она умерла, госпожа, – удивленно ответил Анисул. – Удивительно, что вы не знали. Полтора года назад, внезапно, не мучаясь. Спустя пять лет после кончины мужа.
Бабушки, одетые в белое, сидели почти напротив профессора, жевали и внимательно слушали, посматривая вокруг. Но теперь они опустили глаза; старшая что-то пробормотала в ухо младшей, та ей ответила. Профессор Анисул подался вперед – сама жизнерадостность – и положил себе ломтик рыбы.
– Профессор, – сказал отец, – мы и понятия не имели о том, что случилось. Должно быть, вы сочли непростительной бестактностью то, что мы не упоминали о ней.
– У профессора Анисула отличная экономка, – вставил Шариф.
Зря он это сделал: мать тут же поняла, что сын знал об утрате, постигшей его бывшего учителя, но не удосужился им сообщить.
– Отличная и аккуратная, – подтвердил тот. – Правда, ее нет дома уже несколько дней кряду, но когда она здесь, то замечательно управляется с вещами вроде чистых рубашек и готовки. Мне этого никогда не постичь.
– А куда она делась? – удивилась мать. – Разве так можно – исчезнуть на несколько дней кряду, как вы выразились?
– Хороший вопрос. Вот как вышло: восемь дней назад она объявила, что едет в Газипур навестить сестру, и с тех пор ее нет. Собственно, как ни удивительно, больше я ее не видел. Вынужден признать, что через пару дней у меня не останется чистых рубашек.
– Вы должны найти кого-то взамен, – быстро вставила мать, заметив, что ее муж задумался и вот-вот предложит нечто ужасное. – Экономку можно найти довольно быстро. И не исключено, что ваша вернется уже завтра. Давайте смотреть на вещи оптимистично.
– Время сейчас такое, – задумчиво отозвался отец. – Рафик идет на митинг, слушает Друга Бенгальцев, он до глубины души взволнован. Но Рафику семнадцать лет! Однако некоторым нет дела до рождения нации – и вот они, вероятно, считают, что в столице сейчас небезопасно.
– Остаться здесь, в Дакке, – наш долг! – вскинулся Рафик, услышав свое имя.
– Может быть, – ответил отец. – А может, осторожность – лучшая смелость. Если незамужняя женщина решила, что лучше переждать в безопасности, в деревне у сестры, я стану последним, кто ее осудит.
– Тем не менее о профессоре Анисуле теперь некому позаботиться, – вздохнула мать.
Кажется, она примирилась с тем, что витает в воздухе, но неожиданно для всех произнести это вслух решается маленькая Бина.
– Пап, – ужасно довольная собой, говорит она, – может, уважаемый господин профессор Анисул поживет у нас, если начнется война? Тут ему ничего не грозит!
– Очень мило с вашей стороны, – быстро отозвался профессор.
– У меня порвались шнурки на туфлях, – позже, когда они остались одни, сказал Шариф Назие и заметил, как в ее глазах блеснули радость и удивление.