— Неважно, — парировал Имре. — Главное, что люди работают самоотверженно и болеют душой за производство. Предприятие стало наконец рентабельным.
— Ну, желаю успеха, — сказал Хегедюш.
Теперь надо было искать главного инженера. Имре пошел в уездный комитет партии, к Балинту Чухаи.
— У тебя есть какие-нибудь соображения? — спросил Чухаи, выколачивая трубку.
— Пока никаких. На фабрике в настоящий момент нет такого специалиста, которого я мог бы с чистой совестью порекомендовать на эту должность.
Чухаи долго возился с трубкой: тщательно прочистил ее, продул, затем неторопливо набил табаком и начал раскуривать.
— А что думают в тресте? — поинтересовался он.
— Ищут среди своих кадров. Но мне как-то слабо верится, что может найтись такой ненормальный, который променяет Будапешт на Бодайк.
— Ну почему? — сказал Балинт Чухаи. — Может, и найдется. Весь вопрос в том, подойдет ли он нам. Так что не гони волну. Давай не будем торопиться.
— Но мне необходим технический руководитель. Грамотный инженер с большим опытом практической работы.
— Я понимаю, — отозвался Чухаи. — А как ты отнесешься к тому, чтобы назначить на эту должность образованного, очень толкового и деловитого молодого человека, хотя еще и не обладающего большим практическим опытом? Ведь лучше, чтобы это был кто-то из местных, свой человек, которого ты научил бы работать так, как того требуют интересы фабрики. Дадим молодежи возможность проявить себя!
— Ты предлагаешь мне начинающего инженера? — удивленно спросил Имре.
Чухаи кивнул:
— Да.
— А кого?
— Моего племянника Фери Чухаи. Он весной закончит институт. По-видимому, с красным дипломом. Ему тридцать лет, производство знает, несколько лет работал на фабрике мастером, отсюда его и направили в институт.
Имре Давиду не понравилось предложение Чухаи.
— Нет, Балинт, это не годится. Мы и так уже развели на фабрике семейственность. Я не хочу давать людям лишний повод для разговоров.
— Это демагогия, сынок, — сказал Чухаи. — Ханжество чистейшей воды. У нас есть и права и обязанности поддерживать своих людей и выдвигать их, если они того заслуживают. Это впрямую смыкается с проблемой удержания власти. Мы не должны уступить ни одной позиции обывателям. Они и так уже заняли слишком много территории. Эти люди, сынок, проявляют лояльность по отношению к нам, но они не пойдут в огонь и в воду за идеалы социализма. Они не способны на жертвы, не имеют твердых жизненных принципов, и нет у меня к ним доверия. Это потенциальные изменники. Нам нужны люди, преданные до мозга костей, которые в любых испытаниях останутся рядом с нами, потому что они сделали свой выбор раз и навсегда.
Имре выслушал Чухаи без энтузиазма. Более того, он не смог удержаться от решительной отповеди.
— Балинт, — сказал он, — в теории у тебя все получается прекрасно. Но есть тут одна существенная загвоздка. Кто может заглянуть человеку в душу и безошибочно определить его сущность? И что это за люди, преданные до мозга костей? Чем они доказывают свою преданность? Словами? Клятвами в вечной верности?
— Делом, Имре, — ответил Чухаи. — Исключительно делом.
У Имре разболелась голова.
— Не хочу я разводить теоретические дискуссии, — произнес он. — Скажу только одно: предатели всегда были и будут. Они, кстати, всегда делом доказывают свою верность — вплоть до самого момента предательства. Это я к тому, что надо доверять людям и не наклеивать на них ярлыки: этот, мол, потенциальный предатель, а тот — такой образец верности, что хоть живьем ставь его на пьедестал. В итоге может оказаться, что все совсем наоборот. Ну а что касается должности главного инженера, можешь поговорить о своем племяннике с Капларом. В конце концов, он генеральный директор. Любые назначения зависят от него. — И Имре вышел из кабинета, провожаемый разочарованным взглядом Чухаи.
Уже полгода на фабрике не было главного инженера, и Имре приходилось работать за двоих. В один прекрасный день он получил письмо от Миклоша. Послание друга его растрогало, а затем вызвало угрызения совести. «Что ж я за негодяй! — думал он. — Почти каждый месяц бывал в Будапеште и ни разу не навестил Миклоша. А ведь знаю, как ему тяжело живется. Эта вечная спешка, суета проклятая всему виной. Но почему-то хватает времени встречаться по субботам с приятелями, картежничать с ними до утра, а на следующий день снова идти к кому-нибудь в гости. Конечно, эти встречи полезны для дела. Если хочешь чего-то добиться, надо быть на виду. Честно выполнять свою работу еще недостаточно. Необходимо присутствовать на всех торжественных мероприятиях, проводимых в области, и по возможности сидеть в первом ряду, состроив на лице подобающую данному случаю мину. И стараться не упустить момента обменяться рукопожатиями со всеми тузами областного значения». Имре Давид встал и подошел к зеркалу. Увидел бледное, заплывшее лицо с глубоко посаженными глазами. И какой странный взгляд — беспокойный и усталый. Неужели это он? Имре долго смотрел в зеркало, потом вернулся к столу, вынул из ящика чистый лист бумаги и написал:
«Миклош!
