На этом месте Толстень остановился.
— Ну, бывай, Фродо, — промолвил он. — Может, тебе оно и виднее, но я бы в лес не сунулся. Как бы не пришлось пожалеть еще до вечера. Но все равно желаю удачи — и сегодня, и наперед.
— Хотелось бы верить, что на нашем пути не встретится ничего пострашнее Заповедного Леса, — отозвался Фродо. — Случись так, я счел бы себя счастливчиком. Передай Гэндальфу, пусть ищет меня на Западном тракте. Мы двинем туда так скоро, как сможем.
— Счастливо, Толстень! — крикнули все разом и углубились в подземный ход.
Там было темно и сыро. Проход преграждала железная решетка. Мерри спешился, отпер ворота и с лязгом захлопнул их, когда все прошли.
— Ну вот мы и в Заповедном Лесу, — промолвил он. — Хоббитания позади.
— А правда ли то, что об этом лесе рассказывают? — спросил Пиппин.
— Смотря что, — пожал плечами Мерри. — Ежели ты имеешь в виду байки насчет гоблинов, волков да нечисти всякой, которыми напичкали Толстня его няньки, так нет, в это я не верю. Но этот лес, он и вправду чудной. Вроде бы деревья и деревья, а ведь нет, они… как бы это сказать… живее, чем у нас в Хоббитании. Они, понимаешь, за тобой смотрят, ровно у них глаза есть. И чужаков не жалуют. Днем-то они не больно опасны, ну, шишку там на башку уронят или подножку корнем подставят, а вот ночью… ночью, говорят, тут пострашнее. Сам-то я вечерком за Тын всего пару раз заглядывал, да и то далеко не отходил. Но чудно, чудно… Деревья, они вроде как разговаривают: толкуют о чем-то своем, да еще и ветками машут, безо всякого, заметь, ветра. Но это что, они и ходить умеют! Было дело, правда, в старину, подперли к самому Тыну, чтобы его, значит, свалить. Хоббиты им спуску не дали — порубили прорву да и сожгли в кострище. К востоку от Тына и сейчас Проплешина выжжена. На Тын они больше не лезли, но и любви к хоббитам у них после этого не прибавилось.
— А кроме деревьев здесь что? — спросил Пиппин.
— В глуши, там, по слухам, всякие чудеса творятся, но сам не был, так что врать не стану. Но вот троп тут полно, а кто их протаптывает? Да и обманные они — сегодня в одно место выведут, завтра в другое, словно сами по лесу плутают. Была, правда, одна, вроде как постоянная, шла от прохода прямиком к Проплешине, ну и дальше на северо-восток… как раз, куда нам надо. Ею и двинем, коли не заросла.
Тропка по ту сторону тоннеля и впрямь нашлась, едва заметная, а как завела под полог леса, тут сразу и кончилась. Как оглянешься, позади темной стеной высится Тын, а впереди круговерть деревьев: и стройные, и корявые, и гладкие, и суковатые, многие покрыты мхом или лишайниками.
Хоббиты приуныли, кроме разве что Мерри.
— Ты бы тропу свою поискал, — бросил ему Фродо, — а то ведь и друг с другом растеряемся, и забудем с какой стороны Тын затынен.
Пони трусили между деревьями, стараясь не спотыкаться об узловатые корневища. Подлеска здесь не было и в помине. Пологий склон поднимался все выше, и по мере подъема все больше сгущалась чаща. Стояла полная тишина, лишь изредка с какого-нибудь листка срывалась капля. У всех путников нарастало ощущение того, что за ними наблюдают: недоброжелательно, если не сказать — враждебно. То один, то другой оглядывался через плечо или озирался по сторонам. Тропой и не пахло — напротив, создавалось впечатление, будто деревья нарочно преграждают им путь.
Первым не выдержал Пиппин.
— Да пропустите же! — неожиданно воскликнул он. — Я вам зла не хочу! Пропустите!
Звук его голоса заставил всех остановиться, но это и стало единственным откликом: лес поглотил крик без малейшего намека на эхо.
— Помолчал бы лучше, — заметил Фродо. — Тут, я гляжу, до добра не докричишься.
Он уже начинал сомневаться, правильно ли поступил, сманив друзей в этот странный лес. Мерри без устали вертел головой, но, похоже, дорогу знал ничуть не лучше, чем прочие. Что, разумеется, не укрылось от Пиппина.
— Только привел, а уж и в дебри завел, — буркнул он и наверняка добавил бы что-нибудь еще более нелицеприятное, как Мерри присвистнул с явным облегчением.
— Вон она, Проплешина, — заявил он. — Деревья здесь точно двигаются, тропа в сторону ушла, но поляна на месте.
Чем дальше вперед, тем становилось светлее, а потом лес неожиданно расступился, и оказавшиеся на Проплешине хоббиты с удивлением обнаружили, что утреннее солнце уже давно разогнало туман: под пологом леса этого не ощущалось.
Деревья у края прогалины были позеленее и не такие замшелые, как в чаще. На самой же поляне росли только крапива, чертополох да болиголов, причем большей частью пожухлые. Зрелище, может, и не самое приятное, но намаявшимся хоббитам и оно было в радость.
