Что и было исполнено. При этом струйка белой жидкости появилась неведомо откуда – если уж должна была вытекать жидкость, то как минимум маслянисто-коричневая, что подтвердил бы вам любой специалист по машинам и механизмам.
– А это что такое? – спросил Амоц.
Его отец пожал плечами. Он был не в состоянии определить происхождение жидкости. Этот насос он привез из Чехословакии, найдя его в старом гараже, где были свалены в кучу самые разнообразные детали из выброшенных на помойку останков всего на свете, там, где прошлась война, и, поскольку весь этот железный хлам доставался любому желающему буквально даром, он прихватил его, нимало не заботясь о том, что внутри.
Неведомая жидкость белого цвета продолжала струиться тоненьким ручейком. Даже эксперт, которая то и дело нюхала и пробовала ее, не могла прийти ни к какому заключению, объясняющему появление подобного феномена. Тем не менее она собрала небольшое количество вещества в маленькую баночку и, осторожно неся перед собой, отправилась в кухню в надежде, что там умудренные жизненным опытом люди сумеют разгадать тайну.
Хозяйка дома тоже выразила желание включиться в де ло. Она вручила малышу Хиларио небольшую ложечку, в которой он и принес это что-то, и она самым кончиком языка дотронулась до него, до того, что вполне могло оказаться машинным маслом, или, может быть, кунжутным, трюфельным или эвкалиптовым, а то и бензином и даже соляркой.
– Неплохо, – отозвалась она.
– Осторожней, дорогая, – эхом ответил, ухмыльнувшись, старый джентльмен. – Гарантия, которую я дал тебе, не включала лечение расстройства желудка после употребления смазочных масел для лифта.
И они дружно рассмеялись: он – на кровати, трясясь среди шелковых подушек, а она – в кресле, оба совершенно расслабленные и даже как бы заинтригованные неожиданной драмой, разыгрываемой у всех на глазах в домашнем театре, – так, во всяком случае, знаток всего на свете и отличник Хиларио объяснил происходящее Марко и Педро, которые тем временем пытались чуть приподнять лифт на собственных плечах, чтобы дать возможность Франсиско решить проблему разъединения вилочного погрузчика с полом лифта, не нарушив непоправимо единство всей конструкции.
– Э-э! – закричал во весь голос Яари с яростью, которой от него никто не ожидал. – А ток? Вы о нем забыли? Пока все электроцепи не обесточены, пусть этот чертов самоубийца не прикасается даже к мельчайшему винту! Он что, задумал умереть от удара током? Идиот!
Но запал Яари запоздал. Ни один винт или болт уже не был под током. Экспертная дама (или не дама?) уже давно тихонько разъединила все линии, не спрашивая ни у кого разрешения и никого не поставив в известность, выглядя при этом совершенно невинной и счастливой.
Теперь вопрос: почему же Яари должен был так беспокоиться о том, за что он не нес никакой ответственности? С чего бы он так озаботился контролем над исторической реликвией, которой не только не интересовался сам, но и о которой не обязан был знать абсолютно ничего? Разве что он присоединился ко всем этим людям с единственной целью – собственными своими глазами увидеть и убедиться, насколько это хорошо – хорошо старому человеку лежать в просторной кровати в теплой, гостеприимной и хорошо ему знакомой комнате, рядом с любимым человеком. В предрассветных темных, зимних сумерках. И даже если все это именно так, зачем нужно такому занятому человеку сидеть тихонько в уголке в день празднования хануки. А если Даниэла задумала – и задуманное осуществила – улететь в Африку, чтобы укрепить связь со своим прошлым, раскрепостив этим свое настоящее, почему бы ему не сделать, воспользовавшись случаем, то же самое в отношении их обоих? Освободиться от накипи дней, от секретарей, посредников, инженеров, непрерывно – вот как сейчас – терзающих его телефонными звонками, просьбами и советами – иначе говоря, почему бы миру, способному обойтись собственными силами, на какое-то время не оставить в покое и его, Амоца?
Философская улыбка осветила лицо Яари, удовлетворенного в эту минуту положением вещей в мире и на душе. Отлично, отлично. Да будет так. Отныне и впредь он всего лишь случайный и безмолвный наблюдатель. Всего лишь свидетель, и все. Он принес из кухни плетеный стул, поставил рядом с большой кроватью, устроился поудобнее, скрестив ноги, и закрыл глаза.
Когда-то Франсиско сказал ему и Даниэле, что территория Филиппин включает в себя около семи тысяч островов, из которых не более пятисот заселены. Сам он и его жена Кинзи прибыли с двух островов, разделенных сотнями километров. И только благодаря английскому языку, сплотившему всю эту этнографически и лингвистически разнообразную человеческую массу, оказалось возможным образование и существование такого феномена, как государство Филиппинского архипелага и филиппинской нации, говорящей в быту на сотнях языков и диалектов. Что же до широкой кровати, то над ней витал французский ореол, именно на этом языке предпочитала изъясняться хозяйка. Хиларио, умный и проворный отличник-первоклашка, создавал федеративную общность присутствующих субъектов, переводя наставления технических инструкций с иврита на английский, в чем с удовольствием помогал ему величественно правивший этим архипелагом старый джентльмен, следивший по выражению лиц Марко и Педро, насколько они усвоили сказанное, должное помочь им в подъеме лифта.