Приезжай немедленно. Мне нужен главный инженер. Я сегодня же вышлю запрос на тебя в отдел кадров треста. О квартире позабочусь. Приезжайте. Жду.
Он запечатал конверт, надписал адрес и, вызвав секретаршу Юлию, велел соединить его с Маклари, а потом отнести на почту письмо. Телефон зазвонил через полчаса.
— Товарищ Маклари на проводе, — раздался голос Юлии.
— Приветствую тебя, товарищ Маклари, — сказал Имре.
— Здравствуй, Имре. Как жизнь?
— Спасибо, замечательно. Матяш, тебе известно, что Хегедюш смылся от нас?
На другом конце провода послышался негромкий смех.
— Ну ты даешь! — произнес наконец Маклари. — Мы ведь с тобой уже говорили об этом.
— Да, верно. Склероз проклятый. Слушай, я придумал одну гениальную комбинацию под названием «ход конем». Я знаю, что у вас там много хлопот с Миклошем Залой. Переведите его ко мне.
— Главным инженером?
— Естественно. Таким образом вы убиваете сразу двух зайцев. Освобождаетесь от Миклоша Залы и разрешаете проблему главного инженера в Бодайке.
Последовала долгая пауза. Потом Маклари сказал:
— Вообще-то перевод Залы в Бодайк — не проблема. Но я не думаю, что Каплар подпишет его назначение главным инженером. Исключено. А как считают в уездном комитете партии?
Имре помедлил несколько секунд.
— Не знаю. Я еще с ними не говорил об этом. Но какие у них могут быть возражения? Миклош член партии с большим стажем. Учился в Москве. Кончил институт с отличием.
— Имре, мне все это известно. Я целиком на твоей стороне и постараюсь как можно быстрее уладить все формальности, связанные с переводом Миклоша Залы. Ну, в худшем случае его не назначат главным инженером. Но думаю, у тебя найдется для него и другая должность.
— Естественно. А скажи: можно ему покамест предоставить освободившуюся квартиру главного инженера?
— Нельзя, — сказал Маклари, — пока не подписано назначение.
— Ну ладно. Во всяком случае, спасибо, что ты поддержал мое предложение. Через пару дней буду в Пеште, обговорю это с Капларом. Пока, Матяш.
— Счастливо, Имре.
Положив трубку, Имре отправился к Штайглу и показал ему письмо Миклоша Залы.
— Значит, ты хочешь взять его к нам главным инженером? — осведомился Штайгл.
Имре кивнул:
— Да, уже и письмо ему написал. И переговорил с Маклари, он обещал свою поддержку.
— А как уездное начальство?
— А что они могут иметь против Миклоша? Меня сейчас твое мнение интересует.
Штайгл достал из кармана бумажный носовой платок, вытер нос.
— Лично я — за. Но мы должны быть готовы к тому, что появление Миклоша в поселке вызовет переполох. Сразу всплывут все обиды — и справедливые, и мнимые. Людям нужен козел отпущения. Знаешь, когда речь заходит о тех прошлых делах, о перегибах, даже Балинт Чухаи, как ни странно, не вступается за него, помалкивает. Я однажды спросил Чухаи, почему он не защищает Залу. Так знаешь, что он мне ответил? «Это высокая политика, Карой. Видишь ли, сегодня мы уже можем сознаться: при экспроприации швабов случались отдельные перегибы. Так пусть лучше ругают за них одного человека, чем партию».
— Идиотизм, — сказал Имре. — Демагогия. Если уж на то пошло, Балинт Чухаи несет за это больше ответственности, чем Зала.
— Не знаю, — задумчиво произнес Штайгл. — Я в те времена был еще довольно далек от политики. Но могу сказать одно: те партийцы, которые тут остались после событий, решили сыграть краплеными картами, лишь бы выйти сухими из воды. Чуть ли не божьими коровками прикидывались. Я это понял в пятьдесят шестом, когда обстоятельства загнали их в угол. Мне запомнилось выступление Шани Ауэрбаха. Речь тогда шла о сорок пятом и сорок шестом годах. Он сказал, что все, мол, беды пошли оттого, что тогдашнее руководство наделило всей полнотой власти экспансивного молодого человека, чьими действиями руководило чувство мести; к тому же он был политически неграмотным и не понимал политики партии. И так далее и тому подобное… В общем, не знаю, Имре, может быть, тогда, в период создания новой партии, именно такая тактика и требовалась. Короче говоря, Миклоша тогда принесли в жертву высоким интересам и фактически распяли на кресте. Так что среди членов партии многие его ненавидят, хотя знают о нем только понаслышке. Знаешь, эти сплетни передаются как насморк. В общем, вот такая ситуация.
Имре впервые услышал об этом. У него сразу испортилось настроение.
— Да, — сказал он, — если ситуация такова, наша святая обязанность — спасти честное имя Миклоша Залы.
Он вызвал к себе Шару Хази. Эта склонная к полноте тридцатипятилетняя женщина была сестрой Шандора Ауэрбаха. Она когда-то закончила педагогический институт и несколько лет преподавала в начальных классах средней школы, где и познакомилась с Вилмошем Хази, который был там директором. Молодому человеку сразу