Дебора была маминой подругой из «Анонимных алкоголиков»; мама всегда могла рассчитывать на ее общение с тех пор, как что-то пошло не так: пять лет назад, когда началась эпопея с «АА», программой «Двенадцать шагов» и «Новыми решениями», пять лет назад, когда она лишилась работы и переехала в дом к Джошу и Томасу в Хэкни. Они съездили на несколько дней в Брайтон, оставив маму на попечение тети Блоссом в Клэпхеме, чтобы отмыть тамошний дом: мягко скажем, домик был не с инсталляции Кинхольца. Как Джош такое допустил? Томас то и дело задавал ему этот вопрос, но тот отмалчивался. Он не знал, что дом принадлежит ему и что содержать его в чистоте или запускать – тоже его ответственность. Они энергично взялись за уборку, заполнив мусором аж два контейнера, и выплатили просрочку по ипотеке: к счастью, всего за три месяца; прискорбно, что даже такие крошечные долги способны выбить маму из колеи. Закончив наводить в доме порядок, они выкрасили стены белой краской от пола до потолка, выбросили ковры и заново отполировали полы. Ванная комната и кухня сойдут и так. И, хлопотами местного агента по сдаче недвижимости, дом (без мебели) был сдан славному семейству по фамилии Кавабата; арендная плата долгое время служила единственным источником маминого дохода, пока она не нашла работу – три раза в неделю преподавать иностранным бизнесменам английский.
Выбора не оставалось: пришлось взять маму к себе. Томас согласился. Покупая дом, они знали, что он слишком большой для двоих: поразительно, чем можно было в 2005 году обзавестись в Хэкни благодаря двумстам пятидесяти тысячам фунтов, подаренным в честь миллениума дядей Стивеном, и ипотеке, которую обеспечивали две зарплаты молодых специалистов. Может, в то время будущее представлялось им иначе. Временный выход – выделить маме спальню и присматривать, пока она на мели, – превратился в постоянное обязательство. Томас даже перестал предлагать поселить тетю Кэтрин с мамой и папой – его мамой и папой – в Клэпхеме.
Теперь это можно произнести вслух: Джош – мужчина средних лет, живущий с мамой. В его жизни просто не осталось места для женщины – поэтому раз в месяц он ходил в клуб, где то, что ему требовалось, имелось в наличии и подавалось в лучшем виде. Что предлагалось делать Томасу, Джошу было неясно (да и всем прочим тоже, он спрашивал у тети Блоссом). Девушки появлялись – и исчезали; порой кузен неделями жил у какой-нибудь из подружек. Покамест ни одна надолго не задержалась.
Говорила мама: Томас вымученно улыбнулся Джошу, когда тот вошел.
– Думаю, он уже был старый, когда мы познакомились – или мне так показалось, – вспоминала Кэтрин. – Уже поговаривал о пенсии, хотя вроде бы еще работал. Папа Джоша мне тогда по пути пояснил: что делать, чего не бояться; если он скажет что-то ужасное, улыбнуться и сменить тему. И вот ему сто лет – не верится!
– Ты ведь не идешь на день рождения, правда, мам?
– Почему же не иду? – возразила Кэтрин. – Мне прислали приглашение, как и всем остальным. Очень мило, что дедушка вспомнил обо мне.
– Думаю, это сделал Шариф, – предположил Джош. – Вряд ли деда к этому подпускают.
– Ну, значит, спасибо Шарифу. Я вообще не ожидала, что меня позовут. Кто я Хилари? В восьмидесятых побыла пару лет его невесткой и исчезла из семейного альбома. И не видела его тридцать лет. Странно, что обо мне в принципе вспомнили.
– Можешь и не идти, – ухмыльнулся Томас. – Будет большая гулянка в болливудском стиле. Раз уж ее устраивают эти соседи.
– Нет, наверное, схожу. Это ведь днем, так что мы с Деборой съездим на поезде, побудем пару часиков, поднимем в честь Хилари чашку чаю и поедем обратно.
– Ты не можешь взять Дебору на столетний юбилей деда! – сказал Джош. – Зачем ему… новые знакомства?
– А… Ну, не возьму тогда. Мне просто не с кем будет там разговаривать. Сяду в поезд.
– Я думал, ты с нами поедешь, – сказал Джош.
– Не смогу, – ответила Кэтрин. – В любом случае я уже купила билет. Решила, что, если куплю сейчас, будет дешевле. Знаешь, за сколько я его купила? Шикарно, почти как в первом классе, а всего за…
Они ее не перебивали. Скоро она замолчала и заозиралась, точно не понимала, где очутилась, и одарила Джоша и Томаса сияющей и лучезарной улыбкой безумицы. Беспрерывно поясняя, как она проведет остаток дня, Кэтрин вымыла за собой тарелки и чашку, потом ушла из кухни в гостиную. Томас посмотрел ей вслед.
– Дошло до того, что я не знаю, завтракаю или обедаю, – жалобно сказал он.
– Можешь изобрести новую трапезу, – пошутил Джош. – Назовешь ее… минутку… обедрак.
– Пожалуй, съем-ка ирисочный пудинг, даже холодным, – с пятницы остался.
– Можно, – сказал Джош. – Можешь даже поджечь, как холодный рождественский пудинг.
– Так во сколько ты домой-то дошел? – спросил Томас.
– Без понятия. Дай гляну. Я «убер» вызывал. – Джош извлек из кармана халата мобильный телефон. – Четыре сорок три. В полшестого, наверное.