Филиппинцы слушали внимательно, понимали, скорее всего, не больше половины, но старались из всех сил. Общались они, естественно, на родном языке и в основном только между собой, и старый Яари был более чем удовлетворен их скромностью, вежливостью и уважительным тоном, который звучал, когда – очень редко – они обращались непосредственно к нему, используя в качестве посредника малыша Хиларио. Наступил едва ли не самый важный момент: каким образом следует вывернуть болты. Сделать это следовало с особой тщательностью, ошибка могла оказаться непоправимой.
– Никакой спешки, – повторял, все более волнуясь, старый изобретатель, – тихо… тихо… еще тише.
Болты проржавели, придется непрерывно поливать их маслом, а потом терпеливо ждать, пока они потихоньку начнут поддаваться и выходить из гнезда, виток за витком, неповрежденными расставаясь с местом, в которое вросли всей своей железной плотью за десятки лет.
Видно было, как радовались филиппинцы, получая столь необычный подарок – урок мастерства, доставшийся им случайно – вместо того, чтобы обмывать и кормить парализованного старика или выслушивать наставления старой ворчливой леди, они демонтировали сейчас уникальное изобретение, получив возможность подставить под него собственные руки и плечи. Хозяйка дома, вздохнув с облегчением, расслабилась и заснула прямо в кресле. У Яари отяжелевшие веки тоже стали опускаться, а то, что он мог еще разглядеть, заволоклось туманной дымкой. Слушая тихие голоса, он положил руки на постель, поняв вдруг, как он сильно устал, и вдруг представил себе отца, возлежавшего на этом самом месте много лет тому назад, среди таких же – или этих же – подушек. А затем вспомнил видеозапись и искаженное любовной страстью лицо молодой женщины, и как засунул эту находку между конвертами с музыкой Моцарта и Баха в квартире Морана.
Должен ли он рассказать об этом Даниэле или промолчать, не огорчая ее?
Открыв глаза, он понял, что, должно быть, заснул на несколько минут, во время которых лифт исчез за дверями закрытого шкафа, а на полу возле кровати отдыхает древнее создание с одной пронзенной ногой, напоминавшее дьявола Ашмедаи, с длинным и круглым поршнем зеленоватого, словно хвост ящерицы, цвета и контрольным механизмом, напоминавшим голову небольшого кота, прорвавшегося наружу сквозь радужную мешанину красок.
Хозяйка дома все еще пребывала в стране сновидений, а его отец, смотревший с нескрываемой и обоснованной гордостью на дело рук своих, нисколько не изменившееся за столько лет, улыбаясь во весь рот, сказал Яари:
– Смотри, сын мой, как это бывало в иные времена. Немного поработав, ты выбился из сил и провалился в сон, придя в себя лишь тогда, когда все уже было закончено, а теперь – я вижу это, – испытываешь чувство вины и сожаления, – и он указал на Франсиско, который отмывал руки от грязи и масла в ванной комнате, чтобы успеть придти на помощь своим приятелям и по частям разобрать все механизмы, чтобы затем отнести их в машину скорой помощи, ожидавшую на улице под присмотром Мориса, ответственного за перемещение инвалидной коляски.
– Дорогая, – продолжал Яари-старший, пробуждая ото сна старую свою подругу, – мы лишаем сейчас тебя общества машин и механизмов. И теперь уже у тебя не будет причин жаловаться на грохот, шум и завывания. Но если дело повернется так, что этот лифт удастся снова вернуть к жизни, собрав, чтобы ты, как и прежде, могла прогуливаться по крыше, приготовься к тому, что это чудо зависеть будет уже не от меня – или точнее, не только от меня, а от другого, такого же как я, старого знакомого, которому ведомо, что такое любовь. И он останется верен ей до последнего вздоха, ибо это единственная его страсть и называется она тоже просто. Деньги.
Доктор психологии открыла глаза и сказала с понимающей улыбкой:
– А я-то думала, что ты останешься на ужин…
– На ужин?! – старший Яари был поражен. – Это еще зачем? Чтобы ты смогла застегнуть мне на шее слюнявчик и покормить с ложечки? Когда любовь превращается в деменцию – я пускаюсь наутек…
Терпение африканских женщин было, в конце концов, вознаграждено – Сиджиин Куанг открыла медицинский кабинет, достала таблетки и две из них – с аспирином, выдала какому-то белому человеку.
– И мне, пожалуйста, дайте, парочку на всякий случай, – попросила у суданки Даниэла.
– После бессонной ночи, – сказала Сиджиин Куанг, – я прямиком отправляюсь в постель, – и добавила твердым голосом: – что и вам советую сделать. – Над израильской гостьей она возвышалась, подобно башне. – Рано утром, завтра, я доставлю вас в Морогоро. Самолет небольшой, и вы