– Вставай, уже поздно. Мы опоздаем.
– ???
– Мы едем к Морану. Ты, я, дети – пятнадцать минут на сборы. Все…
– Ох, Амоц, милый… как хорошо ты придумал. Особенно если ты поведешь…
– Еще лучше будет, если ты немедленно встанешь на ноги.
Двое внуков не скрывали радости от того, что их повезет не Эфрат, а дедушка, ведь у него такая большая машина… а потому они без обычных пререканий оделись в то, что сказала мать, и, похожие на двух маленьких медвежат, облачившись в теплые куртки, бросились перетаскивать специальные детские сидения из одной машины в другую, попутно объясняя и показывая, как надо пользоваться привязными ремнями, такими же, как в самолете. А Эфрат тем временем доказала, что когда она хочет, может все сделать быстро и хорошо, даже поднявшись в такую рань. Она наготовила сэндвичей, нашинковав овощей и положив по ложке хумуса внутрь пит, выдавила и перелила в бутылки свежий апельсиновый сок и добавила ко всей этой провизии несколько бутылок «шоко» – шоколадного цвета напитка, который дети могли пить с утра до вечера. И когда они спустились к машине, она гордо шествовала впереди своего семейства с огромной сумкой-холодильником в руках, бледная, без макияжа, в потертых джинсах и военном, словно побывавшем в сражениях, дождевике, долженствовавшем, по-видимому, скрыть все достоинства ее фигуры. Яари вдруг пришло в голову, что таким образом она наказывала его, наводя на мысль, что готова хоть сейчас отправиться за решетку к своему мужу. К его сыну.
Вот так.
Даже в ранний субботний час приморское шоссе было набито битком. И, вероятно, никто не мог бы с допустимой точностью сказать, в чем тут дело – дети ли заставили своих родителей нервничать за рулем автомашин, или родители искупали вечную свою вину перед детьми, не давая им отоспаться как следует в этот праздничный день, или все отправились в поисках наиболее выгодного шоппинга и объявленных необыкновенных скидок. Но северный свирепый ветер, о котором упоминал Моран, усилился, получив поддержку с востока, и набрасываясь на машину с такой силой, что Яари, не расслабляясь, приходилось удерживать руль обеими руками. Поскольку в машине отсутствовал проигрыватель, который мог бы отвлечь внимание детей популярными детскими израильскими песенками, Эфрат попробовала развлечь их игрой в оппозиции, и Яари подумал, что именно подобное качество с наибольшей полнотой характеризует его невестку. Очень быстро и уверенно расправлялась она с именами существительными и прилагательными, не сомневаясь, похоже, что каждое слово имеет свой антоним, который ее дети обязаны знать.
Дорога в северном направлении потекла между днем и ночью, горячим и холодным, сухим и мокрым, летом и зимой, умным и глупым, высоким и низким, потолком и полом, счастьем и грустью, чистым и грязным, прямым и кривым, мужем и женой, солнцем и луной, дверью и стеной, мертвым и живым. А поскольку Нета уже знала все ответы, она выпаливала их прежде, чем ее маленький братишка успевал даже открыть рот, хотя и мама, и дедушка пытались каким-то образом притормозить ее скороговорку с тем, чтобы дать мальчику хоть какой-то шанс; но его сестричка не в силах была обуздать свой энтузиазм в знании оппозиций, а Эфрат, со своей стороны, не хотела лишать свою любимицу такого удовольствия.
В зеркале заднего вида Яари заметил, как ярость овладевает внуком. Если бы он сумел освободиться от охватывавших его привязных ремней, он выскочил бы из кресла и наверняка попытался бы выломать дверь.
– Я полагаю, что вы достаточно наигрались уже в эту игру, – обратился он к Эфрат и Нете. – Посмотрите на малыша, он сейчас взорвется как бомба.
После поворота на Кейсарию плотность потока еще увеличилась. Для рекрутов это был первый «родительский день», и все семьи спешили как можно быстрее доставить своим еду и все необходимое. Дождь прекратился, но пространство лагеря представляло собой одну огромную лужу, среди которой тут и там торчали столики для барбекю, окруженные каменными скамейками… Тут и там были поставлены, на случай ливня, брезентовые армейские палатки. А рядом, вперемежку с мешками древесного угля для мангалов, радовали разноцветьем – оранжевым, зеленым и синим – огромные сумки с газировкой «пепси» и «колой», «севен ап» и «спрайт», а между всем этим немыслимым разнообразием бродили уже заждавшиеся новобранцы… и кого здесь только нельзя было увидеть! Тех, кто двадцать лет тому назад родился здесь, старожилы, насчитывавшие несколько поколений («сабры») и парни, ступившие на эту землю двадцать дней тому назад, эмигранты и переселенцы со всех концов планеты – русские и эфиопы… но все были облачены уже в новенькую униформу… они усаживались напротив своих родных, усердно налегая на мясо, салаты и особенно на заготовленных дома цыплят и куриные шницели с таким энтузиазмом, как если бы весь месяц после призыва их в лагере кормили одной манной небесной.
Да… но куда же задевался Моран?
