приглянулась хорошенькая в ту пору Шара Ауэрбах, и вскоре он женился на ней. Шаре не очень нравилось работать учительницей, да и платили в школе маловато. Когда через пять лет умер начальник отдела кадров фабрики, Ауэрбах посодействовал, чтобы ее взяли на эту должность. Женщина быстро освоилась на новом месте и почувствовала себя хозяйкой положения. В значительной мере помогли ей и родственные связи, а когда она стала членом исполнительного и уездного комитетов партии, авторитет ее возрос еще больше. Дело постепенно дошло до того, что многие уже считали Шару фактически директором фабрики. Имре Давид с первых же дней работы решительно положил конец этому произволу.
— Заруби себе на носу, Шара, — сказал он, — всю кадровую политику на фабрике определяю я, и мне необходимо знать обо всем, что у нас происходит. Ты можешь предлагать кандидатуры, а решать — это уже мое дело.
Шару такой поворот событий в восторг не привел, а Имре ей сразу не понравился.
Вот и сейчас, сидя по другую сторону стола и вертя в руках блокнот, она исподлобья поглядывала на директора.
— Как жизнь, Шара? — дружелюбно спросил Имре.
— Спасибо, по мере возможности, — ответила она двусмысленно.
— Шара, напиши сегодня же ходатайство в трест, чтобы к нам на должность главного инженера перевели Миклоша Залу с будайской текстильной фабрики.
У женщины от изумления отвисла челюсть.
— Залу — к нам? — наконец переспросила она.
— Ну да, да! — кивнул головой Имре Давид. — Я хочу, чтобы Миклош Зала работал у нас главным инженером. Что тебе не ясно? — И добавил: — Он будет у нас работать, даже если тебе это не по нутру. Как подготовишь бумагу, принеси мне на подпись. Да, и не забудь вписать туда, что у парткома нет возражений.
— А написать, что у меня есть возражения?
— Это ты себе в блокнот запиши. А потом, когда исполнительный комитет будет утверждать кандидатуру Залы, можешь встать и высказать свое мнение. Но учти, я там тоже выскажусь. Поняла?
Шара кивнула и молча вышла. Вернувшись в свой кабинет, она первым делом позвонила Балинту Чухаи и рассказала ему о разговоре с директором.
— Спятил твой шеф, что ли? — удивился Чухаи.
— Не знаю, — ответила Шара. — Я с этим решением не согласна, но он велел мне подготовить бумагу для треста.
— Ну что же, подготовь, — промолвил Чухаи и, уже кладя трубку, подумал, что, кажется, пришло время поставить Имре Давида на место, а то он совсем зарвался — чего доброго, еще на голову сядет. Ведет себя так, будто не разбирается в политике.
Чухаи позвонил Каплару.
— Генрих, — сказал он, — у нас с тобой никогда не было разногласий. Надеюсь, что так будет и в дальнейшем. Дело вот в чем. Хегедюш, как тебе известно, ушел с фабрики. Откровенно говоря, мы о нем не жалеем. Но у нас нет сейчас главного инженера, и Имре Давид собирается ходатайствовать о назначении на эту должность Миклоша Залы.
— Я еще не получил официального ходатайства, — отозвался Каплар, — но могу сразу сказать: об этом и речи быть не может. Демагог, болтун, клеветник. Совершенно непригоден для руководящей работы. Мы с удовольствием его отпустим: здесь от него только лишние хлопоты. Пусть едет в Бодайк, только не на должность главного инженера. Не волнуйся, мы вам подберем подходящего человека. Дело пока терпит.
У Балинта Чухаи отлегло от души.
— Старина, в таком случае можно считать, что вопрос исчерпан. Ведь последнее слово за тобой… Как поживаешь? Что нового?
