— Анико, вы читали статью в газете? Вы знаете, о чем я говорю?
— Да, читала.
— Товарищ Зала утверждает, будто все, что там касается вас и его, — сплошная ложь.
— Нет, это правда, — тихо произнесла девушка.
— Хорошо, теперь давайте по порядку. Значит, в прошлом году, когда на фабрике праздновали седьмое ноября, Зала начал к вам приставать.
— Да.
— Анико, я даже не танцевал с вами. О каких приставаниях может идти речь?
— Вы сами знаете, — потупилась девушка.
— А почему вы не смотрите мне в глаза?
— Потому что не хочу.
— Я этому не удивляюсь, — сочувственно произнес Маклари, покосившись на Миклоша.
— Чего от вас хотел Зала? — спросил Имре Давид.
— А чего мужчина хочет от женщины? Чтобы я стала его любовницей. Еще говорил, что, если я очень захочу, он разведется с женой.
— Когда он это говорил? — поинтересовался Маклари.
— Когда мы ходили в «Синий журавль». Третьего… Да-да, точно. В пятницу.
— Во сколько вы туда пошли?
— Да к вечеру. Наверно, около семи. Я целый день не ела. А он заказывал только выпивку. Ну, я и опьянела. Помню только, что мы оказались в моей комнате. Он начал меня раздевать… — Анико снова заплакала. — Запер дверь на задвижку…
— О господи! — вымолвил Зала. — Вы спятили, Анико.
— У меня есть свидетели, — проговорила девушка, захлебываясь от рыданий. — Тетя Ирма и дядя Пали.
Маклари встал, погладил ее по голове:
— Успокойтесь, Анико. Все, что вы сказали, я запишу в протокол. Вы прочтете и, если не будет замечаний, подпишете. Я думаю, это дело… — Он осекся и не стал договаривать начатую фразу. Дальнейшее ее уже не касается. Матяш Маклари, этот много испытавший и достаточно настрадавшийся за свою жизнь человек, полностью оказался под воздействием рассказа Анико, поверил ее слезам, поверил каждому слову. Да и как было не поверить? Разве доведенный до отчаяния, ожесточившийся неудачник не мог изнасиловать эту жаждавшую любви наивную сироту?
В разговор вмешался Имре. В конце концов, Зала — его друг, которому он все-таки хотел бы верить. И как-то не укладывается в голове, что тот может оказаться непорядочным человеком. Но, как бы ни была горька правда, он должен получить ответ на мучивший его вопрос. И поэтому, несмотря на осуждающий взгляд, который Маклари метнул в его сторону, он сказал:
— Анико, товарищ Маклари имел в виду, что, если все это правда, дело Миклоша Залы передадут в милицию, даже если вы не заявите на него. Инженер Зала понесет тяжелое наказание. Я, конечно, не юрист, но сдается мне, что дело очень серьезное. Ведь речь идет не просто об изнасиловании, а о растлении несовершеннолетней. Вы понимаете? Если мой друг действительно совершил это преступление, он мне больше не друг. Тогда его место в тюрьме. На долгие годы. И я даже пальцем не пошевелю, чтобы его спасти… Анико, скажите мне честно и откровенно: Миклош Зала действительно вас изнасиловал?
Девушка снова заплакала. Она не могла сдержать слез при мысли о том, какую ей отвели постыдную роль. Ну почему, почему на ее месте не те, кого Зала в свое время отправил за решетку, не те, с чьими родственниками он расправился? Она рыдала навзрыд, горючими слезами оплакивала свою беспомощность. Тетя Ирма ясно сказала ей: если она не возьмется за эту роль, будет иметь бледный вид. Анико должна тете Ирме больше десяти тысяч форинтов, и нет у нее сейчас ни гроша за душой. Сквозь слезы она видела, как напряженно, подавшись всем телом вперед, ждет ее ответа Имре Давид. Черт бы побрал родителей, которые производят на свет детей, а потом отказываются от них и сдают в детские дома! Несчастная девушка плакала, не в силах перенести этого позора, который свалился на ее голову по чужой воле. «Боже, праведный боже, неужели ради всего этого стоило появляться на свет!»
— Так вы не ответили, — услышала она голос Имре. — Вы по-прежнему утверждаете, что Миклош Зала…
— Да, — проронила девушка сквозь рыдания.
— Тогда я вот что скажу: если Миклош мог пойти на такое, пусть его сажают в тюрьму.
Миклош Зала потрясенно смотрел на друга. Или на бывшего друга.
27
Когда Анико ушла, все трое сидели молча. У них в ушах еще звучал голос Анико, слова, которые она произнесла с порога:
— Я не хочу, чтобы его сажали в тюрьму. Я уйду с фабрики. Ни минуты больше здесь не останусь. Слышите? Я не желаю участвовать в вашей грязной игре. Оставьте меня в покое!
Все трое сидели буквально остолбенев и размышляли, что же может стоять за ее словами. Каждый объяснял эту вспышку отчаяния по-своему. «Не хочет, чтобы он угодил в в тюрьму, — размышлял Маклари. — Значит, чего-то боится. Не доверяет нам, обязанным установить истину. Конечно, у нас мало опыта в подобных делах». Имре Давид думал: «Она мне не верит. Потому что Миклош — мой друг. Бедняжка… Она не верит или не понимает, что любая дружба базируется на определенной основе. Если основа исчезает — дружбе конец».
