Тереза остановилась:
— Скажите, Бела, а насчет Анико… в самом деле неправда?
— Конечно, Тереза. Да разве бы я потерпел, чтоб из меня клоуна делали? Если бы я только заподозрил шефа в грязных делишках, убил бы собственными руками. Я убежден, что Анико насильно втянули в эту игру. Вероятно, запугали.
— Вы говорили с ней?
— Пытался. Но она избегает меня. Как будто сдурела. Жалко мне ее. Она ведь сюда из детского дома попала. Одна, как перст, бедолага. И ни черта не смыслит в жизни. Все и липнут к ней, слетаются, как мухи на мед… Терике, я вам одно хочу сказать: не падайте духом, мы шефа в обиду не дадим.
26
Сразу после обеда на фабрике появился Матяш Маклари, начальник отдела кадров треста. Имре Давид любил этого худощавого седого человека, сохранившего бодрость духа, несмотря на то, что ему уже давно перевалило за шестьдесят. Да и Маклари никогда не скрывал симпатий к «двум москвичам».
Имре очень не понравилась такая спешка. Он знал, зачем приехал Маклари. Ясно, что Каплар обо всем знал заранее. Он точно рассчитал свои ходы и выбрал самый подходящий момент, чтобы наконец устранить Миклоша. Хмуро поглядывая на старика, Имре сказал ему об этом.
— Я понимаю твои чувства, — ответил Маклари. — В конце концов, вы друзья. — Он закурил трубку. — Скажу тебе честно: я сам всегда остерегался Каплара. Весьма своеобразный человек. Умный, образованный. Толковый руководитель. Прекрасно умеет координировать производственные взаимосвязи. Но есть у него одно неприятное свойство: он необыкновенно злопамятен и мстителен. Кто хоть однажды его оскорбил или чем-то обидел, тому больше не будет доверия. Я просто поражаюсь его выдержке, с какой он иногда годами выжидает удобный момент, чтобы наверняка расправиться со своим обидчиком. — Маклари задумался, попыхивая трубкой, затем продолжал: — Так вот, три дня назад он меня вызвал к себе и велел ехать в Бодайк. Когда он упомянул о Миклоше Зале, я сразу понял: настал час расплаты. Каплар с помощью своих приятелей собирается распять Залу на кресте. — Маклари пригладил седые волосы. — Знаешь, я уже давно мог бы уйти на пенсию.
— Знаю, — промолвил Имре, — и удивляюсь, что ты до сих пор еще работаешь.
— Только не из-за денег, уверяю тебя. Много ли мне надо? Здесь другая причина. Как-нибудь при случае расскажу… Ну, короче говоря, когда я узнал, о чем идет речь, сразу заявил ему, что ухожу на пенсию. «Когда?» — спрашивает он. «Да хоть завтра». А он этак с улыбочкой поглядел на меня и говорит: «Ты же сам знаешь, старина, что это за один день не делается. Пока бухгалтерия подготовит расчет, пока то да се… А ситуация сложилась таким образом, что дело Залы я могу поручить только тебе. Понимаешь, старина?» — «Понимаю». — «Да нет, — говорит, — ни черта ты не понимаешь. Если бы ты разбирался в таких тонкостях, ты бы уже не знаю кем стал. Так вот, слушай. Все знают, что ты симпатизируешь Миклошу Зале. Если я доверяю именно тебе разобраться в его деле, никто не сможет обвинить меня в предвзятости и сказать, что я собираюсь сводить счеты. А посему послезавтра отправляйся в Бодайк и начинай расследование. Свяжись с уездным руководством, а если понадобится, и с областным, учти все их замечания, пожелания и действуй по обстоятельствам». Вот такие напутствия я получил от Каплара.
— В общем, ты взялся за это дело, — констатировал Имре.
— Конечно. В надежде, что смогу помочь Зале.
Имре облокотился на стол.
— Трудно тебе придется, Матяш, — задумчиво сказал он. — Насколько я знаю, Чухаи уже поставил на нем крест. Даже не представляю, чем ты мог бы помочь.
— Я разговаривал с Пиштой Дороги, директором фабрики в Мохаче. Позвонил ему на квартиру, рассказал все как есть, без утайки. Пишта сказал, что он знает Миклоша и с удовольствием взял бы его к себе. — Маклари выпустил облако дыма. — Я думаю, для Миклоша это был бы наилучший выход из положения.
Имре Давид сощурился, словно от яркого света.
— Скажи, Матяш, а ты хорошо осведомлен о наших делах?
— Ну как же, как же! Я знаю, что вы получили звание передового предприятия. Каплар вчера разговаривал с госсекретарем[31], договорились, что он приедет и лично вручит вам награды. Естественно, будут с телевидения. Все же такое событие в жизни области!
Имре откинулся назад.
— Выпьешь чего-нибудь?
Когда они выпили по рюмке палинки, Имре сказал:
— Матяш, я не то имел в виду. Не награждение и не празднество.
— А что же?
— Жульничество. — И он рассказал об афере, которую раскрыл Миклош. Показал и его докладную. Маклари внимательно прочел бумагу.
— И что же? — спросил он. — Ты думаешь, эти дела взаимосвязаны?
— Матяш, — сказал Имре, — пойми меня правильно. Мы с Миклошем вместе росли, в его семье я стал коммунистом. Я знаю его, как свои пять пальцев. Миклош всегда трезво смотрел на вещи и говорил то, что думает. А это многим не по душе. И, оглядываясь на прошлое, я должен заметить, что он в отличие от меня во всех ситуациях оставался реалистом. Ты статью в газете читал?
