— Разлог… — повторил Фродо. — И то сказать, пойду на восток, к Разлогу. Сэма возьму, пусть на эльфов насмотрится. То-то ему радости будет!
Говорил хоббит вроде бы беспечно, но в сердце его вдруг пробудилось горячее желание увидеть обитель Элронда Полуэльфа и вдохнуть воздух той благословенной долины, где до сих пор мирно и счастливо живет Чудесный Народ.
Однажды летним вечером окрестности Хоббитона облетела невероятная новость. По всем трактирам, от «Плюща» до «Зеленого дракона», напрочь позабыв о великанах и прочих порубежных диковинах, толковали лишь об одном: оказывается, господин Фродо продает — ежели уже не продал — свой Бебень. И ведь кому — Хапни-Беббинсам!
— Небось хорошую цену взял, — предполагали одни.
— Это с Лобелии-то? — смеялись другие. — Да она за грош удавится!
Старый Отто этой радости не дождался: он дотянул до ста двух, но уж несколько лет как помер.
Цена, конечно, волновала многих, но еще больше народ дивился тому, с чего это Фродо вздумалось продавать такую чудную норку. Ходили слухи (распространению коих немало способствовал сам Фродо), что наследничек растранжирил-таки дядюшкины богатства, а поиздержавшись, продал Бебень, чтобы на вырученные средства устроиться на жительство поскромнее, где-нибудь у своей родни в Баковинах, подальше от Хоббитона.
— А главное, от Хапнюков подале, — добавляли некоторые. Правда, этому верили далеко не все: слишком уж прочно засело в хоббитских головах представление о безмерном богатстве Беббинсов. Многие твердо стояли на том, что воду опять мутит Гэндальф, хотя какой магу с того прок, никто сказать не брался. Каждый в округе знал, что Гэндальф (пускай он с Бугра носу не казал) прячется у Фродо. Но безденежье ли тому причиной, ворожба ли лихая, в одном сомневаться не приходилось: Фродо возвращался к Брендибакам, туда, где вырос.
— Да, — отвечал он, когда спрашивали напрямую. — Осенью переберусь, дело решенное. Мерри Брендибак подыскивает для меня славную норку или небольшой домик.
На самом деле — тут и правда не обошлось без помощи Мерри — Фродо уже подобрал и купил уютный домик в Сухом Овражке под самыми Баклушами. Решительно все, кроме, конечно, Сэма, считали, что там он поселится навсегда. Это было по крайней мере объяснимо: в Баковинах родился — туда и воротился. Фродо на уме другое держал, но путь-то его все равно лежал на восток, а по пути туда Баковин никак не минуешь.
Гэндальф пробыл в Хоббитании больше двух месяцев, но как-то вечером в конце июня, когда о всех планах с Фродо было уже говорено-переговорено, он неожиданно объявил, что на следующее утро должен уйти.
— Надеюсь, ненадолго, — заверил маг хоббита. — Надо на юг наведаться, кое-что разузнать. Засиделся я у тебя, пора косточки размять.
Шутливый тон Гэндальфа ничуть Фродо не обманул: он сразу насторожился.
— Что-то случилось?
— Ничего особенного. Слухи всякие, то да се… Может, и чепуха, а проверить нелишне. Если выяснится, что тебе необходимо поторопиться, я тут же ворочусь, а нет, так весточку пришлю. А пока делай все, как задумано. Об одном прошу — поосторожнее с Кольцом. Не надевай его!
Уходил маг на рассвете.
— Жди меня со дня на день, — сказал Гэндальф, прощаясь. — А ко дню рождения твоему я точно поспею. Вместе и выйдем. Так оно надежнее будет.
Поначалу Фродо места себе не находил, гадая, что за вести обеспокоили старого мага, но мало-помалу тревога улеглась. Лето выдалось на редкость погожее, а такой щедрой, урожайной осени в Хоббитании не помнили давно. Яблоневые ветки клонились к земле под тяжестью душистых плодов, соты сочились янтарным медом, а в полях наливались тугие золотые колосья.
Лишь когда осень уже вступила в свои права, хоббита вновь стало одолевать беспокойство. Близился сентябрь, до дня рождения оставалось всего ничего, а от Гэндальфа не было ни слуху ни духу. Сборы, однако же, шли своим чередом. Друзья — Фредегар Бульбан, Фолко Сведун и, само собой, Пиппин с Мерри — помогали Фродо паковать вещички. Так помогали, что всю усадьбу вверх дном перевернули.
Двадцатого сентября к Брендивинскому мосту отправились две крытые подводы, битком набитые утварью, которую Фродо предпочел не продавать. Чуть ли не весь следующий день он проторчал у ворот, высматривая Гэндальфа: не высмотрел, и спокойствия это ему не добавило.
Пятидесятилетие пришлось на четверг. С утра распогодилось, солнышко светило и пригревало, как и в день памятного Угощения. Гэндальф так и не появился. Вечером пришлось садиться за стол без него. Накрыли скромно, на пятерых — самого Фродо и четырех его помощников. Хозяин сидел понурясь: сердце его тяготила предстоящая разлука с ничего не подозревавшими друзьями. До веселья ли тут?
Однако молодые хоббиты пребывали в великолепном расположении духа и сумели-таки расшевелить приунывшего Фродо. В столовой не осталось ничего, кроме стола и стульев, но еда была отменной, а вино и того лучше. Содержимое винного погреба Фродо продавать не стал.
— Что бы ни случилось с прочим моим добром, когда Хапни-Беббинсы наложат на него лапы, это я пристроил наилучшим образом, — заявил он, похлопав себя по животу, после того как осушил последний кубок «Старой винодельни».
Друзья шутили, смеялись, горланили песни, наперебой поминали былые проказы, а под конец, как было заведено, выпили за здоровье Бильбо. Потом они вышли подышать свежим воздухом, поглядели на звезды — и на боковую. Праздничный вечер завершился. Гэндальфа не было.
На следующее утро друзья погрузили непроданный скарб на последнюю подводу. Толстень (так звали Фредегара в своей компании) взялся за вожжи, Мерри уселся рядом. Давно было договорено, что они поедут вперед и подготовят домишко к прибытию нового хозяина.
— Надо же кому-то привести все в порядок, — бросил на прощание Мерри. — А вы поспешайте, а то знаю вас, лежебок: наладитесь дорогой под каждым кустом дрыхнуть, так и к послезавтра не доберетесь.
Фолко после завтрака ушел домой, и в усадьбе остались Фродо да Пиппин. Фродо вертелся как на иголках, все ждал Гэндальфа. Ждать решил дотемна, а если маг и тогда не появится, пусть отправляется к Сухому Овражку сам. Глядишь, еще и обгонит. Фродо собирался идти пешком: уж больно хотелось напоследок поглядеть на Хоббитанию, а дотопать до Баковин налегке вовсе даже не трудно.
— Жирок сгоню, и то польза, — ворчал он, глядя на себя в пыльное зеркало, оставшееся висеть в полупустой прихожей. Дальние прогулки Фродо забросил уже давно и в последнее время заметно раздобрел.
После завтрака добавилось еще досады: в усадьбу заявилась Лобелия со своим белобрысым отпрыском Лотто.
— Наконец-то наше! — воскликнула она, едва переступив порог. Это было невежливо да и, строго говоря, неверно — по условиям купчей Фродо оставался хозяином до полуночи. Но нетерпение Лобелии представлялось простительным: дожидаться старушке пришлось на семьдесят семь лет дольше, чем она когда-то надеялась, и ей уже стукнуло сто. И пришла она — как объяснила — не из праздного любопытства, а чтобы удостовериться, все ли цело, не прибрал ли кто к рукам чего не положено. Ну и, само собой, за ключами. Удостоверялась долго — принесла с собой полную опись и сверяла с ней каждую мелочь. Чтоб только выпроводить, Фродо дал ей запасной ключ и обещал, что второй оставит у Старбеня Гужни. Лобелия фыркнула, скривилась, всем своим видом выказывая уверенность, что «эти голодранцы Гужни к утру всю нору обчистят», но уйти ушла.
Фродо ее даже чаем не попотчевал.
Сам-то он чаю попил: на кухоньке, вместе с Пиппином и Сэмом. Насчет Сэма было объявлено, что он отправится в Баковины приглядеть, по первости, за новым садиком господина Фродо. Старбень не возражал, хотя и ворчал: у иных прочих, дескать, все как у хоббитов, а ему на старости лет Лобелию в соседки нарядили.
— Больше уж мне здесь не чаевничать! — промолвил Фродо, отодвигая стул. Посуду за собой мыть не стали, предоставив это удовольствие Лобелии.
Все, что предназначалось в дорогу, Сэм с Пиппином увязали в три котомки и выставили их на крыльцо. Пиппин пошел напоследок прогуляться по саду, а Сэм куда-то исчез.
Зашло солнце. В сумерках усадьба выглядела унылой, опустевшей и разоренной. Проблуждав бесцельно по знакомым комнатам — на стенах стаяли отблески закатных лучей, и из углов прокрадывались тени, — Фродо вышел в сад и спустился к дальней калитке. Постоял, приоткрыл, прошел немного по дорожке. Ему казалось, что вот-вот из темноты выступит Гэндальф.
В чистом небе уже разгорались звезды.
— Славная будет ночка, — проговорил он вслух, — в самый раз для прогулочки. Хватит уже болтаться без толку из угла в угол. Все, пора идти. Жаль, что без Гэндальфа, но ничего, он нагонит.
Фродо совсем уж было повернулся, чтобы идти в дом, но тут неожиданно услышал голоса из-за угла, не иначе как с Бебнева наулка.
Говорили двое: Старбенев-то голос Фродо сразу признал, а вот второй был незнакомый и звучал прямо-таки гадостно. Слов чужака разобрать не удавалось: он вроде спрашивал, а Гужни отвечал — громко и явно желая поскорее отделаться.
— Нету господина Беббинса, уехал он. Как-как? Вестимо как, на подводе. Добро свое повез, и Сэм мой с ним отправился. Да сказано ж вам, усадьбу продал и уехал. А вот зачем, сударь, да почему, это дело хозяйское — не мое, стало быть… Да и не ваше. Куда? Какой секрет — в Сухой Овражек подался, к самим Баклушам. Да, конец неблизкий. Нет, сроду там не бывал и не тянет: дурной там народ, в Баковинах этих. Какое передать, кому? Нет, не возьмусь. Спокойной ночи!
Разговор смолк. Фродо расслышал удалявшиеся шаги и почему-то испытал огромное облегчение оттого, что любопытный чужак не стал подниматься к усадьбе.
«Сколько все-таки у нас любителей совать нос в чужие дела, — подумал он. — Вконец уж издергали расспросами своими дурацкими. Вот и Старбеню покоя нет».
Фродо уже собирался спросить старого Гужни, кто к нему приставал, да так и не собрался: неожиданно передумал и быстро зашагал к усадьбе.