— А что, Алешенька, — сочным басом спросил седобородый, самый грузный и широкоплечий из богатырей, поведя по сторонам косматыми бровями. — Не говорил ли ты какой из своих пав, как добраться до нашей заставы?
— Да что ты, Ильюшенька. Я ж себе не враг, — ухмыльнулся безусый еще, стройный молодец.
— Али ты, Добрынюшка, опять жениться вдруг надумал?
— Чур меня! Разве пьян сильно был, так и то бы не стал, — повел плечами черноглазый красавец в самом расцвете лет.
— От убейте меня, братцы, а чую здесь женский дух, — проворчал Илья, приглаживая широкую бороду.
Тщательно прокашлявшись и подбоченясь, он еще раз огляделся вокруг и заговорил нараспев:
— Коль ты старый человек — дядей будешь нам навек, коли парень ты румяный, братец будешь нам названый. Коль старушка — будь нам мать, так и станем величать. А коль красная девица… так того, этого, — сбился Илья. — Короче, выходи по хорошему, а там поглядим.
Заканчивая свою тираду, он уже глядел прямо на дерево, за которым пряталась Алена. Как ей показалось, вид у богатырей был вовсе не дикий, а очень даже приветливый. Девушка поправила одежду и вышла из-за дерева. Богатыри соскочили с коней и уставились на нее во все глаза.
— Не из местных, — вполголоса заметил Добрыня.
— Угу, — кивнул Алеша, — И обувка у нее чудная какая-то. И сарафан-то крою не русского… Эх, да кабы наши девки так одевались! — и он мечтательно причмокнул.
Алена невольно посмотрела на свои неприкрытые коротким сарафаном исцарапанные коленки и покраснела.
— Как звать-величать тебя, красна девица? — спросил Илья, отвешивая земной поклон.
— Аленушкой звать, — она поклонилась в ответ.
Илья просто расплылся в улыбке, широкой, как у Деда Мороза. Да и весь он был похож на Деда Мороза, обряженного по ошибке в кольчугу и шлем. Только борода поменьше. И в глазах чудилась какая-то неуловимая разница. Словно и рад бы он все время одаривать, да прощать, а приходится все как-то иначе…
— Я, старый козак Илья Муромец. Это Добрыня Никитич, — повел рукой Илья.
Добрыня отвесил поклон, не спуская с Алены внимательного, изучающего взгляда.
— А это вот, — старый казак повернулся в другую сторону, — Алеша Попович.
Алеша, склоняясь в поклоне, лукаво подмигнул. Такая небывалая отчаянность переливалась в синих глазах этого русоволосого парня, что захватывало дух.
— Просим в наш дом погостить, красна девица, — пригласил Добрыня. И, оглядев внимательно калитку, продолжил. — Ведь ты, я вижу, и так уж туда пробиралась?
— Полно тебе девицу в краску вгонять, — одернул его Илья.
Алеша, дернув за неприметный рычажок, приоткрыл калитку, изнутри распахнул ворота, и богатыри ввели во двор коней. К седлу Ильи Муромца был приторочен довольно внушительный, шевелящийся и похрюкивающий тюк.
— А что это у вас в мешке? — поспешила спросить Алена, незаметно подбирая свое лукошко. Появившийся из конуры пес опасливо оглядывал ее, словно размышляя, рычать или нет.
— Не тронь ее, Полкан, — похлопал пса по холке Алеша. — Вон, стереги лучше добычу Ильи.
— Да, пусть отдохнет пускай Соловушка. А потом мы ему зуб выбивать будем. Свистящий. Чтоб грабежом больше на дорогах не баловал, — и Илья грустно вздохнул, то ли огорчаясь, что придется выбивать Соловью зуб, то ли досадуя, что такое важное и полезное дело приходится откладывать на потом.
— А сейчас дорогую нашу гостью надо накормить, напоить. Да и самим с дороги не мешало бы…
Алеша остался во дворе расседлывать коней. Добрыня учтиво пропустил Алену вперед, и они вошли в дом. Богатыри тут же сняли свое снаряжение и любовно разложили в красном углу. Алена огляделась. В горнице было, мягко говоря, не прибрано. И дух стоял… богатырский. Пахло плесенью, перегаром и кислой капустой.
— Да… — досадливо поморщился Добрыня и стал растворять окна.
Илья деловито смахнул со стола остатки позавчерашней, а может быть и более давней трапезы, сделав пол еще на самую малость грязнее.
— Негоже нам гостью в таком свинарнике встречать.
Только что вошедший Алеша страдальчески вздохнул и начал медленно, словно готовясь к страшной казни, засучивать рукава.
Понаблюдав с полминуты за тем, как Алеша, краснея, пыхтя от натуги и шепотом чертыхаясь, подметает пол, Алена не утерпела.
— Дай-ка веничек… Вон, подвиньте стол лучше. Под столом тоже подметать иногда надо.
Алеша с Добрыней, радостно крякнув, подхватили, как пушинку, дубовый стол и перенесли его в угол комнаты. Под столом обнаружились залежи еще прошлогодней грязи.
Через пару минут умильно улыбавшийся, глядя на уборку, старый козак Илья Муромец был отправлен выносить мусор. Потом Добрыня с Алешей водрузили стол на место и стали перетаскивать скамьи… Скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается. Но в конце концов Алена сочла, что навела достаточный порядок в горнице и можно обедать. Более углубленную уборку она, вздохнув, отложила на потом, а про другие комнаты богатырского терема решила пока что не думать.
Богатыри, тем временем, собравшись в уголке, в пол-голоса переговаривались о чем-то, часто поглядывая на нее.