— Да.
— Скажу тебе откровенно, и брату я уже говорил, что ничего более пакостного мне давно не доводилось читать. То, что там написано об отце Миклоша, просто возмутительно. Он был настоящим борцом за справедливость и принял великие муки за свои убеждения. В конце концов его казнили по приговору трибунала, потому что он вел на фронте антивоенную пропаганду. А этот мерзавец Вебер пишет, что он якобы пропал без вести… Ну а наше покушение на фольксбундовцев называет детской шалостью. Ему и невдомек, что эту шалость мы совершили по приказу партийного руководства и дымовые шашки нам вручил Балинт Чухаи. И Миклош не по ошибке попал в Шопрокенхиду, а потом и в Маутхаузен, а потому, что молчал на допросах и никого не выдал. Я видел его избитого до полусмерти, а он видел, что сделали со мной. Форбат и его банда хорошо знали свое дело. Но самое постыдное и возмутительное, что все это появилось в газете, которая называет себя органом компартии. И эту газету редактирует мой брат Ференц Давид. — У него пересохло горло, он выпил стакан тоника. — Единственное, что меня смущает, — история с Анико Хайду.
— Так все же мог он изнасиловать девушку или нет? Как по-твоему?
Имре Давид развел руками:
— Матяш, я могу сказать только одно: Миклош, когда напьется, просто невыносим. Я дважды видел его пьяным. Зрелище не из самых приятных. Он становится агрессивным, теряет контроль над собой, и я не поручусь, что в таком виде он не может наброситься на женщину. К тому же у него нелады с женой. И вот мне что еще непонятно. Анонимные письма в редакцию пошли несколько месяцев назад. Тогда мы еще не знали о творящихся на фабрике махинациях. Значит, нельзя утверждать, что злоумышленники хотят отомстить ему за разоблачение. У меня сейчас трудное положение. Уездное начальство и слышать не хочет, чтобы мы отказались от награждения. Вообще-то меня это радует, поскольку деньги нужны. Жена задолжала крупную сумму, которую надо срочно вернуть. И в то же время я чувствую себя не в своей тарелке, понимая, что из-за этого проклятого долга готов покрыть мошенников. Хотя дело тут не только во мне. Рабочие тоже рассчитывают на премию. Они ее честно заработали. Реже Борбаш как-то сказал Чухаи, что, если понадобится, он спрячет все концы в воду. Короче говоря, все настолько запуталось… — Он закурил сигарету. — Матяш, я согласен с тобой. Пусть Миклош едет в Мохач.
Вошла Юлия, неся на подносе кофе. Имре Давид не просил ее об этом, но она хорошо знала своего начальника, знала, что после палинки он привык пить кофе.
— Товарищ Давид, — тихо проговорила она, поставив чашки на стол, — вас уже целый час ждет Миклош Зала. Что ему сказать?
Имре взглянул на Маклари. Тот медленно размешивал в чашке сахар.
— Пусть войдет, — ответил он за Имре.
У девушки явно отлегло от сердца, в глазах сверкнула радость.
— Принесите, пожалуйста, еще одну рюмку, — сказал Имре Давид. — И кофе тоже.
— Миклош уже пил кофе, — ответила Юлия.
Маклари взглянул на секретаршу:
— Скажите, вы давно знаете Миклош а Залу?
— Давно. Сколько себя помню.
— И семью его знали?
— Только понаслышке. Но я помню, что мой отец очень хорошо отзывался о дядюшке Зале.
Маклари отпил из чашки.
— Как вы считаете, мог ли Миклош Зала изнасиловать несовершеннолетнюю девушку?
Юлия смотрела сквозь стену куда-то вдаль.
— Товарищ Маклари, вы читали «Тихий Дон»? Впрочем, что я спрашиваю. Наверняка читали.
— Я понимаю, что вы хотите сказать. Только сейчас ведь не война.
— Да, конечно. Но все-таки во всем мире, и у нас в том числе, изнасилование считается заурядным, обыденным преступлением. Ничего тут нет из ряда вон выходящего. Знаете, от пьяного мужчины всего можно ожидать. Но только не от Миклоша Залы. Я не могу себе представить такого.
— Однако в прошлом году, когда мы праздновали седьмое ноября, он приставал к Анико, — заметил Имре.
— Ну и что? Все мужчины пристают к девушкам. Это ровным счетом ничего не значит.
— Спасибо за кофе, — сказал Маклари. — Пригласите сюда Залу.
Миклош был сильно раздражен и начал с места в карьер, ничуть не стесняясь Маклари.
— Что означает эта мерзость? — Он бросил на стол «Народную газету».
— Я ничего об этом не знал, — произнес Имре. — Сядь и постарайся успокоиться.
— Выпей палинки, — сказал Маклари.
— Не хочу. — Миклош сел и взглянул на Имре. — Ты говорил со своим братом?
— Говорил. Да что толку? Он меня попросту отшил. Сказал, чтоб я не вмешивался в его работу. Мол, за все, что появляется в газете, он несет ответственность перед партией и общественностью, а если понадобится, готов предстать перед законом.
— Это уже легче, — бросил Миклош.
Маклари снова набил трубку и раскурил ее.
— Имре действительно не знал об этой статье, — сообщил он, попыхивая. — Зато знал Каплар. Вот поэтому я и приехал.