Нади приканчивал тело шоколадного мальчика, и, судя по всему, готов был заняться шоколадной девочкой Неты. Но она избавила ее от подобной участи, переставив достаточно высоко – подальше от ненасытных зубов брата.
В телевизоре, стоя рядом с боевым истребителем, министр обороны зажигал ханукальные свечи и приятным баритоном начал петь: «О, ты, который совершил чудеса для наших праотцов…» Позвонила Нофар, принявшаяся оживленно болтать со своей невесткой, тут же попросив племянника и племянницу подойти к телефону, чтобы передать им свои поцелуи. После недолгого колебания, Яари тоже подошел к трубке, не без трепета готовый узнать, сумели управляющие домом умолчать о его посещении комнаты Нофар или, все-таки, проговорились? Однако выяснилось, что свое обещание они сдержали, но отец Яари сказал внучке, что ее отец был с визитом в Иерусалиме, чем немного расстроил ее, поскольку она полагала, что в этом случае он мог бы навестить ее в больнице. Она пригласила бы его в травматологический пункт, в котором сейчас работала по ее собственной просьбе, и тогда он мог бы вернуть себе веру в возможность воскрешения из мертвых.
Нади уснул, растянувшись на диване. Яари помог внучке облачиться в пижаму, после чего накрыл ее одеялом и стал рассказывать ей историю о семье, которая без разрешения поселилась у них в доме. В мойке громоздилась посуда, скатерть была вся в пятнах, ханукальные свечи прогорели. Неуугомонная невестка бродила из комнаты в комнату, непрерывно делая один звонок за другим, пытаясь найти хоть какую-нибудь сиделку, но оказалось, что пятничным вечером, в разгар празднества, мало кто из подрабатывающей молодежи готов бросить своих друзей.
– Послушай, Эфрат, – не выдержав, добродушно сказал Яари, обращаясь к доведенной до отчаяния молодой женщине, – давай я останусь этим вечером с ребятишками. Ты честно заслужила немного радости в своей жизни.
Эфрат посмотрела на него с недоверием, не в состоянии понять, решил ли ее тесть пошутить подобным образом, или говорил всерьез.
– Я ведь могу задержаться допоздна, – честно предупредила она Яари.
– Задерживайся, – добродушно ответил он. – Я чуть-чуть перехватил, поспав дома, так что могу и пободрствовать. Как говорится, с этим нет проблем.
– Зачем бодрствовать? – воскликнула невестка, еще не в силах поверить в неожиданную удачу.
Она постелит простыню на диван, достанет шерстяное одеяло, даст ему одну из чистых футболок Морана, и он может мирно предаться сну здесь до самого утра.
Он был застигнут врасплох.
– Не понял, – запинаясь проговорил он. – Ты что, думаешь вернуться домой только под утро?
– Этого никогда не знаешь, – ответила она с загадочной улыбкой. – Это зависит от того, что будет за компания. И как пойдут дела.
«О каких делах она говорит?» – спросил себя Яари. Следует ли ему договориться с матерью своих внуков о контрольном звонке в случае опасности? Чтобы он мог привезти ее обратно не позднее полуночи?
Но время уже было упущено. Эфрат ожила. Прямо на глазах она превратилась из отчаявшейся и погруженной в депрессию домохозяйки в счастливую молодую женщину, блестящую красавицу, постукивающую каблуками по квартире. Она облачилась в платье, которое выставляло на всеобщее обозрение все, что, не стесняясь, может показать светская женщина, за исключением, пожалуй, сосков, которые бесспорно принадлежат ее мужу; безупречную кожу она присыпала чем-то напоминавшим звездную пыль, что, по ее мнению, должно было облегчить ее появление на вечернем банкете богов.
По взгляду, брошенному на Яари, тот понял, что невестка ожидает от него комплиментов, как минимум, выражающих восторг ее совершенством, но Яари был сдержан. Даниэла проницательно просила его раз и навсегда воздержаться от слов восхищения, пусть даже заслуженного. «Ты не должен, – всегда не уставала она внушать мужу, – говорить с нею так, как обычно говорят с красивыми женщинами влюбленные мужчины. И смотреть на нее такими же глазами. И даже то, что разрешается ее отцу, запрещено для тебя». И в то время, когда она склонилась над уснувшим сыном, который лежал рядом с ним на диване, решая, должна ли она перенести его в кровать, ее благоухающие духами груди, только что не прикасавшиеся к его лицу, и, особенно, крошечная татуировка, разместившаяся на одной из них, пробудили в нем странное желание, заставившее его дыхание прерваться на десять секунд.
С этим он справился.
– Не трогай его, милая, – сказал он. – Оставь это мне. Даже если он проснется, я с этим справлюсь.
– Главное, – сказала она, удивив его, – главное – не поддаваться слабости и не проявить никаких признаков страха или неуверенности. В противном случае он просто взбесится.
– Взбесится? Ты не преувеличиваешь?
