— Никуда я не побегу, — Алена сжала задрожавшие пальцы. — Я тоже ему слово дала.
— Дура! — Лебедь стукнула ладонью по столу. — Да кто ты такая, чтобы женой ему быть? Даже я бы не решилась! Пропадешь ведь, девчонка глупая…
Алена вскинулась было, обидевшись, но тут в зал сверху влетел Змей. Ударился об пол и принял человеческий облик. Вид у него был какой-то странный. Весь недавний задор куда-то исчез, на Алену он вообще старался не смотреть. Алена постеснялась при Лебеди подходить к нему, но кинулась всей душой и… словно врезалась в каменную стену.
— Извини, Лебедушка, я у тебя, похоже, всю защиту снес, — Змей отряхнулся и сел за стол, но не рядом с Аленой, как она ждала, а подальше, по правую руку от Лебеди.
— Ладно уж, — вздохнула Лебедь — Папе сейчас все равно не до меня. А у тебя… Оно с собой? — царевна жадно придвинулась к Змею.
— Оно в надежном месте. Ты про Черномора расскажи.
Лебедь изучающе посмотрела на Горыныча, вздохнула и принялась рассказывать.
— Черномор, как вы уехали, время зря не терял. Отстроил себе на Лукоморье подземную виллу, окружил ее тремя линиями обороны, посадил железный шиповник, специально из Франции заказал из какого-то замка, где спящая красавица. Отвел реку, чтобы текла по полуострову, на реке поставил мельницы. Я сумела подкопаться под его кабинет, сделала там маленькое озерце и теперь могу его подслушивать. Черномор подкупил кого-то из кощеевых слуг, вызнал все планы Кощея и подсунул ему свою новую волшебную машину. Машинку эту он любовно так называл — Бычок, смоляной бочок. Страшненький был бычок. Огромная железяка с рогами, шипами и хваталками. Кощей по ней холодом долбил — стоит бычок. Стрелял всякой магией, даже чем-то огненным поливал. Бычок стоит целехонек — не шевелится. Ну, стоит и стоит. Вреда не приносит. Нет же, Кощею обязательно разрушить его надо было. Ну, подлетел. Рубанул по бычку раз мечом-кладенцом. Как раз пополам бычка разрубил. Да меч-то в нем и застрял. И сам Кощей приклеился. Черномор этого и ждал. Пока Кощей искал способ отклеится, подлетел Черномор на своем ковре-самолете, да и сорвал с меча те самые пол колечка из-за которых весь сыр-бор… Эти пол кольца Черномор приладил потом к своей стрелометной машине. И название-то у этой машины какое-то мерзкое, на Б…
— Баллиста что ли? — усмехнулся Змей.
Лебедь только кивнула в ответ и продолжила:
— Кощей сейчас штурмует Лукоморье, а Черномор выкашивает его силы волшебной б-баллистой. Как ему удалось силу амулета передать каждой стреле, ума не приложу. Ведь по всем законам магии это невозможно. А Черномор прицепляет! На целых полторы секунды. Тебе, Змей, обязательно надо это увидеть!
Тем временем в пиршественный зал вошли распаренные, нарядные богатыри. Лебедь мельком глянула на них и продолжила разговор с Горынычем:
— Папа не вмешивается в драку. Только запретил воевать на море и над морем…
Алеша подошел сзади и обнял Лебедь за плечи.
— Не сейчас, — она досадливо поморщилась и стряхнула его руки. — Ты же видишь. Тут серьезный разговор… — и, уже обращаясь к Горынычу. — Так вот, если Черномор установит эту свою баллисту на ковер самолет… Я ведь говорила уже — он ковер-самолет сделал асбестовый. Его огнем теперь не возьмешь.
Алеша несколько секунд тяжелым взглядом смотрел на жену, а потом молча отошел и уселся рядом с Добрыней. Алена посмотрела на него сочувственно.
«Вот и вся любовь… Верно говорил Добрыня — не дело богатырю любить волшебницу. Господи, а со Змеем-то что? Ну откликнись, милый, скажи, что с тобой?!» Змей не отзывался, и от этого отчужденного молчания Алене становилось все более неуютно на пиру. Она потерянно отщипывала крошки от любимого пирога с ягодной начинкой, изо всех сил стараясь сохранять хотя бы внешнее спокойствие.
Скоро в зале появились счастливо улыбающиеся, умытые рыцари. И начался пир горой. Добрыня принес с собой ожившую самобранку, так что подводные яства чередовались на столе с привычными людям земными кушаньями.
— И еще мне вот этого поросеночка ногу. И паштета побольше. И вот этой… Она съедобная? Тогда передай все блюдо, — командовал Ивейн, жадно глотая маринованную селедку и запивая ее сладким вином.
Гавейн сочувственно глядя на товарища, подавал ему все требуемое. Сам он почти ничего не ел. Только отхлебывал то и дело вино из кубка.
Глянув на растущий бастион тарелок вокруг Ивейна, Алеша насмешливо усмехнулся и произнес:
— У моего у света у батюшки, у попа, у Левонтия Ростовского, была стара собачища прожорлива. Обожралась мясом, да и лопнула.
Богатыри дружно хохотнули. Ивейн гневно глянул на них, икнул, и, схватив поданную Гавейном поросячью ногу, жадно впился в нее зубами.
— Зря вы, господа, насмехаетесь, — укоризненно глянул на богатырей Гавейн. — Посмотрел бы я на вас после трехдневной голодовки… Один из врагов так врезал сэру Ивейну алебардой по шлему, что шлем заклинило и он просто не снимался с головы. Ивейн не только есть не мог. Он даже пил все эти три дня только через соломинку.
