Дома никого не оказалось. Автомобиль отца стоял в гараже, что означало: родители где-то поблизости. Раджа открыл запасным ключом. Хотя дом хранил тепло их присутствия – газета, брошенная на столик, две тарелки и два бокала в чистой раковине, – он был пуст. Раджа позвал – но ответа не последовало.
– Наверное, пошли гулять, – сказал он. – В общем, вот тут росли гениальные разработчики игр «Так, на хер», «Так, и это на хер» и «Так, на хер, поиграем в солдатиков».
– Ну, мы ее еще так не назвали, – уточнил Мартин. Такое случалось не в первый раз – третья игра серии пребывала в разработке и все никак не желала обзаводиться именем. – Ого, посмотрите-ка!
Став на колени возле камина, он восхищенно проводил пальцами по наборам пластинок классической музыки.
– Посмотрите-ка на эти винилы! Господи, хочу их поставить. Чьи они? Их только что купили?
– Папины, – ответил Омит. – Нет, они у него уже сто лет, а что?
– Гляньте! – продолжал Мартин. – Вот этот! Я играл на рожке в детском оркестре Третью симфонию Брамса. Не шучу. Сейчас поставлю.
Как все купленные отцом диски, этот был в защитной пластиковой пленке. У него было несколько любимых пластинок, приобретенных много лет назад: он слушал их раз в месяц, неизменно обращая внимание на один и тот же момент в первой части «Императорского концерта». В дом пробрались виниловые пластинки – вроде бы он вступил в клуб меломанов, чтобы купить их по подписке. Но он гордо и слегка стеснительно водрузил их на полку, да так и не снял пластикового конверта ни с одного из своих приобретений, кроме дюжины особенно любимых. Десять-пятнадцать лет назад мама подарила ему проигрыватель компакт-дисков, их самих было не меньше дюжины, но подлинную радость он получал лишь раз в месяц от коротких виниловых пластинок.
– Какого черта ты делаешь? – воскликнул Омит. – Это папины.
Мартин сорвал защитный пластик и перебирал пластинки.
– Какой смысл покупать винилы, если не собираешься их слушать? – возразил он. – Потрясающий набор – не думаю, что теперь его можно достать.
Омит пошел к машине за багажом.
– Да он тебя прибьет, – сказал Раджа. – Это отцовские пластинки, и, если уж ему охота держать их нераспакованными – его дело, чувак.
Мартин ставил пластинку на диск проигрывателя.
– Третья симфония! Послушайте. Потрясающая музыка, самое начало – только вслушайтесь!
– Ты включи сперва, – сказал Раджа.
Мартин опустил иглу, и с медленно нарастающим воплем симфония началась.
– Правда, потрясно?! – не унимался он.
– Папа пришел! – крикнул от двери Омит.
Оставив Брамса играть, они вышли из дома. Шарифа не было видно, но за вязом, с дороги метрах в двадцати от них, доносился его голос. Он говорил на повышенных тонах:
– …Справедливо полагали, что он здесь. Естественно, все верили, что Саддам нацеливается на создание оружия массового поражения. В доводах разведки имелся резон. Они оказались неправы, но резон так думать у них был. Кого бы остановила минимальная вероятность ошибки?
– Напротив. – Напыщенный голос англичанина: должно быть, это старый врач, живущий по соседству. – При наличии хотя бы минимальной возможности ошибки не стоило лезть в чужую страну. На самом деле они слишком хотели найти угрозу. И всегда сожалели, что не добрались до Багдада еще в девяностом.
– Да, это было ошибкой, – согласился Шариф. – Следовало поднажать и избавиться от тирана.
– В мире полно тиранов, – ответил доктор Спинстер. – Оба показались в поле зрения приезжих, медленно шагая и то и дело останавливаясь, чтобы попрепираться. У доктора была трость, но, похоже, он не особенно в ней нуждался; по преимуществу он, желая высказаться, размахивал ею, едва не тыча Шарифу в грудь. – Порой только и остается, что не дергаться, ворчать, или же пожимать плечами, или же признать: тысячи людей пострадают от ваших высокоморальных убеждений либо сядут в лодку и попробуют добраться до твоей страны и устроиться там. Выбирай. Оба варианта так себе. О, смотри-ка: твои мальчики. Привет, молодой человек, а где твой брат?
– Здесь, – вяло отозвался Омит.
– У вас что-то играет? – спросил Хилари. – Звучит божественно. А мы тут прошлись до почты и обратно: смотрю – ваш отец идет, ну и решил попросить купить мне марок, потом подумал – ну не лентяй ли, и пошел с ним пройтись. Решаем мировые проблемы. Из Америки насовсем, значит? Мне в следующем году девяносто – и я молодцом! Доктор Хан, мой преемник, в прошлом месяце обследовал меня на все корки и сообщил, что, если все будут такими, как я, он останется без работы. Хотя его это устроит. Помнится, когда я сам приторговывал магическими снадобьями, ко мне ходили люди средних лет и жаловались, что все время устают. Какая пустая трата сил! Мне почти девяносто. И я огурцом! Если я начну все время уставать, пристрелите меня и выбросите в мусорку.
– Увидимся, Хилари, – покорно сказал Шариф.