Чтобы ребенок не свалился с дивана, для большей безопасности, она включила магнитофон с записанной на нем специальной программой «Моцарт для детей». С самого раннего детства Неты Яари запомнил с нежностью маленькие железнодорожные вагоны, в которых сидели прелестные зверюшки, которые умели танцевать, и сами игрушечные вагончики, которые то появлялись, то исчезали, чтобы появиться и исчезнуть опять, и морских львов, которые вдруг выпрыгивали и куда-то ныряли. И все это под такую же великолепную музыку Моцарта, которая, по утверждению специалистов самым благородным образом влияла на души озорников, в то же самое время благотворно расширяя их сознание. «Если бы такие видеомагнитофоны, – любил при случае пожаловаться Яари, – существовали в мое время, сегодня я не был бы заурядным инженером, нет. Я был бы великим ученым!»
Не принимая во внимание его возражения, сногсшибательная в блеске своего великолепия мать двоих малышей, ступая на цыпочках на высоченных своих каблуках, настояла на том, чтобы детей перенесли в их детскую спальню. И, чтобы уменьшить возможную их тревогу, сказала им на прощание, что дедушка, бдительный и сильный, остается с ними, чтобы, при надобности, надежно защитить их от демонов зла, насылающих плохие сны. Наполовину уже погруженная в сон малышка что-то протестующе промурлыкала. «За всю свою жизнь, – отреагировал Яари, – я не слышал ни о чем подобном». Но красотка Эфрат набросила на себя тонкую синюю шаль, подчеркнув красоту своих глаз – таких же синих.
– Тебе не будет холодно?
– Не беспокойся, меня довезут от дверей до дверей.
И, прежде, чем испариться, вся светясь от счастья и благодарности, она почувствовала, что хочет поцеловать и крепко обнять эту пожилую, даже старую няньку, но он отпрянул, невесомо коснувшись ее волос и держась подальше от ее тела.
– Иди… иди… ты только теряешь время.
Едва дверь за ней захлопнулась, из детской комнаты донесся душераздирающий вопль: «Мама, мамочка, где ты? Почему ты ушла?» И когда Яари поспешил туда и включил свет, то увидел свою внучку, его любимое дитя, абсолютный дубликат ее исчезнувший матери; стоя в своей кроватке, она упрямо кричала, повторяя со стоном, как на похоронах: «Мама, мама, мамочка, где ты? Почему ты ушла?»
Нета всегда считалась благовоспитанным и спокойным ребенком, и когда ее сравнивали с буйным братом, то в голову приходило только одно – это ангел спустился нечаянно прямо с небес. Поэтому Яари был уверен, что без проблем сможет успокоить исходящее криком дитя – настолько, что просто оставил ее, чтобы она могла накричаться вволю. Но когда, чуть позже, он попробовал взять ее на руки, стоны и крики стали только сильнее, а сама она продолжала стоять, покачиваясь, обхватив голову руками с такой силой, как если бы опасалась, что внезапно потеряет ее.
Тогда он закрыл дверь из опасения, что крики эти и стоны, доносящиеся, пусть много тише, из детской, разбудят ее брата. Но было уже поздно. Малыш отчаянно колотил в закрытую дверь маленькими кулачками, а когда Яари открыл ее – босой, возбужденный, с покрасневшими от слез глазами – бросился сразу к своей кроватке и сел, подогнув одну ногу, и холодно поглядывая на заходящуюся в крике сестру, покачивая другой маленькой ножкой с методичностью маятника.
«Но я здесь, я с тобой, с вами. Вам нечего бояться», – пытался Яари успокоить свою внучку, говоря, что ее никто не покинул одну. Но крики девочки определялись собственным импульсом и ничто, похоже, не в состоянии было остановить их. По-прежнему, сжимала она голову руками, словно чувствуя приближающийся удар. От этой картины, от этого непрерывного, безжалостного всхлипывания и стона, неотступного и бесконечно печального, словно погребальная песнь, у Яари сжалось сердце и закружилась голова, в которой словно на панихиде отдавались исполненные неподдельного горя слова маленькой девочки: «Мама, мама, мамочка, где ты? Куда ты от нас ушла?»
Яари был в отчаянии. Он ожидал, он готов даже был к сражению с Нади. Но не с Нетой, которая всегда охотно отзывалась на увещевания. И тогда, после безуспешных попыток утихомирить ее различными обещаниями, он решил применить новую практику. «Но как же так, Нета, милая моя, как это может быть, что такая большая девочка, как ты, все плачет и плачет, когда взгляни сама – когда маленький твой братишка сидит совершенно спокойно?» Он немедленно пожалел о своих словах, поскольку пронзительный крик был ответом ему на это глубочайшее унижение, крик, затем перешедший в вой.
И так они продолжали сидеть, все трое, оказавшись в ловушке горестного плача и монотонного завывания, первоначальная причина которых была давно уже забыта, как если бы все происходившее было демонстрацией некоего древнего, доисторического ритуала, сопровождавшего незабываемую потерю, в то время как брат все так же сидел на кровати, все так же покачивая ногой. Ему лишь минуло два года от роду, но широкое, сильное лицо обнаруживало все признаки того, что став взрослым, он, скорее всего, окажется не только человеком, склонным к агрессии, но, не исключено, и достаточно жестоким. «Он кого-то мне напоминает. Но кого?» – уже в который раз задавал себе этот вопрос Яари. Он мягко улыбнулся внуку и спросил его:
– А теперь скажи ты, Нади, что нам следует сделать, чтобы успокоить твою сестренку?