Зала же ломал голову над тем, кто мог так застращать девушку. Он жалел ее. Очень жалел. И, как ни странно, совершенно не сердился.
— Скажи, товарищ Зала, — донесся до него откуда-то издалека бесцветный голос Маклари, — не лучше ли нам замять это дело? Может, ты все-таки поедешь в Мохач?
Миклош с горечью взглянул на седовласого человека. Вот уже и не «Миклош», а «товарищ Зала». Подчеркивает свое официальное положение. Вообще-то Миклош не обижался на Маклари. Старик безоговорочно поверил Анико и теперь презирает его…
— Что же вы не отвечаете, товарищ Зала?
— Ты что, обиделся? — раздраженно спросил Имре. — Я тебе советую принять предложение Матяша. Собирайся и поезжай в Мохач. — Миклош не торопился с ответом. — Да скажи ты что-нибудь, в конце концов! Почему ты молчишь?
— Думаю. Весьма великодушное предложение. Мохач. Неплохой город. Должность главного инженера. Оклад на пару тысяч больше. Квартира. Действительно стоит подумать. А что же будет с газетной статьей?
— Это предоставь мне. Фери напечатает опровержение. Я тоже выступлю с заявлением в печати. Вебер получит взыскание. Строгий выговор за то, что пользуется непроверенной информацией. А чтобы подсластить пилюлю, получит заодно и премию.
Миклош встал, подошел к окну.
— Фантастика, — сказал он. — До чего у вас тут в уезде все просто!
— Мы живем в эпоху компромиссов, если тебе это еще неизвестно. Путем переговоров можно избежать не только мировой войны, но и внутренней конфронтации. В том числе и здесь, на фабрике. Для работы нужно спокойствие.
— Боюсь, что я не способен на подобные компромиссы, — произнес Миклош. — Я не поеду в Мохач.
— Тогда против тебя будет возбуждено дисциплинарное дело, товарищ Зала.
— Как угодно. А я буду разоблачать мошенников.
— Каким образом? Черт тебя подери! Думаешь, кто-нибудь сознается, что он жульничает?
— Имре, ты же сам сказал, что заявил об этих делах в обком. И отправил туда мою докладную.
— Ну, правильно. Я решил тебя поддержать.
— А теперь передумал? Потому что я, безнравственный сатир, изнасиловал несовершеннолетнюю девушку, а для таких поступков нет оправдания?
— Товарищ Зала, ты очень изменился с тех пор, как мы с тобой познакомились. — На сухощавом лице Маклари выступил слабый румянец. — У тебя еще хватает совести иронизировать. Как я жалею, что поддерживал тебя!
— Вы что, в самом деле верите этой несчастной девушке? А где доказательства, что все было именно так, как она говорит? Не слишком ли рано вы меня пригвоздили к позорному столбу? Как бы вам не пришлось потом пожалеть об этом! Ну, на тебя, товарищ Маклари, я не удивляюсь. В конце концов, у нас с тобой шапочное знакомство. Но ты-то, Имре, ты же хорошо меня знаешь!
— Потому и поверил Анико. Я знаю, каким ты становишься, когда напьешься.
— Имре, я в тот день вообще не пил. И не надо морочить мне голову. Скажи лучше честно: ведь тебе выгодно поверить в эту ложь, верно? Таким образом ты сможешь успокоить свою совесть, объяснив и себе, и другим, почему ты так снисходительно относишься к мошенникам.
— Интересная мысль, — вызывающе произнес Имре. — Продолжай.
— Если бы ты встал на мою сторону, тебе пришлось бы признать, что под твоим руководством на фабрике уже несколько лет творятся грязные делишки. Фабрике не присвоят звание передового предприятия, а тебе не дадут премию, и возможно, даже вынудят уйти. А ты уже здесь обосновался, начал строиться, обзавелся друзьями, отсюда рассчитываешь пойти на пенсию… Я рад был бы ошибаться. — Он отошел от окна, остановился у кресла. На лице его лежала печать усталости и разочарования. — Знаете, я часто задумывался, почему в наше время не может быть настоящей дружбы. А ее не может быть. Сами видите… Только кумовство, сообщничество, деловые отношения. Какая уж тут дружба? — Он махнул рукой. — Можете заводить дисциплинарное дело, заявлять в милицию. Пожалуйста. Но сразу предупреждаю: я буду защищаться. И выведу на чистую воду жуликов, чего бы мне это ни стоило…
Когда он вышел в приемную, Юлия с любопытством спросила, что случилось. Миклош только развел руками и направился к себе. Гизи уже ушла домой, на столе у нее было пусто, даже календарь она убрала. Миклош вошел в свой кабинет, выпил стакан воды. Теперь он пожалел, что у Имре отказался от палинки.
Он сел за письменный стол, раскрыл блокнот и задумался. За спиной Анико явно стоят очень ловкие люди, которые заставили ее плясать под их дудку. Но каким образом им это удалось? Наверно, ее запугали? Или подкупили? А может, чем-нибудь шантажируют? Кто знает! Во всяком случае, Анико в этом деле — ключевая фигура. И у нее совершенно расстроены нервы. Имеются два лжесвидетеля: тетя Ирма и Зоннтаг. От них ничего хорошего ждать не приходится. Сейчас самое главное — доказать, что он не пил третьего числа в «Синем журавле» с Анико. Для этого прежде всего надо найти тех парней, которые ее напоили. По-видимому, это не составит особого труда. Он записал в блокнот: