– Да, Том, – сказал Лео. – Помню. Все хорошо. Не надо всякий раз извиняться. Теперь мы друзья. Чего бы тебе хотелось? Старый фильм? Боевик? Что-нибудь умное?
Лео молча потянулся за ворохом бумажных платочков из пачки. Сунул их Тому Дику, который отер слезы, вытер потное лицо и высморкался. Они включили «Поющих под дождем». За полчаса до конца фильма Том Дик извинился и отошел в уборную, где принял очередную дозу. Фильм показался ему слишком сложным, привел в замешательство и оставил абсолютно равнодушным почти во всех местах, где следовало смеяться, – это было почти осязаемо. Фильм закончился; Лео поднялся и пожелал гостю спокойной ночи; Том Дик, пошатываясь, добрел до двери и ушел.
Лео вернулся в гостиную. Перед тем как навести порядок, он заново пересмотрел любимую часть фильма. Собственно тот самый фрагмент, который любят все: Джин Келли танцует под дождем. Раньше Лео не мог на нем сконцентрироваться. Когда заиграла мелодия, Том Дик узнал и понял знаменитую мелодию; складка между его бровями разгладилась, и на лице заиграла милая мальчишеская улыбка узнавания. Она прямо-таки расцвела. Улыбка на лице Тома Дика, полная блаженной радости, из тех времен, когда ему еще не надо было притворяться перед всем миром. Тогда он смотрел на заинтересованную, добрую улыбку Тома; теперь же ничто не отвлекало его от фильма. Лео очень его любил. Есть ведь то, что любят все. И не надо искать чего-то сверхъестественного. Частенько нет ничего лучше праздничного понедельника где-нибудь на пляже в Борнмуте с женой и счастливым сыном. Сегодня был хороший день – День Доброты к Ближнему. То, чем живут мужчины. Он вспомнил, что надо устроить Рубилинн хороший день рождения – даром что до него еще три месяца.
Лео выбросил коробки с пиццей в мусорный ящик, достал из-под раковины новую пачку губок для посуды, распечатал, вытащил желтую. Спустившись в туалет на первом этаже и исследовав подоконник и полочку для книг, он обнаружил, что Том Дик насыпал и нюхал наркоту на смывном бачке. Налив на губку отбеливателя, он тщательно отмыл крышку бачка, потом промыл ее же с горячей водой, потом промокнул туалетной бумагой; и повторил операцию. Он постарался, чтобы в щель позади бачка не попало ни крошки, а после вымыл пол в туалете с той же тщательностью и той же губкой – а вдруг какие-то крупицы упали на пол. После чего пять минут подержал губку в горячей воде и похоронил в мусорном баке за домом. Лео давным-давно понял: не стоит пытаться отделять то, что совершается во имя любви, от того, что делается в искупление. Любовь – не только то, что ты делаешь с охотой. Во всяком случае, для него все началось иначе.
Вид офиса до сих пор забавлял Аишу. Он неизменно напоминал ей американское похоронное бюро: свежие цветы, ковер в бледно-бежевых тонах и атмосфера тактичной сдержанности. По представлению братцев, именно так должен выглядеть офис влиятельного законотворца. Бесспорно, славный и удобный, но от ощущения потайных комнат – передней, для самого парламентария, и чуть большей, смежной, для парочки стажеров, – становилось неуютно. Здесь Аише не удавалось думать. Омит и Раджа чрезвычайно любезно оплатили аренду на десять лет вперед. И в первую голову – потратили столько сил, чтобы найти этот офис. Проработав три недели, она спросила Веронику, можно ли ей перебраться в главный кабинет, как она выразилась. Интерны могут заседать в прежнем кабинете Вероники. А вот комната интернов…
– В ней можно устроить переговорную, – предложила Вероника. – Иногда вы ведете переговоры с важными людьми, и вам не нужно мое присутствие. Или – придумала! – ничего менять не надо. Просто откройте двери и придвиньте стол поближе. Тогда мы сможем болтать – или закроем двери и болтать не будем.
– О господи… – вздохнула Аиша.
Выхода не было. Теперь она носила очень важный титул. В «Месте женщины» были открытая планировка и отдельная комната для приватных или деликатных обсуждений. В Палате общин кабинет со стенами, обшитыми деревянными панелями, она делила с Шоном, коллегой по партии, Вероникой, своей помощницей и по совместительству – женой Шона, с периодически возникающими и исчезающими волонтерами и всеми, кому взбредало в голову заскочить, присесть на угол конторки и поорать на них (ответственные за дисциплину в партии особенно любили это дело). Весело было. И тут вмешались близнецы и предложили перевезти ее куда-нибудь, где она сможет заниматься настоящим делом. Аиша, не особенно раздумывая, согласилась.
Как оказалось, близнецы вообще ничего не продумали. Когда сестра сообщила, что ей придется задекларировать это в Реестре активов (Категория 6: спонсорская поддержка), они уставились на нее с ужасом и непониманием. Слишком поздно. Теперь Аиша была накрепко связана со своими братцами. С таким же успехом она могла стать председателем совета директоров их компании и отдать себя на растерзание таблоидам.
