— Что ты этим хочешь сказать? — нахмурился Миклош.
— Только то, что ты плохо знаешь рабочих. Если они и позволят себе иногда расслабиться, так потом поднажмут как следует — и все будет о’кей.
— Я не стану с тобой препираться, Ласло, но поверь мне, так мы далеко не уедем. Ты погляди, как работают швейцарцы.
Ласло Кочиш относился к Миклошу с уважением, зная его строгость и непримиримость ко всякого рода разгильдяйству, и потому старался не ссориться с ним по пустякам, схватываясь только по принципиальным вопросам. Но ссылка на швейцарцев задела его за живое.
— Знаешь, на что я охотнее всего поглядел бы? На их спины. За такие деньги и наши работали бы не хуже. Без всяких перекуров. А может, даже и без обеда.
Миклош не стал больше спорить, отправился к себе. Пири как раз сварила ему кофе. Он еще не успел размешать сахар, когда в его кабинет вошли секретарь парткома фабрики Вали и Бела Фукас, возглавлявший в райкоме сектор агитации и пропаганды. Миклош поздоровался с ними за руку, подумав, что вот и настало время идти на Голгофу. Ну что ж, за все надо расплачиваться.
Они сели напротив. Вали и сейчас была очень хороша собой: густые каштановые волосы, рассыпавшиеся по плечам, безоблачный взгляд небесно-голубых глаз. Фукас добродушно и непринужденно улыбался, щурясь, будто от яркого солнца.
— Кофе выпьете? — спросил Миклош.
— Выпьем, — откликнулся Фукас, — если тебе не жалко его расходовать на нас. Вернее, на меня.
— Это ты к чему гнешь? — спросил Миклош. Выглянул в приемную, попросил Пири принести две чашки кофе, затем сел на место, с интересом ожидая ответа Фукаса.
— Да я слышал, что ты тут распинался насчет моей поездки в Швейцарию. Неужто позавидовал?
Миклош помешал кофе.
— Значит, вы поэтому и пришли?
— Именно, — подтвердила Вали.
— Ну, хорошо. Но прежде чем отвечать, я хотел бы кое-что выяснить. Это что, официальная беседа? Я должен давать отчет о своих поступках?
Вали взглянула на Фукаса. Действительно, в каком качестве он явился сюда? Если с официальным визитом, то об этом надо поставить в известность первого секретаря райкома.
— Нет, нет, никаких отчетов!.. — запротестовал Фукас и умолк, увидев вошедшую Пири. Она поставила на стол две чашки и бесшумно удалилась. Фукас подвинул к себе чашку, бросил туда кусок сахара, размешал. — Я здесь неофициально. Как частное лицо. Сигети в самолете рассказал о вашем споре. Каплар тогда пригрозил, что он поставит тебя на место, но я попросил его не делать этого. Я сказал, что, насколько я знаю Миклоша Залу, он не успокоится, пока этот вопрос не обсудят на общем собрании. — Фукас отпил из чашки. — Честно признаюсь, это меня угнетало и не давало покоя в течение всей поездки. Я постоянно спрашивал себя: чего от меня хочет Миклош Зала? Так и не нашел ответа. И решил, как вернусь, зайти к тебе узнать, что ты против меня имеешь.
— А тебе не приходило в голову, что я абсолютно ничего против тебя не имею? — отозвался Миклош. — И вообще я не понимаю этой манеры извращать чужие слова. Стоит только высказаться по какому-нибудь поводу, как тебя тут же обвиняют в оскорблении личности и начинаются обиды! Да не имею я ничего против тебя, чем угодно могу поклясться. Хочешь, устрой мне выступление перед микрофоном — я и по радио на всю страну скажу: нет у меня никаких претензий к Беле Фукасу. Ты такой же, как многие, не лучше и не хуже, и дело тут не в тебе. Вообще партийная работа — не фунт изюму. Вот Вали получает меньше меня, а ответственности у нее больше. А если районный партийный работник захочет поехать за границу? Да ради бога. По-моему, это просто необходимо для расширения кругозора. Но почему вы не устраиваете себе такие поездки на законном основании? Зачем, например, надо было тайком включать тебя в эту делегацию? Я, конечно, в правовых вопросах не силен, но сдается мне, что заводы и внешнеторговые организации могут посылать в командировки только своих работников. Пойми, подобные манипуляции не укрепляют авторитета. Уже сейчас рабочие шушукаются, что ты использовал свое положение, чтобы съездить в командировку за счет фабрики. И как это выглядит сейчас, когда мы на каждом углу кричим об экономии, о самоокупаемости?.. — Миклош перевел дух. — А на собрании я не собирался выступать. Я высказал свое мнение Сигети, пусть теперь у него голова болит.
— Мог бы и мне сказать, — подала голос Вали.
— Ну, сказал бы. А дальше что? Ты бы отговорила Белу от поездки? Да неужели не понятно, что дело вовсе не в Беле? Я не собираюсь раздувать из этого случая дело Фукаса. Если, допустим, Бела не поехал бы с делегацией, что это изменило бы в масштабах всей страны?
