— …бросаешь школу и идешь в секретари, — закончил за нее Миклош.
Юлия кивнула:
— Вот именно. А ведь я любила свою профессию. Наверно, надо было добиваться справедливости. И я уже почти решилась, а потом поняла: в одиночку это дело безнадежное. В общем, сдалась. Не смогла постоять за себя. Отца уже не было в живых, моего жениха — тоже. Некому было поддержать меня, придать сил. И я смирилась с судьбой.
— Еще выпьете? — спросил Миклош, берясь за бутылку.
Юлия прикрыла ладонью стакан:
— Спасибо, достаточно.
— Юлия, можно задать вам один вопрос? Если он вам не понравится, не отвечайте.
Женщина подняла на него взгляд:
— Я слушаю.
— Мне известно, что ваш жених погиб десять лет назад.
— Да, верно. Он был военным пилотом. Летал на истребителе-перехватчике. На высоте десять тысяч метров что-то случилось с двигателем. Ему приказали катапультироваться, а он попытался посадить машину. Не удалось. Замечательный был человек. И настоящий мужчина.
— И вы после этого решили не выходить замуж?
— Почему? Сейчас вышла бы, если б полюбила кого-нибудь так же, как любила его.
— Понимаю, — сказал Миклош. — Но все же это как-то противоестественно. Чтобы такая привлекательная женщина тридцати двух лет похоронила себя заживо! Человек рождается для счастья. А в понятие «счастье» входит и любовь.
Юлия мягко улыбнулась.
— Я знаю, куда вы клоните. Вам интересно, есть ли у меня любовник, не так ли? Я хоть и дочь священника, но отнюдь не святоша. Однако такая уж у меня натура, что я не могу спать с тем, кого не люблю. Просто не получается. Я пыталась. Поначалу все вроде идет нормально, а в самый последний момент наступает какая-то апатия, и я замыкаюсь.
Оркестр уже закончил свою программу. Мужчины сдвинули столы и пели венгерские народные песни. И веселые, и грустные.
— Вот такие дела, Миклош, — сказала Юлия и задумчиво добавила: — Даже не знаю, чего это я так разоткровенничалась.
— Во всяком случае, я вам очень благодарен за откровенность.
Юлия поднялась.
— А теперь я удаляюсь по-английски.
— Не позволите вас проводить?
— Лучше не надо, — ответила Юлия. — В ваших же интересах. Это Бодайк, не забывайте. И позвольте дать вам дружеский совет.
— Я слушаю.
— Остерегайтесь Ирму Балла. Она ненавидит вас смертельно. Не смотрите, что она простая уборщица на фабрике. В поселке это фигура. У нее длинные руки, а слово имеет вес.
— Спасибо, — отозвался Миклош, — но у меня никаких дел с тетей Ирмой. Я знаю, что она меня не переносит. Это давняя история.
— Спокойной ночи, — сказала Юлия и неторопливо вышла из столовой.
11
Было уже за полночь, когда Бела Земак и Анико дошли до конца улицы Кошута. Иногда они останавливались и подолгу целовались. Ладонь Белы то и дело скользила по упругой, сформировавшейся груди Анико.
— Пойдем ко мне, — прошептал молодой человек. — Мои уже спят.
— Ты спятил? — спросила девушка. — Мне еще не хватало только этого. Чтобы тетя Ирма выкинула меня на улицу. И так уже скандала не избежать. Я обещала ей вернуться не позже полуночи. Пойдем, Бела.
Они двинулись дальше. Пройдя несколько шагов, Земак спросил:
— Анико, почему ты не веришь, что я тебя люблю?
— Верю, — сказала девушка и засмеялась. — Знаешь, что сказала мне недавно Ирен?
— Ауэрбах?
— Ну да. Она часто ходит к тете Ирме. Потрясная женщина. Я ей чертовски завидую.
— Так что же она сказала?
— Вообще-то она постоянно меня предостерегает. «Анико, будь осторожна, не влипни в историю. Всем парням нужно только одно. Не верь, если кто-то будет говорить тебе о любви. Вся любовь кончится, как только он с тобой переспит». Ирен ужасно умная. Я многому у нее научилась. Да, а вчера она мне и говорит: «Анико, ты очень красивая девушка. Сейчас у тебя самый опасный возраст. Ты должна решить, кем собираешься стать: куртизанкой или добропорядочной женой, матерью семейства. Если хочешь сохранить порядочность и выйти замуж, не торопись. При твоей красоте можно найти хорошую партию, только надо взяться за это дело с умом. Но ты вполне можешь стать и куртизанкой. С твоими данными успех тебе обеспечен. Однако в этом деле, радость моя, надо знать себе цену. Не уподобляйся тем гулящим, которые за сотенную ложатся с кем попало и постоянно лечатся от сифилиса. Но мой тебе совет: оставайся лучше порядочной девушкой».
Бела Земак остановился, резко повернул девушку к себе:
— Это ты мне к чему рассказала?
— Потому что и ты думаешь только о том, чтобы переспать со мной.
— Ты уверена?
Анико кивнула, отвернулась, и они пошли дальше.