– Господи, ну ты даешь! – подивился Томас. – Раз в месяц уж точно. Вчера мы с Элли выпили, а потом она сказала, что устала и ей надо поработать, так что я вернулся домой и подрочил. Собственно, самый яркий момент вечера. Еще подумал: лучше было бы вообще никуда не ходить, остаться дома с тетей Кэтрин и Деборой-из-алкашей да посмотреть «Катастрофу». Я что-то аж втянулся. Там про двух братьев, они оба врачи, только один хороший, а второй плохой.
– Звучит заманчиво.
– А ты как развлекался? Впрочем, знаю. Тебя пороли, и на тебя ссали доминатрикс. Думаю, туда много юристов ходит.
Джош быстро посмотрел на брата. Насколько ему помнилось, Томас был единственным, кому он рассказывал о клубе «На коленях» и о том, что там происходит. Однажды Джош признался кузену: во-первых, ему не терпелось поделиться хоть с кем-то, а во-вторых, он знал, что Томасу плевать.
– Почему ты так решил?
– Что решил? Про юристов? Ну так естественно. Кто же еще туда пойдет? Ветеринары, что ли?
Не самое удачное замечание. В ту ночь случилось то, чего не должно было случиться. На мгновение явная и тайная жизни Джоша соприкоснулись: не в смысле унижения, но в виде пары слов. Человек в маске ходил кругами и присматривался; Джош был привязан к лавке – старомодному гимнастическому «коню»: пот стекал по его лицу. Остальные тоже толпились вокруг, бормоча слова одобрения и, возможно, ожидая своей очереди. Человек в маске осматривался минут десять, а то и больше. В какой-то момент он присел на корточки и поднес лицо близко к лицу Джоша: тот ощутил запах горячей кожи от его маски. Он только и сказал: «Привет, Джош». Спокойным голосом. Джош узнавал и не узнавал его. Этот голос принадлежал другому месту. Он и забыл об этом – вспомнил вот только что: но теперь, поразмыслив, припомнил: голос принадлежал кому-то из коллег. Кто-то, с кем он работал, видел его в клубе «На коленях».
– Что ты намерен делать? – спросил кузен.
– Я?!
– О господи, не надо на меня орать! – воскликнул Томас. – Я лишь хочу спросить, что ты будешь делать на дедушкин юбилей. Ты заранее поедешь? Думал, вся организация на тебе.
– По большей части на Шарифе. Я бы и понятия не имел, кого пригласить. Дед уже успел заколебать меня упреками, что я не знаю, как найти отца.
– Держу пари, моя мама знает, где он. Просто не говорит.
– Не думаю, – ответил Джош.
Над ним склонилось Кожаное Лицо неясных очертаний. Он зажмурился из страха, что снова учует его запах и увидит пылающую восторженную физиономию. Сделал над собой усилие. И стал думать о другом.
Томас открыл дверь дома на Графтон-сквер. У него были ключи, поскольку он жил ближе всего к родителям. Треско обзавелся белокурыми дредами и по выходным преимущественно гонял досужих клиентов по полям Сомерсета, а остальное время проводил на ферме у границ Уэльса с Дафной и полдюжиной детишек, которые постоянно носились сломя голову. Тамара обитала в Брисбене: ее бутик-отель на побережье, кажется, имел успех; Трев – в Уэльсе, делала несъедобный козий сыр; жила со своей шестидесятилетней любовницей Алисон и занималась экоактивизмом. Томас размышлял: дело в Алисон или Тревор сама не желает общаться с родными? В последний раз, когда они с ней виделись, он пытался попрощаться с сестрой на главной площади ближайшего города – кстати, почему там, а не в простецкой хижине Алисон дальше по переулку? И Алисон вдруг решила, что они уже достаточно напрощались. Подошла: большие глаза пялятся прямо на тебя, а длинные седые волосы обвивают грудь – году в тысяча девятьсот семьдесят пятом это, должно быть, выглядело весьма зазывно. Обняла Тревор сзади, недвусмысленно положив ладони ей на грудь. «До скорой встречи», – сказала Трев хриплым, как теперь за ней водилось, голосом; а Алисон тут же перебила: «Ну, не до столь скорой, скажем так. Продавай. Делай деньги». Томас не успел ответить, как она силой увела его сестру, они сели в свой джип и были таковы. Непонятно: отчего, узнав, что он – агент по продаже недвижимости, с ним начинали обращаться именно так? Вероятно, мать мысленно оглядела детей, живущих далеко отсюда, и отогнала мысль, что лучше бы доверить ключи от Графтон-сквер Джошу, чем третьему и худшему из своих отпрысков.
К его изумлению, дома обнаружился только парень-индиец, босой, в белой футболке с надписью «XBOX» и белых джинсах. На голове у него красовалась прекрасно сделанная прическа-хохолок сантиметров пять высотой; сидя на корточках в маминой гостиной, он смотрел на квадратный лист бумаги метр на метр. На листе красовалось что-то вроде плана; по краям его удерживали два бокала для шампанского, пустая бутылка из-под оного и бронзовая ящерка, обычно обитавшая на мамином столике для закусок. Турецкий ковер, заполнивший почти всю комнату, Томас припоминал: некогда он лежал на полу утренней столовой – самой маленькой комнаты на нижнем этаже в большом доме. Картину, висевшую над выступом для дымохода, он тоже угадал: Гверчино из столовой в большом доме. Мама вечно тряслась над этим шедевром и запрещала бросаться в него едой. Кто этот Гверчино, Томас понятия не имел. Просто имя врезалось в память. Да, он тупой, как утки в клэпхемском пруду, – он в курсе.