13
Миклош успокоился, с благодарностью думая о друге, и теперь старался успокоить Терезу. Она все хуже чувствовала себя в финансовом отделе. Сослуживцы по-прежнему игнорировали ее.
— Пойми, Миклош, — твердила она, чуть не плача, — мне, кроме тебя, и поговорить-то не с кем.
Они уже легли. Миклош нежно гладил жену по волосам.
— Я тебя слушаю. Только не нервничай.
— Да как же мне не нервничать? Они там без конца болтают о том о сем, о фильмах, о тряпках, о своих детях, а мне хоть бы словечко сказали. Когда иду в буфет, спрашиваю, не надо ли что-нибудь принести. Так они делают вид, будто не слышат. Я уже устала от этой ненависти. Сколько же можно так жить?
— Может, мне поговорить с Имре? Попрошу перевести тебя в другой отдел.
— А думаешь, там будет лучше? Я уж только из-за Миклошки терплю все это. А тут еще тетя Ирма… Знаешь, она иногда заходит в отдел, предлагает всякие иностранные вещички, ну там из одежды, из косметики и тому подобное. На днях увидела я у нее детские джинсы. Как раз на Миклошку. Его размер. Ну, я не выдержала, подхожу к ней и говорю: «Тетя Ирма, я бы с удовольствием их купила». А она смерила меня взглядом и заявляет: «Джинсы не продаются. Кроме того, они немецкие. А ваш муж ненавидит немцев».
— Тереза, я понимаю, как тебе тяжело, но возьми себя в руки. Не обращай на них внимания. Они тебя игнорируют, потому что видят, как ты переживаешь из-за этого. А ты сделай вид, что сама не хочешь с ними разговаривать, пусть-ка они призадумаются. Пусть поломают себе головы: что это вдруг произошло?
— Я попробую, — улыбнулась Тереза.
Через несколько дней — это было в начале марта — она сказала за ужином:
— Я тут как-то между делом проанализировала производственные показатели. Интересная вещь получается. — Она намазала маслом кусок хлеба, протянула сыну. — Ешь. Бери ветчину.
— Я хочу с ливером, мама, — захныкал ребенок.
— Ну так бери. — Миклош подвинул к нему тарелку. Сделал себе бутерброд с салом, выпил глоток пива и поглядел на жену: — И что же ты обнаружила?
— Странные дела. За прошедший год мы начислили прядильному цеху зарплату за сто десять процентов выработки.
— Ты хочешь сказать, что производственные показатели цеха на десять процентов выше запланированных? Не вижу здесь ничего странного.
— Налей-ка мне пива. Спасибо, достаточно… — Тереза выпила, поставила стакан на стол. — Странно вот что: валовой продукции они фактически произвели на сто один процент. Да и для этого им понадобилось отработать несколько тысяч часов сверхурочно.
Миклош взял зубочистку.
— А ты правильно сосчитала? Может, ошиблась?
— Вряд ли, — ответила Тереза. — Но могу проверить, если тебе интересно.
— Да в общем-то это не мое дело, — сказал Миклош. — У меня и без того забот выше головы. — Он взглянул на сына, который уже наелся и теперь с интересом прислушивался к разговору родителей. — Хочешь еще что-нибудь?
— Спасибо, — отозвался Миклошка. — Я сыт. Папа, а можно я включу телевизор? Сейчас начнется сказка.
Зала кивнул.
— Посмотришь сказку, потом сразу мыться — и спать?
Ребенок ушел в комнату. Тереза убрала со стола и стала мыть посуду. Миклош заметил, какие усталые были у нее движения.
— Тебе помочь?
— Не надо. Иди лучше к ребенку.
Но Миклош не дошел до комнаты, потому что раздался стук в дверь. Отправился открывать.
— Добрый вечер, шеф, — сказал, стоя в дверях, Бела Земак. — Прошу прощения за беспокойство.
— Заходи, Бела.
— Нет, нет, я только на минутку. Авария. Опять трубу закупорило.
— Да входи же, черт возьми.
Земак аккуратно вытер ноги о коврик, вошел; заметив на кухне Терезу, поздоровался. Женщина повернулась к нему:
— Здравствуй, Бела. Что, опять неполадки?
— Как всегда, — ответил Бела и вслед за Миклошем прошел на кухню. На нем была лыжная куртка, джинсы, сапоги с короткими голенищами.
— В каком месте закупорка? — спросил Миклош, когда они сели.
— На участке «А-два».
— «А-два»… — задумался Миклош, представив себе схему канализации. Сразу вспомнил: это же главный коллектор, метрах в пятнадцати от прядильного цеха, прямо под входом в парк отдыха. — И как вы нашли?
— Да хорошо, там люк есть. Спустились, начали проверять. И во входном отверстии десятимиллиметровой этернитовой трубы обнаружили такую пробку! Текстильные отходы, всякого мусора, дерьма видимо-невидимо. Вид, прямо скажем, неаппетитный. — Он закурил сигарету. — Что-то уж больно участились эти аварии.
Тереза закончила вытирать посуду, попрощалась с Белой и отправилась в спальню. Миклош крикнул ей вслед:
— Тереза, я съезжу на фабрику!
— Тебя ждать?
— Нет, нет. Ложись. — Он повернулся к Беле. — Ты на машине?
— Да. Одевайтесь теплее. Сейчас холодно. — Он стряхнул пепел. — Знаете, шеф, мне кажется, что какая-то ошибка допущена при прокладке канализационной системы. Может, трубы не соответствуют нормам? Я, конечно, не специалист, вам виднее.
