– Австрию, милый, – сказала Лавиния.
Но по прошествии четырех недель, в течение которых Расселл с каждым днем вел себя все враждебнее и отвратительнее, а однажды по-настоящему ударил отца за тяжкий грех – тот назвал его «старина», – Джереми вынужден был ответить епископу, что обсудил его предложение с семьей и выяснилось, что это нанесет непоправимый урон образованию сына.
– А он что? – спросила Лавиния.
– Если честно, – с невеселым видом ответил Джереми, – он не сразу поверил собственным ушам. В самом прямом смысле. Так что это конец: двери Зальцбурга отныне закрыты для нас.
– Ох, милый… – вздохнула Лавиния. – Еще будут возможности. Непременно будут. Каких-то четыре года – и треклятый Расселл закончит школу; тогда мы сможем делать всё, что захотим. Подумай об этом. Нам вовсе не нужно будет больше брать его в расчет.
– Перестань, – сказал Джереми. – Жаль, я… – Но тут он замотал головой, и Лавиния с ужасом увидела, что он в самом деле плачет. – Никто больше не…
Он вышел из комнаты, чтобы не раскиснуть окончательно. Так нечестно: ему предложили дворец восемнадцатого века в красивом австрийском городе – в одной из верхних комнат, в вечном радостном упоении играет Брамса струнный секстет. Подобное, как подарок в волшебной сказке, предлагают раз в жизни. И больше не предложат. Треклятый Расселл.
Они доехали-таки до бензоколонки и припарковались.
– Глядите, слепой! – заметил Расселл. – Как он сюда попал, он же ничего не видит? Кто ему разрешил, блин, водить? Это ж глупо!
– Он не слепой, милый, – по привычке не глядя ответила Лавиния.
– По-твоему, я вру?! – возмутился сын. – Ты же, блин, даже не посмотрела! Глянь, вон слепой и пес-поводырь.
В самом деле, на парковке в нерешительности стоял слепой, а верный пес сидел рядом и терпеливо ждал.
– Ну так его, наверное, кто-то сюда привез, и он на время потерялся, – сказал Джереми. – Вряд ли он приехал сам.
– То есть когда собака-поводырь срет – ну, ведь все собаки только и делают, что срут, – что слепой делает? Просто стоит и ждет, понимает, что собака остановилась неспроста, или видит – ха-ха, я сказал «слепой видит!» – что собаке надо посрать. Потому что, если ты не подобрал дерьмо за своим псом, придет полисмен. Но если до слепого дойдет, что собака срет, он достанет этот пакетик – как он ищет говно-то? Щупает, пока не найдет что-то мягкое? Фу!
– О, ты снова за свое! – вздохнула Лавиния. – Всякий раз, стоит тебе открыть рот, ты меня ужасно расстраиваешь!
Телефон, лежавший на коленях ее мужа, зазвонил. Это был мобильный Лавинии, но он ответил:
– Да, это Джереми. Боюсь… Здравствуй, Блоссом, рад тебя слышать. Ты уже…
Он внимательно выслушал сестру жены, лишь изредка вставляя: «Да, наверное, ты права», «Так и есть» и «Звучит абсолютно…». Спустя пару минут, когда все они выбрались из небольшого своего автомобильчика, Джереми с улыбкой вручил телефон Лавинии и замахал руками кому-то, кто быстро шел к ним, отделенный рядами поблескивающих серебром машин. Это оказалась сама Блоссом.
– Я вас увидела! – радостно закричала она, будучи метрах в тридцати. – Я так обалдела, что глазам не поверила: моя младшая сестра на обочине и ее сын машут руками. И говорю Джошу – вон он, Джош, едет с нами: неужели это Лавиния? Что за черт! И наконец он посоветовал доехать до ближайшей заправки и позвонить вам: если у вас что-то случилось с машиной, можем оттуда организовать помощь, если нет – просто там и встретимся. Разумный совет, как всегда. Не знаю, что бы мы делали… О, привет, Расселл, привет, Джереми, привет тебе.
Лавиния обняла сестру – не из вежливости, а по-настоящему тепло; ведь, кроме Блоссом, у нее никого не осталось. На самом деле она узнала Блоссом, когда та была еще в паре сотен метров от них; Джереми едва начал махать ей. В ее вселенной было место, отданное исключительно сестре, и все движения Блоссом Лавинии виделись исключительно важными. Только она из всех них оставалась на плаву. И, конечно же, Блоссом тоже безошибочно угадала сестру – еще там, на обочине, проносясь мимо на приличной скорости: никто не мог занять место, выделенное для Лавинии.
– Ну, – сказала Лавиния, – пошли чаю выпьем.
– А потом, – сказала Блоссом, всячески демонстрируя воодушевление, – поменяемся пассажирами. К тебе сядут Томас и Джош – вон они идут, тоже едва глазам поверили, – а славный Расселл поедет со мной. Стивен в итоге не смог, а унылая старушка Тревор со своей подругой Алисон доедут своим ходом. Надеюсь, тебя это устраивает, Расселл? Ну что, дорогие мои…
Лавиния засеменила вслед за Блоссом, ощущая в себе готовность добродушно подшучивать над «негодником Расселлом» за чашкой доброго чаю. Позади нее муж говорил:
– Я уверен, мама не со зла, но вынужден признать, старина…
Где были Раджа, Омит и Мартин, неважно; они разговаривали, находясь в одном и том же месте. Правда, если рассуждать понятиями старого, реального мира, отталкиваясь от значений, присущих понятиям «реальный» и «мир», Омит находился на двадцать седьмом этаже небоскреба в Торонто, Раджа – в отеле в Афинах, Мартин – в бизнес-зале катарского аэропорта, ждал пересадки. Частные самолеты – отстой, считали они. Если летать коммерческими рейсами, экономишь уйму денег, и аудиторы с акционерами на тебя не нарадуются. Мартин предпочитал летать через Катар, потому что бизнес-зал там представлял собой отдельное здание, белоснежное и чистое до блеска, кондиционированное до мороза; весь персонал там был, гм… вежливее. Разговор вращался вокруг чего-то, что, по словам Мартина и Раджи, они прекрасно поняли, а до Омита не дошло, и вообще он считал это ерундой.
Чувак, да ты еще раз посмотри
Да смотрел я. И ничего не увидел, и больше смотреть не хочу
О, старперы подтянулись
Ну да, ну да, как будто не тебе сорокет в марте
Я понял. Просто посмотри еще раз
Черт, как много надо сделать, чтобы заставить тебя закрыть лавочку
Просто посмотри, или я сворачиваю все к херам, мы с Мартом говорили, в общем, все, брат
О дааааааааа
Они посмотрели снова, одновременно; комментарии от Раджи и Мартина поступали сплошным потоком. Что-то в восторженном тоне брата заставило Омита думать, что на самом деле это он не врубается, подумать только – не понимает; и его беспокоило, что где-то сидят пятнадцатилетние Мустафа, Эмбер, Дэвид, Джонель, Бобби, Анаконда – и смотрят не отрываясь; и находят то, что искали всю жизнь: совершенство, развлечение, юмор и…
Он не понимал. Что в этом смешного? Неужели Мустафа, Эмбер и Бобби животики надорвали? Или смеялся над этим только Раджа, сидя в одиночестве в номере афинского отеля? (Он приехал в Грецию купить у антиквара статуэтку времен кикладской цивилизации.) Да и то смеялся только потому, что не смог выразить свои эмоции иначе. Омит не знал. Скоро они досмотрели. Ролик был короткий.
В самом начале девочка лет восьми, чернокожая, с большими глазами и розовыми лентами в волосах, подбежала прямо к камере и, запыхавшись, сказала: «Семьдесят два». И только подумаешь, увеличили ей глаза или так и было, как эти глаза становятся глазами маленького мальчика, вертящегося в кресле-качалке. С презрительным криком: «Шестьдесят три!» он поднимает руку; изображение фокусируется на руке, расплывается – и вот перед нами старые черно-белые кадры: очень миловидная белокурая девушка говорит: «Пятьдесят пять», после чего на экране появляются большие буквы FIN, на чем все и заканчивается. От начала до буковок FIN проходит семь секунд.
Вот вам и будущее.
Видел – она сказала: «Пятьдесят пять», и ты подумал: да это Ширли Темпл, и она ошиблась…
Этот лучше, чем первый
Который 2 3 5 7 10
Со старухой Тэтчер, когда 10 и не так…
Не понимаю
Потому что в этом должно выйти 54, но НЕТ, и тогда у старой Тэтчер будет 11 и тоже НЕТ.
Какого хрена ты ставишь точку, ублюдок
Я сказал, если ты заплатишь этим мудакам из Чикаго хоть на один цент больше чем 25 лямов ты мне больше не брат
Остынь брат они вряд ли запросят больше 19
Ну ладно ну Ширли Темпл думаешь эти крутые ребятки знают кто это ваще такая так что увы грустный смайл
Ну окей пусть никто ничего не знает и играют в настолки халму, людо, ну, шахматы тоже ничо так
Не спорь с 276 миллионами просмотров за два дня брат
Не врубаюсь
скуууушно
мне нравится слово FIN, как какая-нибудь страна или что
ващета это КОНЕЦ по-французски, ты что, не в курсе
ну и кого ты вот щас тупым назвал
Тут раздался звук из реального мира. Омит огляделся – наконец-то в поле его зрения вплыл интерьер комнаты. Длинный стол из светлого дуба, огромный экран на противоположной стене, остатки корпоративного кофе и булочек, а также четыре вида питьевой воды: из-под крана, без газа, минералка и старомодная газировка. И вид Торонто из окна. Парни-то были из Чикаго, но встречаться пришлось в Торонто: в две тысячи двенадцатом Раджа с Омитом ездили в отпуск в Иран, главным образом чтобы купить ковер. Ну и это означало, что, пока в США за главного чувак из «Икс-фактора», в Америку им путь заказан. Так что чикагские прилетели в Канаду. День выдался чудесный: озеро так и сверкало на солнце. Пахло новой мебелью и белым ковром: роскошный конференц-зал с почасовой оплатой. Эти парни заработали деньжат только к прошлому октябрю – и все, кроме юристов, были младше него лет на десять, так что и поговорить-то не с кем.
На миг Омит пришел в замешательство, не понимая, откуда идет звук. Оказалось, из его сумки – нотного футляра, сделанного сорок лет назад, с горизонтальным бронзовым стержнем, в котором лежали лишь планшет да ретромодель самого первого айфона. Играла фирменная мелодия «Нокии». Тут до него дошло: кто-то звонит ему на мобильный и хочет с ним говорить. Странно.