Он чувствовал, что его лишили последнего слова и очень надеялся, что за выходные встретит соседа еще раз. Интересно, откуда музыка, подумал он, – и тут же обнаружил, что кто-то распечатал набор. Собрался что-то сказать, но, увидев сыновей и их друга, лишь улыбнулся и уселся в самое неказистое кресло в гостиной.
Назия вернулась около шести. Не успев закрыть за собой дверь, начала жаловаться на жильцов в Уинкобанке, которых навязала ей Аиша. И почему она не остановилась на студентах? Дочь толковала, что приезжим из развивающихся стран жилье нужнее, а у мамы есть целых десять домов; почему бы не сдать два из них простым рабочим за разумную плату? Звучало весьма резонно, подруга Аиши, Джули, очень помогла: находила надежных жильцов и убеждала: мол, вам несказанно повезло. Снова она поддалась на уговоры детей и их робкие указания. Три года все было отлично: афганцы и силхеты попадались достаточно чистоплотные и добросовестные. Но с текущими обитателями что-то пошло не так. Двое начали водить местных девчонок – те приходили и уходили, когда им вздумается. Одного пришлось выселить, когда Назия дозналась, что он курит героин. К ее ужасу, сегодня один из дисциплинированных жильцов позвонил ей и расстроенно сообщил, что его кровать сломана. Когда она приехала, обнаружилось, что кто-то прыгал на ней до тех пор, пока не сломал: тихий Касим едва не плакал, обвиняя во всем соседа Шакура, – они уже ссорились и раньше. Назия заверила Касима, работавшего в ночную смену в гриль-баре на Эббидейл-роуд, что кровать заменят в самое ближайшее время. И обратила внимание, что туалет совершенно загажен. Дни Шакура в качестве ее жильца сочтены. Не думала, что придется об этом говорить…
…сказала она, открывая дверь, но…
…с этими больше проблем, чем со студентами из всех четырех домов, вместе взятыми…
И тут же издала радостный возглас:
– Мальчики!
– Не ждала?
Ну конечно ждала, но было так приятно притвориться, что приезд любимых сыновей – сюрприз для нее. А рассказы про Уинкобанк подождут. А это, должно быть, Мартин? Назия понятия не имела, как развлекать богатого друга своих детей. Хилари, что ли, привлечь.
– Нам будет очень его не хватать, – заявил за ужином Шариф.
Назия расстаралась и помимо бирьяни с курицей приготовила четыре макрели с тайскими специями, поджарила спаржу с чесноком и морской солью, приготовила морские гребешки и сделала салат собственного сочинения, с заправкой, подсмотренной в кулинарном шоу и слегка исправленной.
– Пап, не говори так, – сказал Раджа. – Он отлично выглядит. Лет десять, а то и пятнадцать точно протянет.
– Да твой отец не о том, что ему недолго осталось! – Назия стояла за спиной Омита, обслуживая его за столом. – Он продает дом и подыскивает что поменьше. Переезжает! Он не предусмотрел, что жить на пенсию так сложно. В любом случае ему предлагают пятьсот тысяч, и за эту цену он может прикупить симпатичную квартирку.
– Ничего себе! – удивился Раджа. – Я-то думал, ему тут нравится. А что это за семечки в салате? Лягушачья икра, что ли?
– Маракуйя, негодник! – отмахнулась польщенная Назия. – Мартин, вот вы с сестрой позволяете себе такое при матери?
Ужин закончился в девять вечера. Спать, конечно, никто не хотел. Назия отправилась в гостиную и достала с полки книгу. Она затылком ощутила взгляд мужа. Это был сборник старых рассказов про сыщика Фелуду. Должно быть, купили его в восьмидесятых и прислали им в подарок. Она обожала Фелуду, и мальчишки тоже. Книга пахла по-особенному. Поднеся ее к носу, она вдохнула запах сырой ткани, теплой, жаркой, йодистой влажности со стальным послевкусием. Так пахли все вещи, вывезенные из Дакки. С мгновение она раздумывала: а не почитать ли, как, бывало, в Дакке после ужина лет тридцать назад? Но нет, не пойдет.
– Ну и семейка! – заметил Мартин позже.
Они собрались потрепаться в комнатке Раджи, в пижамах. Раджа и Мартин сидели по-турецки на кровати, а Омит – на вращающемся командирском стуле, который его брат давным-давно, лет в двенадцать, выбрал для себя. Им жутко нравилось дурачиться: трое мальчишек в пижамах, только что пару раз сыгравшие в «Тетрис» – правда, где-то там, в банке, лежало полмиллиарда на троих. Мартин достал пакетик кокса, и все трое занюхали по «дорожке» на старом письменном столе Раджи. Что вызвало у Омита странное чувство; да и вообще он делал это исключительно за компанию.
– Ну у вас и семейка! Они же ненормальные.
– С чего это ненормальные?! – возмутился Раджа. – Все с ними в порядке.
– Ну кто покупает пластинки и даже не снимает с них обертку? Разве это нормально? Ну и еда, которой нас кормили, – вкусно, но что это? Неужели вы едите такое каждый день? И еще вот: ну, только что, за ужином… Ваша мать что делает? Когда вы сели, она поднялась и стала вас обслуживать и все подавать, будто какая-нибудь официантка. Это потому, что вы разбогатели?
– Нет, – ответил Омит. – Она так делала, даже когда нам было лет по десять, и всегда так делает. И для тебя тоже, хотя ты гость, – это другое.
– Все потому, что каждому дали по рыбьей голове, – предположил Раджа.