— Ты мне нравишься, — сказала она после паузы. — Ты славный парень, но я пока не хочу с тобой спать. — Она поддела ногой камушек, лежащий под фонарем. А когда снова заговорила, в голосе ее звучала горечь: — У меня никого нет, Бела. Ты понимаешь? Никого. Ни отца, ни матери, ни брата. За меня некому вступиться. Я боюсь. Если меня соблазнят, кому я буду нужна? Кто меня пожалеет? С тех пор как за мной начали увиваться парни, я часто задумывалась об этом. Моя мать тоже, наверно, была такой же одинокой. А потом с кем-то переспала, и появилась я. Вероятно, она этого не хотела, потому и бросила меня. Иногда просто выть хочется, так я тоскую по матери. Хоть бы разок увидеть ее! Какой бы она ни была скверной, я бы наверняка простила ее.
— А может, возненавидела бы навсегда, — тихо промолвил Земак. — Я тебя понимаю, поверь мне, и не собираюсь ни к чему принуждать. Мне не нужно, чтобы ты спала со мной против своей воли. Я подожду, пока ты меня получше узнаешь. Пока у тебя самой не появится желание.
Дальше они шли молча. Вдали, в самом конце ночной улицы раздавался только звук их шагов. Они уже приближались к дому Баллы, когда Земак спросил:
— Анико, ты действительно недолюбливаешь Миклоша Залу?
— Терпеть не могу.
— Почему?
— Потому что он негодяй.
— Но ведь ты совершенно не знаешь его.
— Знаю. Мне о нем все известно.
— От кого?
— Не все ли равно? Его все ненавидят.
— Ну, только не я, — сказал Земак. — Поверь мне, он очень порядочный человек.
— Не могу поверить. И хватит об этом. Меня совершенно не интересует твой Зала.
— Странная ты какая-то, Анико. Почему ты мне не веришь?
Девушка пожала плечами и остановилась у ворот.
— Спасибо, что проводил. — Она подставила губы для поцелуя.
Миклош не раз замечал, что Анико избегает его. Однажды, в первых числах января, у нее сломался станок. Миклош Зала как раз находился в цехе.
— Что случилось? — спросил он, подойдя к девушке.
— Откуда я знаю? — бросила она через плечо. — Я же не механик.
Миклош смерил девушку взглядом и молча принялся искать поломку в станке. Довольно быстро ему удалось обнаружить лопнувший штифт.
— Ничего страшного, — сказал он, вытирая ветошью руки, запачканные машинным маслом. — Тут работы от силы на полчаса. Сейчас пришлю механика.
Анико, прислонившись к станку, хмуро и неприязненно глядела на Залу.
— Скажите, Анико, — мягко спросил он, приблизившись, — почему вы меня ненавидите?
Вопрос застал девушку врасплох. Она прикусила нижнюю губу, а потом буркнула:
— Оставьте меня в покое.
— Никто вас не собирается трогать, — сказал Миклош и отправился к себе в кабинет.
Он распорядился вызвать в прядильный цех Земака и занялся текущими делами.
За последние недели частенько стал засоряться сток в женском туалете и несколько раз вода едва не затопляла цех. При этом ни в умывальной, ни в душевой ничего подобного не случалось. Водопроводчикам стоило немалых трудов найти места закупорки и прочистить трубы. Миклош не придал особого значения этим случаям. Такое бывает всюду, где работают женщины: бросают в унитаз вату и всякие тряпки, которые и закупоривают трубы.
Фабрика выполнила годовой план, а также и план по прибылям. Настроение царило приподнятое: всем начислили премию в сумме двенадцатидневной зарплаты. Радовался и Миклош, понимая, что немалую роль в общем успехе сыграла реорганизация механического цеха. С января цех работал по основательно разработанному графику. Миклошу удалось доказать людям, что их заработки не снизятся, а труд станет менее тяжелым. Рабочим нравилось, что Миклош хорошо разбирается в своем деле и все его указания ясны и конкретны. Он не гнался за дешевой популярностью, последовательно вел свою линию, но иногда срывался, становился раздражительным, бывал груб с подчиненными и крыл трехэтажной бранью кого ни попадя. Только одному человеку он никогда не грубил — истопнику Палу Зоннтагу. Даже в малом не давал он почувствовать бывшему хозяину фабрики, что может отплатить ему за перенесенные когда-то по его вине страдания. К тому же работал Зоннтаг добросовестно, истопником был квалифицированным, и рабочие механического цеха с почтением относились к тихому старичку. Зала делал вид, будто они раньше не были знакомы, и не упоминал о прошлом. Так же вел себя и Зоннтаг.
Миклош уже давно заметил, что в прядильном цехе, работавшем круглосуточно, происходит что-то странное. Некоторые работницы задолго до окончания смены останавливали станки и исчезали в раздевалке, а потом спокойно расходились по домам. Миклош не мог понять, в чем тут дело. Станки должны работать безостановочно, ведь производительность и так низкая. Конечно, он здесь не был начальником и это не входило в его компетенцию, но его обуревало любопытство. Однажды, обходя цех, он остановился у станка Маргит Татар, решив порасспросить девушку. Он давно заметил, что Маргит не испытывает к нему такой враждебности, как остальные. Иногда даже улыбается. Миклош обратил внимание, что из цеховой конторки за ним наблюдает Ирен Ауэрбах, но не придал этому значения.
— Скажите, Маргит, — начал он, — а почему многие уже закончили работу?
Маргит посмотрела на бездействующие станки, потом подняла взгляд на Миклоша.
— Они опытные, и работают быстрее меня. А ведь вы сами видите, я стараюсь, как могу. Но больше ста процентов у меня не выходит при всем желании.