Ивейн, оторвав зубами изрядный кусок от поросячьей ноги, кивнул и запил поросятину полной чашей вина.
— Ну, стало быть, сейчас наверстает, — понимающе покивал Илья. — Так вы что же, до последнего момента башню держали?
— А как же! — Гавейн гордо взмахнул рукой, чуть не расплескав вино, а Ивейн утвердительно замычал и закивал головой.
— Сначала у нас кончились стрелы. Потом камни. Но мы не только отстреливались. Мы делали вылазки постоянно. Я нападал на кого-нибудь, а сэр Ивейн, скрытый невидимым плащом феи Елены, — рыцарь, хлебнув вина, кивнул на Алену, — похищал у лучников колчаны со стрелами, или собирал камни. Когда камни и стрелы опять иссякали, мы снова шли на вылазку. Сначала он в невидимом плаще, потом я… Трижды враги прорывались внутрь башни. Но, благодарение Богу, наверх там ведет узкая лестница, на которой можно в одиночку удерживать множество врагов. Два раза мы выбивали врагов с первого этажа башни. В третий раз они догадались воздвигнуть на лестнице баррикаду из сундуков и скамеек, и держали на ней все время двух постовых. Так что добраться до первого этажа стало невозможно даже в невидимой одежде. Да и одежда эта к тому времени изорвалась, — откусив немного от зажатой в правой руке куриной ноги, Гавейн жадно припал к кубку с вином и осушил его одним махом.
— Да вот беда, — продолжил он. — На первом этаже были все наши запасы воды. Слава Богу, что произошло это всего сутки назад. Так что целые сутки мы не только не ели, но и не пили. К тому же атака с первого этажа могла начаться в любой момент. Да что там, все время, пока мы держали башню, нам приходилось по очереди есть. Даже спали мы по очереди…
В подтверждение рассказа над столом разнесся уверенный храп наевшегося, наконец, Ивейна.
— А что же Мордред? — поинтересовался Персиваль.
Долив себе еще вина, Гавейн обвел собрание изрядно помутневшим взглядом и ударил кулаком по столу:
— Мордред, подлая собака, вызывал нас на поединок. Но, помня, как он бесчестно сражается, мы не стали выходить для боя из башни. Атаковать нас в башне он не решился. Знал, что его подстерегают наши камни и стрелы! Все слал и слал в атаку простых латников… Эх, сколько мы их там положили! Жаль, не было с нами тебя, брат Персиваль. Задали бы мы им тогда жару! А если бы туда еще сэра Ланселота… Кстати, как он?
— Да, верно! — встрепенулся Персиваль — что с Ланселотом и прекрасной королевой Джиневрой?
— Да в порядке с ними все, — отмахнулась Лебедь. — Спят.
— Ты так и не сумела разрушить чары дракона? — огорченно посмотрел на царевну Персиваль.
— Ну… Я работаю над этим. И думаю, что уже скоро…
— Не время ждать, когда друзья в беде! — вскочив из-за стола, Гавейн театрально взмахнул рукой, разбрызгав вино из кубка. — Вперед! На дракона! Убьем эту тварь, и чары спадут сами собой!
Змей брезгливо стряхнул с рукава пару капель вина и стал медленно подниматься из-за стола. Лебедь тут же повисла у него на плече и принялась что-то горячо шептать на ухо.
— А мне плевать, — Змей, дернув плечом, стряхнул с себя Лебедь и внимательно смерил взглядом слегка пошатывающегося сэра Гавейна.
Илья, сидевший с другой стороны от Змея, тоже привстал.
— Да что ж ты, Змей, как дитя малое! — богатырь положил руку на плечо Горыныча и попытался его усадить.
Не дождавшись от окружающих бурной поддержки, сэр Гавейн обижено надул губы и плюхнулся в кресло. Как его слова задели Горыныча, рыцарь, похоже, не заметил. Зато Персиваль, сидевший по другую сторону от похрапывающего Ивейна, заметил все. Алена увидела, как стремительно побледнело лицо юноши. Персиваль растеряно переводил взгляд со своих товарищей на Змея и на Илью.
— Я не хочу нападать на дракона, — вдруг тихо но твердо произнес юноша. — Но если дракон сам нападет на нас, то я буду сражаться за своих товарищей.
Горыныч резко повернул голову и посмотрел в глаза Персивалю. Рыцарь побледнел еще сильней, но взгляда не опустил.
— Что же ты творишь-то Горынушка, — продолжал примирительно бормотать Илья.
— Ладно, — Змей снял с плеча руку Ильи и тяжело сел обратно в кресло. — Отпущу их… И королеву, и всех рыцарей. Давно пора. Да все некогда было.
Лебедь облегченно вздохнула, повернулась к Гавейну, чтобы сказать что-то примирительное и обнаружила, что рыцарь уже спит, откинувшись на спинку кресла. Инцидент был успешно забыт и пир продолжался. Краски постепенно вернулись на лицо Персиваля, а вскоре его тоже сморил сон. Он задремал, привалившись головой на плечо храпевшего Ивейна. Илья затеял долгую беседу о смысле жизни с Горынычем. Алеша, тем временем, в компании с Добрыней уговаривал третий кувшин дорогого подводного вина.
— Да… Мы теперь на заставе хорошо заживем! — захмелевший Алеша приобнял Добрыню за плечи. — Пол наконец-то починим. Крыша вот, на конюшне прохудилась… Да нам теперь никакие вороги не страшны! Самобранка-то у нас ученая, живую воду вмиг доставит…