— Ты прав, — произнес Фукас. — Поездка была полезной в плане расширения кругозора. Много удалось повидать интересного. Но, знаешь, я действительно чувствовал себя не в своей тарелке. Я не экономист, ничего не смыслю в коммерции, однако числился советником по экономическим вопросам. Иностранцы на меня глазели, как на диковинку, потому что, когда речь заходила об экономике, я помалкивал, а мое молчание сразу истолковывали превратно. Помню, в Цюрихе ко мне подошел один бывший соотечественник — из тех, кто эмигрировал еще до войны, но венгерский язык не забыл. Подходит и спрашивает: «Можно вам задать вопрос?» — «Конечно, — говорю. «Но вопрос конфиденциальный». — «Пожалуйста, я отвечу». — «Скажите, в чем подозревают Каплара?» — «Почему вы думаете, что его в чем-то подозревают?» — «Потому, что вы за ним присматриваете. По-моему, экономика — не ваш конек. Тогда какие же у вас функции в этой делегации? Совершенно ясно, что вы политический комиссар или что-то в этом роде».
— И что ты ему ответил? — спросила Вали.
— Сказал, что я действительно не экономист, тут он прав, но сейчас изучаю профессию, потому и приехал. — Фукас поднялся. — Я рад, Миклош, что мы выяснили это недоразумение. И поверь мне, наши точки зрения полностью совпадают.
Вечером Тереза спросила, когда Миклош собирается сходить в жилищное управление. Надо, мол, что-то предпринимать, поскольку жить в таких условиях стало совсем невмоготу. Миклошка чувствует себя все хуже, и неизвестно, чем это может кончиться. Зала угрюмо выслушал жену и пообещал зайти туда завтра же и все выяснить.
…Молодая женщина подняла на него усталый взгляд. Ее белокурые волосы были засалены и растрепаны — она давно не ходила в парикмахерскую. Женщина знала Миклоша — ведь он тут уже не раз бывал, — только фамилию запамятовала.
— Зала, — подсказал Миклош. — Инженер Миклош Зала.
— Ах, да! — Ее лицо озарила болезненная улыбка. — Я помнила, что ваша фамилия начинается на «З» и что вы — инженер-текстильщик.
— Если быть совсем точным, то я инженер-механик. А работаю на текстильной фабрике.
— Вы присаживайтесь, — сказала женщина. Миклош сел, выжидательно уставившись на нее. А она тем временем нашла его документы и, надев очки, долго шуршала бумагами, изучая их. Наконец подняла взгляд на Миклоша: — К сожалению, ничего нового не могу вам сказать.
— У меня постоянно болеет ребенок.
— Я вам сочувствую. От всей души сочувствую. Но поверьте, товарищ Зала, я ничем не могу вам помочь. У нас очередь. Вы можете получить квартиру не раньше, чем через три года…
— Но подскажите хотя бы, что делать. — Миклош достал полученную от врача справку. — Врач считает…
Женщина не дала ему договорить:
— Верю. И прекрасно вас понимаю. Но у меня нет возможности помочь вам.
— Дайте совет.
— Совет я могу дать, совет — не квартира. Давно вы работаете в тресте?
— С тех пор, как вернулся из Советского Союза. Десять лет.
— А предприятие разве не может дать вам квартиру?
— Могло бы. Но мне не даст. Там все очень сложно. — Он хотел бы сказать, что, пока Каплар работает генеральным директором, ему ничего не светит. И что надо было, наверно, жениться на девушке, у которой есть квартира. Но не стал ничего говорить, встал, извинился, что отнял столько времени, и пошел на фабрику.
В кабинете было прохладно. Он сел в кресло и закрыл глаза. В кабинет заглянула его секретарша Пирошка.
— Вы уже вернулись, шеф? — спросила она.
Зала открыл глаза.
— Нет, — сказал он. — Я еще не вернулся. Тот, кто сидит в кресле, вовсе не я. Попробуйте догадаться, кто это.
Оба засмеялись.
— Я принесу кофе, — сказала девушка.
— Не стоит беспокоиться. — Миклош смотрел на эту высокую белокурую девушку и думал о том, как просто она может поломать себе жизнь, а ведь ему хочется видеть ее счастливой. Он до сих пор не мог понять, чем ее охмурил этот надутый индюк Геза Санто. Пири много читает, любит обсуждать прочитанное, а у Гезы никаких интересов в целом мире, кроме кино да поп-музыки.
— Меня никто не искал? — спросил Миклош.
— Нет. Вы действительно не хотите кофе?
— Действительно не хочу. Но я буду вам весьма признателен, если вы соедините меня с женой.
Девушка кивнула и вышла. Через минуту в дверь просунулась ее голова:
— Говорите, шеф.
Миклош снял трубку.
— Привет, — сказал он Терезе. — Как ты?
— Ничего. Ну как, выяснил что-нибудь?
— Никаких сдвигов. Говорят, еще три года надо ждать.
— Чтоб им сквозь землю провалиться!
— Провалятся когда-нибудь. Как Миклошка?
— Плохо. Снова задыхается. Ну и что нам теперь делать?
— Не знаю. Только не впадай в панику. Постараюсь что-нибудь придумать. Я скоро приду. Целую тебя.
Тереза молча положила трубку. Сердится, подумал Миклош. Теперь в наказание опять не будет с ним разговаривать по целым дням. Тереза свято убеждена: все их беды от того, что он такой упрямец, не умеющий приспосабливаться к обстоятельствам и исповедующий допотопные принципы. Только и знает везде совать свой нос, нет бы о семье побеспокоиться. Что ж, возможно, она права. Но натуру свою не переделаешь. Он откинулся на спинку кресла, задрал ноги на стол. Закрыл глаза и, кажется, даже задремал. Очнулся от звука открываемой двери. Разлепил глаза и увидел вошедшую в кабинет Вали.