Эфрат дождалась своей минуты, оставаясь в машине с Нетой, а Яари вышел наружу с Нади на руках и зашагал по направлению к основным воротам, где находилась проходная, охранявшаяся двумя мощными часовыми. И прибывшие вновь, и новобранцы непрерывно входили и выходили из лагеря, но острый взгляд Яари никак не мог разглядеть своего приговоренного к заключению солдата, который давно уже должен был защищать свою белую королеву от посягательств черных офицеров. И неизвестно, сколько пришлось бы отцу солдата напрягать свое зрение, если бы чьи-то сильные руки не обхватили бы его сзади, освободив его от малыша, который в следующую минуту взлетел на воздух.
Моран был небрит и одет в старую рабочую спецодежду – по глазам его было видно, что он не спал.
– Папа! – взлетая в совершеннейшем восторге и падая в отцовские руки, закричал Нади. – Папа! А ведь ты совсем живой!
Ирмиягу с удивлением разглядывал свою родственницу, сидевшую в облаке света возле горы посуды с остатками завтрака и с безграничным терпением внимавшую геологу, только что специально для нее расколовшему кусок горной породы, на основе обломков которой он собирался воссоздать для нее краткую историю возникновения вселенной.
– Это просто замечательно, – похвалил он свояченицу. – Вижу, этот юноша отлично пользуется твоим терпением. Ничего страшного, если ты ни слова не понимаешь из его объяснений – для него самое важное, что он нашел слушателя. Не спеши и дождись, пока спустятся остальные – готов побиться об заклад, что специально для тебя они устроят симпозиум. А тем временем Сиджиин Куанг отправит в клинику нашу малярийную пациентку. Это не очень далеко от нас – к полудню она успеет вернуться.
– Это что, единственная клиника в вашей округе?
– Ну, это, честно говоря, не совсем клиника. Больше это похоже на санаторий.
– Настоящий санаторий?
– Все зависит от того, что ты вкладываешь в понятие «настоящий». Я бы заменил его на «действующий», – пояснил Ирмиягу шутливо. – На самом деле, это обособленная комната для отдыха, для реабилитации с полным набором удобств для тех, кто хотел бы удалиться от забот, скрывшись в недрах настоящей Африки, не тратя при этом больших денег и не страдая от отсутствия цивилизации. Так что это не санаторий – как его понимают где-нибудь в Швейцарских Альпах, хотя работает он на тех же принципах.
– Там найдется место для меня?
– Где?
– В твоей машине. Рядом с тобой.
– Почему бы и нет? Только, как обычно, ты должна будешь сидеть сзади и будет тебе это менее удобно, чем всегда, потому что с тобой рядом будет сидеть наша пациентка. Бояться тебе нечего, малярия – болезнь не заразная. Возбудителем ее является не вирус и не бактерия, а, скорее всего, паразит, который переносится москитами. И такой москит, укусивший Зохару Аль-Укби, это всегда самка, а не самец, уже давно покинул этот мир.
– Если ты уверен, что мне не грозит никакая опасность, почему бы мне и в самом деле не поехать? Я возвращаюсь домой через два дня, так что я смогу еще чуть-чуть получше понять, что это за место, где ты решил спрятаться от нас… и от всего мира.
Она извинилась перед молодым геологом за вынужденный перерыв, в тайной надежде, что на пути в санаторий – чем бы он ни оказался на самом деле, – она получит возможность увидеть еще какую-нибудь, совершенно иную, захватывающую дух генетическую мутацию. И когда она покидала кухню, Сиджиин Куанг уже запустила двигатель машины, так что Даниэла, не теряя времени, поздоровалась с суданкой и заняла привычное место, отметив грустное выражение на лице молодой женщины. Относясь с искренним сочувствием к этой вежливой язычнице, Даниэла, неожиданно для себя самой, внезапно нагнулась и прикоснулась губами к черной эбеновой щеке. А медсестра, пораженная подобным неожиданным проявлением чувств со стороны израильтянки, в свою очередь положила легко, словно перышко птицы, свою руку на молодежную прическу пожилой белой женщины и сказала: «как я рада, что вы поедете с нами…»
Больная северо-африканка дрожала в приступе малярии, сопровождающемся всегда очень высокой температурой, но была, похоже, не менее суданки-шофера обрадована появлением рядом еще одной пассажирки и из-под шерстяного тонкого одеяла, в которое она была закутана, протянула Даниэле в знак благодарности изящную, пылающую от жары руку, «как хорошо, что вы в эту минуту тоже со мной», прошептала она по-арабски.
«Лендровер» двинулся на юг, где покрытая грязью дорога оказалась столь гладкой, что мягкий шорох шин погрузил Даниэлу в дрему, несмотря на ранний утренний час. И поскольку настоящий момент совсем не подходил для того, чтобы расспрашивать подхватившую малярию специалистку по палеонтологии о тонкостях ее профессии, равно как и о ее роли в исследовательской программе, и ожидать при этом ответов, которые непрофессионал в состоянии был бы понять, здоровая пассажирка предпочла присоединиться к больной и закрыть глаза, ощущая приятное тепло от вставшего солнца, согревшего всю их группу.