Под чистым небом они мигом воспряли духом, тем паче что с дальнего конца Проплешины отчетливо просматривалась тропа. По ней и поехали. Подъем продолжался, но путь стал заметно легче — словно лес вдруг ни с того ни с сего подобрел. Однако через некоторое время вокруг них стала сгущаться духота, а деревья обступали все теснее и теснее. Недобрая воля леса давила все ощутимее. Тишина угнетала, даже топот копыт пони глушила листва. Чтобы взбодрить приятелей, Фродо решил затянуть песню, хотя, по правде сказать, не столько пел, сколько бормотал.
Эй, странник! Не страшись, коль ты залез
Во мглистых землях в непролазный лес:
Любому лесу есть предел —
Глядишь, и этот поредел,
И солнце глянуло с небес!
Восход — закат, закат — восход,
И вот среди дерев проход,
И скоро кончатся они…
Последние слова и вовсе потонули в шелесте леса, тем более что позади с треском упала на тропу обломившаяся ветка. Деревья сдвигались все ближе.
— Не по нраву им эта песенка, — заметил Мерри. — Ну и ладно. Пока помолчим, а как доберемся до опушки, так грянем во всю мочь.
Он всеми силами старался не выдавать своего беспокойства, но друзья его не поддержали. Все чувствовали себя подавленными, а более остальных — Фродо. И как только взбрело ему в голову бросить вызов лесу?
В сердце его совсем было созрело решение повернуть назад (знать бы только, куда), но тут все изменилось. Деревья вновь расступились, а впереди показалась зеленая травянистая вершина холма — ни дать ни взять лысая макушка в окружении густых волос. Хоббиты устремились туда.
Тропа виляла, вихляла, но на вершину так или иначе вывела. Там они остановились и огляделись: сверху-то оно сподручней. Близко, под рукой, туман почти весь рассеялся, но в ложбинах еще клубился, а над извилистой полосой, что пересекала лес, и вовсе поднимался паром.
— Это, — промолвил Мерри, указывая на туманную черту, — Ветлинка. Течет она откуда-то с юга, где курганы стоят, прорезает весь Заповедный Лес, а потом уж в Брендивин впадает. Куда-куда, а туда нам точно не нужно. Ветлинкина пойма — самое чудное место в лесу: весь морок как раз оттуда.
Хоббиты посмотрели туда, куда указывал Мерри, но ничего особенного не увидели: сырая овражина, скрывшая за маревом южную половину леса. Впрочем, хотя солнышко уже припекало, осенняя хмарь еще лежала в низинах. На западе трудно было различить даже темную черту Тына, не говоря уж о речной долине за ним, а на севере, куда друзья посматривали с особой надеждой, не виделось ничего похожего на Восточный тракт. Они чувствовали себя попавшими на остров, окруженный морем деревьев до самого подернутого дымкой горизонта.
На юго-востоке холм круто обрывался, уходя вниз, в буйные заросли. Присев на краю обрыва, хоббиты подкрепились, вглядываясь вдаль, и в свете полуденного солнца приметили серо-зеленые курганы.
Им радостно было увидеть, что лес хоть где-то кончается, хотя к курганам они, конечно же, не собирались. Слухи о них ходили еще пострашнее, чем о Заповедном Лесе.
Поели, посидели, да и тронулись дальше. Тропа, по которой вышли к холму, вновь обнаружилась у подножия северного склона. Двинулись по ней, и все бы ничего, но со временем выяснилось, что она упорно забирает вправо, уводя к Ветлинке, куда им совсем не хотелось. Посовещавшись, друзья решили оставить тропу и двинуться прямиком на север: хотя тракта с холма они не видели, но, по здравому рассуждению, он все равно пролегал где-то там, и не слишком далеко. Выбор пути определился еще и тем, что, хотя на север надо было идти в гору, лес там рос вроде бы не такой густой, да и деревья казались менее мрачными: темные, мохнатые сосны и ели сменялись более радующими взгляд буками да ясенями. Встречались, правда, и вовсе незнакомые породы — видимо, какие-то местные.
По первости дорога заладилась — поехали даже быстрее, чем по тропе, однако, выбравшись на очередную поляну, определили по солнцу, что опять, невесть почему, отклонились к востоку. Ну а дальше дело пошло совсем худо. Издали посмотришь — лесок вроде реденький, а подъедешь ближе — ветви сплетены, корни над землей выступили. Попробуй-ка продерись! А тут еще и рытвины да канавы пошли, все заросшие колючками. И все, как назло, поперек дороги. Объехать такой овраг — не объедешь: приходилось спускаться да подниматься. И еще одна странность: всякий раз, когда путники пытались двигаться направо и в гору, лес становился совершенно непроходимым, а отвернешь хоть чуток налево и под уклон, так начинал пропускать.
Спустя час или два хоббиты утратили всякое представление о том, куда, собственно, едут: одно было ясно — давно уже не на север. Как ни крути, а выходило, что они, повинуясь чьей-то непреклонной воле, углублялись в самое сердце леса.
После полудня спустились, а вернее сказать, чуть не скатились на дно самого глубокого оврага с такими крутыми, обрывистыми берегами, что выбраться из него, не бросив пони и поклажу, нечего было и думать. Оставалось следовать по ложбине, куда она вела — а вела та под уклон. Земля стала влажной, потом болотистой. Крохотные роднички и потоки сливались в ручей, быстро набиравший силу. Теперь хоббиты следовали его течению. Местность быстро понижалась, но они по-прежнему находились на дне балки, затененной сверху древесными кронами.