Они обменялись еще несколькими фразами и попрощались, условившись, что Каплар скоро приедет в Бодайк и обязательно отведает у Чухаи его знаменитое баранье жаркое. Чухаи был очень доволен собой. Ему удалось утрясти это щекотливое дело, не сказав ни единого слова против Миклоша Залы, так что угрызений совести он не чувствовал. Правда, и в защиту ничего не сказал. Ну, да это и немудрено, ведь он Миклоша с пятьдесят второго года не видел и понятия не имеет, чем тот сейчас дышит. За такой долгий срок человек может основательно измениться. Во всяком случае, у Каплара очень плохое мнение о Миклоше, а к его словам следует прислушаться, не зря же его назначили на такой высокий пост.
Имре Давид, естественно, обо всем этом ничего не знал. Он отправил письмо, а через три дня поехал с Евой в Пешт. В десять утра явился к Каплару. Тот принял его сразу, ждать не пришлось. Каплар уже изрядно поседел, но был все еще видным мужчиной: высокий, широкоплечий, он регулярно занимался теннисом и плаванием, благодаря чему и сохранил спортивную фигуру. Одевался он модно, но без излишнего шика. Каплар предложил Имре кофе, поставил на стол бутылки с кока-колой и без обиняков перешел к делу.
— Буду с тобой откровенен, Имре. Мне известно, что тебя с Залой связывают узы дружбы. Это ваши дела, и я не хочу в них встревать. Насколько я знаю, ваша дружба началась еще с детских лет. Мне понятно твое желание помочь другу. Я и не возражаю, чтобы ты взял его на фабрику. Но не на должность главного инженера. То же самое я сказал и Чухаи.
Имре удивленно взглянул на Каплара:
— Чухаи?
— Ну да, — подтвердил Каплар, ставя пустую чашку на стол. — Он звонил мне на днях по этому поводу.
«Странно, странно, — подумал Имре. — Откуда Чухаи мог узнать о письме? Не иначе Шари проболталась. Однако я что-то не пойму старика. То он хлопотал за своего племянника, теперь печется о Миклоше. Сам черт не разберет этого Чухаи».
А вслух сказал:
— Какие у тебя, собственно говоря, возражения против Залы? Член партии, учился в Москве, прекрасный специалист.
— Я этого не оспариваю. Но, видишь ли, Имре, учеба в Москве — вовсе не повод для того, чтобы требовать себе привилегий. Хватает у нас и отличных специалистов, неспособных к руководящей работе. Миклош Зала — один из них. Его человеческие качества оставляют желать лучшего. Этот человек считает себя единственным настоящим коммунистом в стране. Никому не доверяет. Вечно кого-то подозревает, что-то вынюхивает, собирает обо всех компрометирующие сведения. Смешно. В конце концов, он не сыщик, а инженер. И еще об одном он забывает. Это Венгрия, а не Советский Союз. У нас совершенно другие общественно-исторические корни. Мы не можем подгонять свои поступки и свою мораль под советские нормы. А Зала этого не понимает, и здесь-то кроется его основная ошибка. Он, например, без конца разглагольствует о партийной этике. А где у нас партийная этика? И что это вообще такое? Спроси любого коммуниста — вряд ли кто-нибудь ответит. Уж ему-то, получившему диплом с отличием, следовало бы знать, что так называемая партийная этика не может превалировать над экономическим базисом, который и формирует общественные отношения. Я не знаю, сколько у нас в стране верующих, но думаю, порядочно. Эти люди признают наш строй, работают на благо социализма. Так разве я могу требовать, чтоб они отреклись от своего мировоззрения? Они приемлют из нашей идеологии то, что не противоречит их религиозным убеждениям. Например, борются за мир, за разоружение, согласны с нами, что не должно быть эксплуатации человека человеком и что материальные блага надо распределять по справедливости. Но Зале этого недостаточно. Summa summarum[21], забирай его к себе, подбери ему должность на свое усмотрение и проводи воспитательную работу. Если он изменит свои взгляды, пускай выходит в начальство. Я не возражаю.