— Я думаю, причину надо искать не здесь, — сказал Зала, застегивая кожаную куртку. — Центральная коллекторная труба имеет в диаметре триста миллиметров, как и полагается. В качестве входных стоков использованы стомиллиметровые этернитовые трубы. Так что причина в другом. Не нравится мне такое количество текстильных отходов. Как они попадают в канализацию? Просто вредительство какое-то. Ну, пошли.
Миклош вышел с фабрики в десять часов. Земак предложил подвезти его до дома, но инженер сказал, что хочет подышать свежим воздухом. Он медленно шагал по плохо освещенной улице к центру. Мысли его крутились вокруг этих бесконечных аварий. Конечно, у них нет хорошей очистной установки, но этим невозможно объяснить такое количество найденных отходов. В клоачном стоке механики обнаружили спутавшиеся пучки ниток без видимых изъянов. Значит, кто-то регулярно разрезает и спускает в унитаз еще не смотанную пряжу, которая и забивает трубы… Миклош устало брел по пустынной улице, глядя на свою то вырастающую, то уменьшающуюся тень. Уже видны были разноцветные неоновые вывески на площади Освобождения: «Часы и ювелирные изделия», «Бакалея», «Оптика». Хорошо виднелись и расположенные по вертикали буквы, составляющие название ресторана «Синий журавль». Он остановился у витрины магазина мужской одежды, с интересом разглядывая модные костюмы, рубашки, пуловеры. Ему вспомнились студенческие годы, когда они с Имре, гуляя по улице Горького, подолгу простаивали у витрин. Боже, как давно это было!.. Ну что ж, в общем-то жизнь помаленьку устраивается. Хоть им с Терезой и не по карману все эти модные вещи, но на все необходимое денег хватает. Квартира обставлена, есть и стиральная машина, и холодильник, и телевизор. Миклошку они одевают с иголочки, да и сами давно уже не ходят в обносках. И что самое существенное, на книжке есть еще десять тысяч…
В кинотеатре кончился сеанс, и тротуар сразу заполнился спешащими, спорящими, жестикулирующими людьми. Одни направлялись к своим машинам и оглушали улицу ревом моторов, другие исчезали в переулках, а некоторые заворачивали в трактир «Зверолов». Миклош остановился, непроизвольно сунул руку в задний карман, не забыл ли кошелек, затем, переждав, пока промчатся несколько лихачей, перешел через дорогу. Он решил зайти в «Синий журавль» — выпить рюмку палинки и кофе. В ресторане было уже мало народу. Отдельные кабинеты пустовали. Ансамбль из трех человек играл меланхолическое танго, и в такт музыке в центре зала качались несколько молодых пар. За стойкой, подсвеченной сзади разноцветными лампочками, он заметил белокурую расфранченную Шипошне, чье некогда удивительно красивое лицо было основательно омоложено с помощью косметики и от несметного количества грима выглядело неподвижным, как маска, на которой застыла вечная улыбка. Ее белоснежные зубы являлись рекламой профессиональной работы врача-стоматолога Матэ, густые белокурые волосы были уложены шапкой на голове и покрыты лаком. Через открытую дверь мойки он увидел пожилую сутулую тетушку Винцеллер, которая стояла у раковины, что-то бормоча про себя. За кофейным автоматом курила и небрежно поглядывала на танцующих двадцатилетняя Илуш. Ее черные волосы были собраны в пучок и схвачены сзади белым бантом, из глубокого выреза черной блузки чуть не вываливалась пышная грудь, изящную шею украшала золотая цепочка с крестиком, на запястье — тяжелый золотой браслет, на пальцах — три или четыре золотых кольца. Сделав еще несколько шагов, Миклош увидел за одним из дальних столиков у эстрады Анико Хайду. Перед ней стоял длинноволосый молодой официант. Миклош подошел к стойке и оттуда удивленно глядел на девушку, которая явно была в сильном подпитии. Анико едва держалась на стуле, ее красивое лицо исказила гримаса подступающей дурноты, и она не в силах была поднять голову, упавшую на грудь. На столике стояли бутылки из-под вина и шампанского, с десяток бокалов.
— Пятьдесят граммов черешневой палинки и двойной кофе, — сказал Зала, повернувшись к Илуш, и прислонился к стойке. Тем временем официант Юсуф резким движением схватил Анико за волосы и, откинув назад ее голову, взглянул в ее осоловевшее лицо.
— Ты будешь платить или нет, сука паршивая? — прошипел он.
Анико бестолково хлопала глазами, язык ее ворочался с трудом.
— Мне плохо. Я хочу домой. Мне очень плохо, — пролепетала она, закрыв глаза и качнувшись вперед. Если бы Юсуф не держал ее за волосы, она наверняка упала бы на стол.
— Никуда ты, голубушка, не пойдешь, — подала голос Шипошне, — пока не заплатишь по счету.
— Это не я заказывала, — забормотала девушка, тоскливо озираясь. — Что вам надо? Отстаньте от меня! Мать вашу!..
— Ах ты курва! — взвился Юсуф. — Так ты еще оскорбляешь мою дорогую мамочку? — Все еще держа девушку за волосы, он ударил ее по лицу. Анико взвизгнула от боли и тут же влепила ему ответную пощечину. — Так ты еще и драться, мразь подзаборная? — заорал Юсуф и размахнулся для удара. Но в этот момент Миклош подскочил к нему и сзади перехватил занесенную руку.