— Вот, — Алена отряхнула подол сарафана. — В чистоте и поесть по-человечески можно. Вам помочь еду приготовить?
— Что ты, что ты, красна девица, — замахал руками Илья. — Ничего нам готовить не надо. И так уж упарились.
— Но как же…
— А вот как, — Добрыня ловким движением раскинул на столе белую, удивительно чистую скатерть. — Развернись!
Хлопок, словно кто-то резко ударил в ладоши. Пахнуло озоном, а затем сытным духом, и на скатерти появились четыре миски с горячими щами, еще четыре — с мясной пшенной кашей, хлеб, пироги, корчага с квасом и такая же — с пивом.
— Ох, до чего скотинка умная! — похлопал по скатерти Добрыня. — Ведь почуяла, что четверо нас.
— А зелена вина подать забыла. Умная, тоже мне, — пробурчал Алеша.
— Отчего же… Пожалуй, умная. Позавчера подала она зелена вина, — нахмурился Илья. — На нас, да на тридцать три гостя. Да дядька ихний, Черномор, заморского пойла бочонок притащил. И что, спрашивается, было?
Алеша густо покраснел. Добрыня, потупив взор, хмыкнул.
— Да ладно, чего теперь-то… Я ж говорю, умная.
— Ну, — продолжил Илья, — прошу гостью дорогую за стол. Чем богаты, тем и рады.
Утолив голод, Алена уже не могла сдерживать своего любопытства.
— Это вам, выходит, ничего себе готовить не надо? Все скатерть-самобранка доставляет?
— Если бы, — Добрыня утер усы. — Когда в походе — приходится охотой пробавляться. А дома, да, лепота.
— А почему с собой не берете?
— Потому, — вздохнул Илья, — что Добрынюшка наш спер скатерку у Бабы-яги. Нет бы выиграть — в зернь там, в шашки. Возили бы тогда скатерть с собой, ничего не боялись. А так — держи ее теперь дома. Хоть насчет дома-то, слава Роду, у нас с Ягой уговор.
— Да я хошь с Царем Морским в шашки играть сяду! — вскипел Добрыня. — Но с Ягой — ни за что. Она же насквозь все ходы твои и хитрости видит!
— А ты с ней хоть раз по честному играть пробовал? По честному-то оно завсегда… — назидательно взмахнул ложкой Илья.
Алеша чуть не захлебнулся пивом от смеха. Прокашлявшись, посмотрел на Илью удивленно.
— В зернь с Ягой по честному? Да она ж удачливей Добрыни в тыщу раз! По честному, так это три года, а то и все десять служить ей надо за какую-то скатерку самобранную. На такую кабалу разве что Иван-дурак согласится, но никак не наш Добрыня.
— А что за договор у вас с Ягой? — вмешалась Алена.
— Договор? — переспросил Илья. — Да простой уговор. Нигде не писаный, но словом моим крепкий. Она в наш дом не вступается, а мы — в ее.
— Да я ж не из дома у ней скатерочку-то… В сарайчике валялась, — хитро улыбнулся Добрыня. — Небось, и не нужна ей вовсе самобранка. У нее, у Яги-то, говорят, полон дом слуг невидимых.
Так, за милой беседой, они и уговорили все, что было на столе. Илья и Добрыня утерли бороды рукавами. Алеша вытер руки и промокнул губы извлеченным из поясной сумки шелковым платочком. Богатыри дружно встали из-за стола. Следом за ними Алена. Добрыня, постучав по скатерти указательным пальцем, скомандовал:
— Свернись, — снова пахнуло озоном и свежим ветром, и весь столовый прибор исчез. Скатерть прянула в глаза первозданной накрахмаленной белизной, и сама сложилась в аккуратный сверток под руку Добрыни.
— Ну вот, Аленушка, дорогая наша гостьюшка, накормили мы тебя, напоили. А теперь… — Добрыня запнулся и глянул на Илью.
Илья нахмурил брови, но потом решительно резанул воздух рукой.
— Что уж там, того этого… Как увидали тебя, так и… За себя скажу: коли люб я тебе, то будь мне женой. А не люб, то будь мне как доченька.
Добрыня рассерженно зыркнул на Илью Муромца.
— Ну, коли за себя теперь обычай пошел говорить, то и я скажу за себя. Будь мне женою, Аленушка. Люба ты мне статью своей девичьей да красой, да умом-разумом, да очами своими ясными, — и Добрыня, не спуская с нее глаз, отвесил земной поклон. — Ну а нет, — голос его чуть заметно дрогнул, — то будь мне, как родная сестра.
— Да что ж это выходит, я хуже всех? — вскинулся Алеша. — Ты уж и меня, Аленушка, выслушай. Люба ты мне, и весь сказ. Будь мне женой, — и он, тряхнув русым чубом, в свою очередь отвесил Алене поклон.
— Да вы что?! — девушка как стояла, так и села обратно на скамью. — Вы ж меня первый раз видите!
Красавицей себя Алена никогда не считала, даже слегка расстраивалась из-за своей немодной внешности. Невысокая, худенькая, с веснушками. Даже коса отрастала неровно и цвет у волос был какой-то невнятный. В институте у Алены были друзья среди парней, но особо она ни с кем не встречалась.
— Вы что, издеваетесь? — у Алены от обиды задрожали губы.
Добрыня закашлялся. Илья, пробубнил себе под нос:
— Ну вот, говорил я им… Изобидели девку, — и смущенно потупился.
Только Алеша, безмятежно улыбаясь, смотрел на нее ясным романтическим взглядом.