Имре грустно вздохнул. Кажется, все оказалось сложнее, чем он думал. Неужели Миклош мог так измениться?
— Что ж, если это действительно так, я постараюсь повлиять на него. — Имре закурил сигарету, выпил глоток кока-колы и поднял взгляд на Каплара: — А у тебя уже есть кандидатура?
Каплар откинулся в кресле, сощурился.
— Пока нет. Знаешь, не так-то легко подобрать подходящего человека для провинции. Даже выпускники педагогических и медицинских институтов не очень-то охотно покидают столицу, а что говорить об инженерах! Тем более о таких, у которых есть большой опыт работы и высокая квалификация. Это, как правило, люди, занимающие хорошие места, пустившие здесь корни. У них в Будапеште друзья, свой жизненный ритм, дети ходят в школу, к которой привыкли. Должность главного инженера в провинции для них не имеет притягательной силы. Конечно, рано или поздно мы что-нибудь придумаем. Ты, главное, наберись терпения.
— Короче говоря, настраиваться на то, чтобы тянуть эту лямку одному, без главного инженера?
Каплар развел руками:
— Ну что делать? Перебейся как-нибудь. А мы тут посоветовались и решили повысить тебе зарплату. Сколько ты сейчас получаешь?
— Пять тысяч шестьсот плюс премиальные.
— Так вот, Имре, с первого числа будешь получать шесть тысяч пятьсот. Это персональный оклад, сам понимаешь. Пришлось согласовывать с министерством. Ну и премиальные, естественно, поднимем, учитывая, что ты работаешь без главного инженера.
— Спасибо, — с чувством промолвил Имре, воспрянув духом. — Обещаю приложить все усилия, чтобы к фабрике не было претензий. К счастью, мы уже встали на ноги. Скоро будем собирать урожай. Скажи, а Чухаи не делился с тобой своими соображениями?
— Нет. Старик по натуре человек осторожный, — рассмеялся Каплар. — Он, как правило, высказывает свои соображения только за столом. А о чем речь, если не секрет?
— Секрет не секрет, но считай, что я тебе этого не говорил. В общем, он предложил на должность главного инженера своего племянника. Весной заканчивает институт, по-видимому, с отличием, член партии, родом из Бодайка, до института работал на нашей фабрике мастером, так что с производством знаком. Возможно, это был бы не худший вариант.
— Ты бы согласился взять его?
Имре задумался. А может ли он высказаться без утайки? Не использует ли Каплар потом эту откровенность против него?
— Видишь ли, — начал он с расстановкой. — Назначение на такую должность зависит не от моего согласия. Все карты в руках у Чухаи. И если я не хочу обострять ситуацию, мне придется принять его предложение. Тем более что я уже твердо решил обосноваться в Бодайке. Получил участок, начал строиться. Не пойми меня превратно. Я люблю старика вместе со всеми его заскоками. Он очень много делает для уезда. Готов в доску расшибиться, лишь бы все у нас было лучше, чем у других. Иногда мне кажется, что, будь его воля, он с радостью превратил бы наш уезд в самостоятельную республику и стал бы в ней президентом, а на гербе бы написал: «Вся семья вместе, так и душа на месте». И это как раз то, что меня как директора фабрики больше всего тревожит. Почти все у нас опутано родственными связями. Приходится работать с такими людьми, от которых я бы с легким сердцем избавился, но не могу, потому что сразу натыкаюсь на глухую стену. Эту стену возводят целыми семейными кланами. И она станет еще крепче, если племянник Чухаи займет кресло главного инженера. И самое страшное, что Чухаи свято верит в свою правоту. Как-то в прошлом году я хотел кое-кого уволить, так он встал на дыбы: «Что ты надумал? Да как ты можешь? Это же наши люди, наш оплот». Ну, ладно бы все эти родичи болели за престиж фабрики. Но об этом и речи нет. Их одно интересует: работать поменьше, а получать побольше. Да еще грызутся между собой, как собаки, а я отвечай за них.