Сегодня у нее был «день визитов». Причем именно этот она запланировала еще в предыдущей жизни, когда старалась разузнать все обо всем и обо всех в своем округе. Теперь, когда округа не стало, она сосредоточилась на собственных проектах и идеях, но из хосписа сообщили, что все еще будут рады ее видеть, и Вероника решила: почему нет? Баронесса Шарифулла и помыслить не может о том, чтобы заявить, что проблемы хосписа ее больше не интересуют, – как сформулировала Вероника на следующее утро после парламентских выборов две тысячи пятнадцатого.
Подъехало такси. Аиша вышла. Хоспис расположился в здании девятнадцатого века: к оригинальному входу был приделан стеклянный куб. По счастью, никто ее не встречал, и она вошла.
– Баронесса Шарифулла, – сказала регистратор. – Да, конечно. Мы вас ждали. Лео только что здесь был: он станет вашим проводником. А вот и он.
Лео оказался очень невысоким мужчиной с седыми волосами и квадратным лицом и голубыми глазами; он нервно озирался вокруг. Они обменялись рукопожатиями.
– Сюда, пожалуйста, – сказал он, провожая ее в глубь дома, в современную пристройку со стеклянной крышей.
По пути Лео не проронил ни слова, даже не поинтересовался, хорошо ли она доехала. (А может, знал, что ехать пришлось всего лишь из Вестминстера.)
В комнате для собраний Аиша пожала руку Сэнджею Гошу: прежде они уже встречались – честный человек, хотя и любитель общих слов. Тут же присутствовала леди Холлоуэй, пэр из партии тори: Аишу она приветствовала точно старую знакомую: оказалось, что Шейла Холлоуэй, как звал ее мистер Гош, – председатель благотворительной организации «Друзья». И живет на соседней улице, пояснила та. Человек по имени Лео за пару минут рассказал об истории и о работе хосписа, коснулся вопросов финансирования, поглядывая в папку, – однако Аиша поняла, что на самом деле мог бы обойтись и без этого. Ей доводилось видеть застенчивых сотрудников, которые все-все знают. Слово взял Гош, который, по своему обыкновению, суммировал то, что требовало расширения и обновления. Услуги пользуются таким спросом, пояснил он, что крайне редко кто-либо поступает раньше, чем за пару-тройку дней до смерти. Пара фраз от Шейлы Холлоуэй о поиске средств и о торжественных мероприятиях; теплые объятия женщины, с которой, насколько помнилось Аише, она ни разу толком не разговаривала, – и ее снова передали Лео.
– Вы меня не помните, – сказал он, оставшись с ней наедине.
– Я вас узнала. Была уверена, что это вы. Сколько прошло…
– Двадцать пять лет, – ответил Лео. – Или больше. Ты тогда только закончила Кембридж, да?
– Не понимаю… – начала Аиша.
– Они живут все там же? – перебил Лео. – Ваши папа с мамой? У них все в порядке?
– Вполне, – сказала она. – Да, они по-прежнему живут по соседству с вашим папой. Ему ведь через пару месяцев будет сто лет! Мы все пойдем его поздравить – ни за что не пропущу его день рождения!
– Не думал… Не думал, что увижу вас еще раз.
– Зачем вы об этом говорите?
– Мне казалось, так лучше, – ответил Лео. – Нам просто не повезло, что мы столкнулись снова.
– Понятно… – проронила леди Шарифулла. Но тут же вовлеклась в разговор, и глаза ее недобро заблестели. – Но зачем об этом упоминать?
– Потому что… – По лицу Лео скользнул некий намек на превосходство. – Неловкая ситуация, стоит ли о ней говорить, в самом деле.
– Да, согласна, неловко вышло. Вы объяснили, как я должна себя вести, и вынудили сожалеть об этом письме. Я совершила ошибку.
– Ладно, теперь-то какой смысл вспоминать? Мы очень рады были вас увидеть и узнать, что вы все еще интересуетесь нашей работой. Давайте замнем остальное.
– Я рассчитывала на вежливое обращение, – произнесла Аиша. – А когда вы говорите со мной так… Как считаете, людям комфортно, когда с ними так разговаривают? Прежде чем сказать такое кому-либо, подумайте дважды.
– Я не хотел грубить. Просто… сказал, как есть. Очень рад вас видеть. Правда.
– Вот только хотели бы, чтобы мы не встречались.
– Не принимайте близко к сердцу. Это не относится к вам лично.
– И к таким, как я, хотите сказать?
Спинстер недоуменно уставился на нее. Аиша поняла, что до него не доходит смысл ее слов. Он покраснел. Неважно, хотел ли Лео отречься от своих слов, – объясниться не выходило.
– Я уже слышала такое раньше – «не принимайте близко к сердцу», – сказала Аиша. – Дело не в вас. А во мне… Кстати, я ничего такого неправильного или странного не сделала. Нет, я не сомневаюсь в ваших словах. Знаете, каково это – быть иммигрантом? Вам это слово знакомо. Не надо кривиться. Я – иммигрантка. Приехала в страну, когда мне было восемь лет. Я понимала достаточно. Знаете, что такое быть иммигрантом? Это когда тебе подносят нож к горлу и говорят: если будешь нас слушаться, мы его уберем и снова позволим тебе с нами дружить. Может, вы ничего и не сказали. Просто у вашего горла – нож, и его медленно убирают. Вот как это выглядит. Не говорите мне, что рады меня видеть после того, что сделали. Это и был ваш нож у моего горла. То письмо. Неужели вы ожидаете, что я стану улыбаться вам после того, как вы сказали, что предпочли бы со мной не встречаться?